Стемнело. Фонари на притихших улицах нехотя освещали грязные тротуары, провожая медленно умирающий день. Дул пронизывающий ветер и казалось, что весна не наступит никогда.
По одной из улиц большого и жестокого Города, сутулясь и дымя сигаретой, шёл молодой человек с бледным, осунувшимся лицом, на котором можно было без труда прочитать пагубную привычку к употреблению крепких напитков и вселенскую тоску в глазах. Мысли его были далеко от грешной земли, он был безнадёжно влюблён и его рассудок, как всегда, вёл старый, как мир спор с сердцем, в котором теплилась слабая надежда на взаимность. Рассудок понимал, что шансов обладать ею практически нет, но его трезвый голос тонул в громких ударах сердца, которое все таки надеялоь увидеть её в объятиях хозяина.
Да, она была действительно хороша собой, но вздорный и капризный характер не позволял надеяться на благополучный исход несмелых притязаний нашего героя. Её избранником был богатый бездельник швыряющий деньги направо и налево и разъезжающий на шикарном авто. Таким образом он был обречён на Одиночество, он был заклеймён одиночеством. Буйная фантазия часто уносила его далеко-далеко от серости и убогости окружающего мира с царящей в нём безраздельной властью денег и единственной привилегией бедных и обездоленных надеться на воздаяние за все свои земные мучения в так называемом лучшем мире.
Итак, юноша шёл домой и по пути мысленно вёл разговор с дамой сердца. Он то пытался развеселить её какими-нибудь смешными историями, почерпнутыми из огромного количества прочитанных книг, то горячо умолял простить его нелепые слова и поступки, то, вдруг отчаявшись, начинал посылать проклятья на её голову. Вобщем, вел себя, как тяжелобольной, диагноз которого - слепая, всепоглащающая страсть.
Ох, уж эти страсти-мордасти! Сколько добрых молодцев потеряли свои буйные головушки из-за "каких-то там" стройных ножек и гибкого стана! Имя им легион!
Ну, вот и дом. Неказистый, надо сказать, домишко. В окнах горит свет, луна серебрит покосившуюся крышу, из трубы вьётся дымок, нашептывающий звездам тайны старого очага.
Ужин состоял из тарелки супа, которую он съел безо всякого аппетита. Стакан крепкого чая и сигарета немного взбодрили его и он, включив настольную лампу, сел за стол и взял в руки перо. Да-да, наш герой, как все настоящие романтики, был поэтом и очень любил мечтать. Вернее, он был "немного поэтом", ибо наивные лепетания о высоких чувствах трудно было назвать стихами, но зато это было от души.
Почему-то прошедший день выдался особенно мрачным и невесёлым. За окном чернела ночь, ветер жалобно завывал в трубе и даже любимые музыканты со своих портретов уныло смотрели на него, словно предчувствуя что-то...
"Я ей безразличен, - так думал он, сидя над чистым листом бумаги, задумчиво подперев голову рукой. У меня нет ни денег, ни славы, ни даже привлекательной внешности. Я дле неё - никто, она же для меня - всё! Ах, зачем я её повстречал и навеки покой потерял!..." Примерно такие мысли в духе Пьеро крутились в его голове.
Ночь жёлтым глазом луны безучастно взирала в маленькое оконце за страданиями несчастного мечтателя, полагающего, что его можно полюбить за богатство души, а не за туго набитый кошелёк. О, молодость! О, святая простота!
Но вот перо выпало из рук, глаза закрылись и спасительный Морфей взял юношу в свои мягкие объятья, на время освободив от мук неразделённой любви.
Мне приснилось, что ты со мной рядом,
Как спокойно душе и легко!
Слов не нужно - достаточно взгляда,
Как ты близко, и как далеко...
Только и успел записать он на листке, когда игривая, непостоянная Муза, поцеловав его на прощанье в налитые свинцом веки, отправилась к более удачливым покорителям женских сердец.
Сны были для него другой - цветной и забавной жизнью, полной иллюзий, достижений недостижимого, постижений непостижимого, тихой пристанью, в которой можно было укрыться, хоть ненадолго, от бурь житейских, вкусить блаженство - пусть на короткий миг, но овладеть той, которая так стремительно вошла в его жизнь и стала незаживающей раной его измученной души.
Видимо, Бог разделил людей на тех, кто "даром" получает от жизни всё, или почти всё, и на тех, кто, вознося жаркие мольбы, только в кровь разбивает лоб. Наверное, в этом есть какая-то несправедливость, хотя Ему, конечно, виднее и кто знает, может быть воистину: "Кто был последним - станет первым, земной, неправедный покинув край?"
Ему приснился величественный замок с огромными сторожевыми башнями, с рвом, заполненным водой, в которой плавали лилии, с подъемным мостом и грозными зубцами высоких крепостных стен.
Он увидел себя в одной из бесчисленных комнат, возлежащим на мягком турецком диване, курящим трубку с длинным, изогнутым мундштуком, украшенным серебряной инкрустацией в виде змей. На нём был синий атласный халат и сафьяновые туфли. В комнате царил полумрак и языки огня, потрескивающего в камине, бросали зловещие отблески на оружие - длинные мечи, кривые турецкие сабли, алебарды и арбалеты, развешанные по стенам, слегка плясали на бокале бургундского, стоящим перед ним на маленьком столике.
Вдруг он почувствовал, что в комнате есть кто-то ещё, откуда-то сверху полились тихие, неземные звуки пения, наверное, именно так должны петь ангелы, встречающие душу, возносящуюся к божественному престолу.
Она появилась неожиданно, так что сердце его затрепетало, как рыба, пойманная в сеть. Кровь бешенно застучала в висках, трубка выпала из рук, но испуг сменился радостью, ибо то было ОНА - та, которую он так безнадёжно любил.
На ней была тонкая, прозрачная накидка в виде туники, сквозь которую белело крепкое, молодое тело. Волосы цвета меди рассыпались волнами по белоснежным плечам, огромные зелёные глаза на бледном, как мел лице горели изумрудами, кроваво-красные губы были полуоткрыты, обнажая острые, влажные зубы. На шее сверкало ожерелье из драгоценных камней, на запястьях тускло блестели массивные золотые браслеты. Мягко ступая по устилавшему комнату персидскому ковру, она ловким, кошачьим движением прильнула к нему и, обвив шею руками, впилась в его губы. О, миг безмятежного счастья!...
И вот уже, скатившись на ковёр, они слились в жарких объятьях и молодые тела их начали Вечный Разбег - тот, что дарит жизни новую Жизнь. Он вдыхал запах её волос, чувствовал упругость тела, поцелуи её влажных губ уносили его на седьмое небо. Теперь он был готов умереть, умереть от блаженства...
Внезапно он почувствовал, что такое горячее и желанное тело его возлюбленной начинает сужаться и как-то странно вытягивается. Кожа стала холодной и шершавой, волосы цвета меди куда-то исчезли, а её голова стала маленькой, как кулак, но на ней горели два зелёных глаза, в которых он с ужасом заметил нечто нечеловеческое, от чего по спине пробежала сильная дрожь, а волосы на голове зашевелились. Вместо ангельского пения в уши ворвался страшный визг и хохот, как будто все ведьмы и прочая нечисть с Лысой горы собрались на свой шабаш. В воздухе явственно пахнуло серой.
Вдруг из пасти её молнией выскочил длинный, раздвоенный язык и, под ужасное шипение, острые клыки с силой вонзились в его шею. А-а-а-а-а!!!
Увы, прелестная дева обернулась омерзительной гадиной, сдавившей, как тисками, его обмякшее тело. Но он, собрав последние силы и высвободив руку, ударил мерзкую тварь промеж глаз, и, страшно заорав, проснулся.
Утром следующего дня при встрече с ней он заметил на её переносице маленькое красное пятно.
Написано на дежурстве в ночь с 20 на 21 марта 1997 года.
Реставрировано 11.07.2006 года