Тётя Сима вела тихую, ухоженную жизнь. По професии она была наёмным убийцей, специализировалась по младенцам. Многие довольные заказчицы говорили, что у тёти Симы золотые руки и что ей просто цены нет. Относительно рук не знаю, никогда в них не попадал, а вот насчёт цены – это чистая неправда. Цена у тёти Симы была и немалая, особенно, если убрать надо было на дому.
Постоянное участие в убийствах, расчленении и уничтожении детских трупов – занятие, способствующее развитию философского взгляда на жизнь. Думаю, что дядя Лёва подсознательно, по Фрейду, жену побаивался .
Может быть поэтому, своих детей с дядей Лёвой у них не было.
Потеряв надежду завести собственного ребёнка, они усыновили мальчика из детского дома, расположенного на родине тёти Симы, в городе Бердичеве. Там у неё осталось много влиятельной в городке родни и было проще пройти или обойти многочисленные формальности. Выбирала ребёнка тётя, а дядя её поддержал. Мальчишка ему действительно понравился. К тому же у приёмыша с Симой сразу сложились удивительные отношения. Мальчик легко и искренне, с первого дня, начал называть её мамой. Лёву же папой он называть избегал. Предпочитал безличные или в третьем лице обращения, что сначала Лёву задевало, но потом он привык. У одних его хороших знакомых родные дети вообще называли отца только по фамилии, так сложилось. И ничего. Относился Лёва к приёмному сыну хорошо, но особо горячих чувств не испытывал. Когда сын вырос, то не захотел стать ни учёным администратором, как папа, ни врачём, как мама. Он почему-то с детства и хронически хотел быть моряком, в результате чего так и растворился для семьи где-то в просторах мирового океана.
О любви дяди Лёвы к тёте Симе ходили легенды. В основном, их складывала и выпускала на волю сама тётя Сима. Этим она, может быть, компенсировала тщательно скрываемый от мужа сильный комплекс, приобретённый в далёкой, долёвиной, юности, когда она, наивная и провинциальная, была коварно соблазнена и подло брошена диковенным в Бердичеве, заезжим помощником капитана торгового судна. Иллюзии упали и разбились. Память осталась. Лёва ничего об этом не знал.
Легенды же дядя Лёва не опровергал и даже в меру сил подъигрывал. Он действительно любил тётю. Дядя вообще любил женщин.
Дядя Лёва и Тётя Сима относились к таинственной части нашей псевдо-родни, которая образовалась в результате первого, короткого и неудачного замужества одной из моих бабушек. Некоторые из несостоявшихся родственников, а именно, Лев Моисеевич, родной брат первого, мимолётного бабушкиного мужа с супругой, Серафимой Иосифовной, по туманным для меня причинам, поддерживали с настоящей семьёй бабушки необъяснимые генеологически отношения. Может быть, это было связано с тем, что дядя Лёва был редкой души, прекрасный человек. Может быть, с подпольной деятельностью тёти Симы. Официально, аборты в то время были запрещены законом и врач, делающий их, легко мог угодить в тюрьму. Поэтому оперции делались строго по рекомендации надёжных людей, в основном, из круга родственников и близких друзей. Так что для тёти, искусственно увеличенная родственность, возможно, являлась профессиональным маркетинговым приёмом. Правда в те годы такого слова ещё не знали.
Эту историю мне, от нечего делать, рассказала моя настоящая тётя, Тётядаша, родная сестра моего отца, которую псевдодядя Лёва и псевдотётя Сима безосновательно называли племянницей. Сам я их никогда не видел, о чем, в общем-то, не жалею. Продолжаю же называть их дядей и тётей просто для удобства, чтобы поменьше чего-то менять в тётедашином рассказе. Так что если вам что-то не нравится, или непонятно – идите, пожалуйста, к тёте Даше.
Дядя был скромным проректором по административно-хозяйственным вопросам незаметного областного Кооперативного института. Потому что умел дружить и знал как правильно взяться за дело, дядя мог не толко решить любой вопрос внутри института, но казалось, что он мог решить вообще любой вопрос, если будет в этом достаточно заинтересован и никто не будет его торопить. Дядя не по учебникам выучил простые жизненные истины: на всё есть цена и за всё нужно платить.
Не сосчитать, скольким людям помог дядя Лёва. ПустЬ не бескорыстно, но помог! Иногда же он становился щедрым и даже сентиментальным. Как в нём уживались два разных человека – загадка.
Чтобы не сложилось ложное впечатление о дяде, как о некотором супермене, нужно дать его портрет. Внешне мужчина он был неказистый. Несмотря на все усилия тёти Симы, даже дорогущие костюмы «пошитые» у самого Шнейдермана, сидели на нём кургузо. Ботинки у него моментально, словно пыль проступала изнутри, пачкались. По слабости здоровья, он круглый год носил тёплые кальсоны, края которых почему-то обязательно мелькали под обшлагами высоко подтянутых брюк. Носки поддерживались специальными старомодными резинками, которые так же нагло являли себя народу при любом движении. Волосы у него росли венчиком, но одна прядь, длинная, как казацкий оселедец на картине Репина, была перекинута через гладкий, биллиардный череп на другую сторону и для надёжности прихвачена там заколкой-невидимкой. Ходил нелепо выбрасывая ноги и выворачивая ступни в стороны, как балерина.
Дядя был бы просто смешон, если бы не глаза и голос. Вся его немалая сила была собрана и проявлялась в них. Глаза были глубокие и всё понимающие, начисто лишенные чванства, свойственного многим представителям его древнего народа. Когда дяде врали, взгляд становился грустнее. Он не уличал. Просто говорил, как оно было на самом деле. Не осуждал, а находил решение исходя из правды. Дядя знал. Есть люди очень опытные, есть прекрасно образованные, начитанные, есть очень умные. Дядя же видел суть и практически никогда не ошибался. Глубокий баритон, мягкие, спокойные манеры гипнотизировали. И ещё он здорово владел русским языком.
Дядя не дожил до перестройки, но если бы встретил её в силе, то, думаю, его сложная фамилия звучала бы в ряду самых богатых людей России. Если бы, конечно, его не убили где-то на полпути. Для очень больших денег дядя не был достаточно жесток.
Дядя Лёва был не очень здоров и поэтому каждое лето один месяц должен был проводить в санатории, а каждую зиму – две недели в доме отдыха. Свободный график и доходы проректора Кооперативного института это ему позволяли.
Тётя Сима была здорова, по санаториям не ездила, а дома отдыха зимой не любила. Да и занята она была очень – круглый год много заказов.
По гримасе судьбы, безнадёжно бесплодная тётя стала врачём-гинекологом и, может быть неосознанно мстя за несправедливость, безжалостно уродовала других, плодородных женщин, неспособных оценить привалившее им счастье.
Любые мало-мальски семейные люди, собравшись вместе, рано или поздно начинают говорить о семейных проблемах. Тётя Сима любила повторять:
- Мой Лёва – прекрасный человек!
Говорила она это так часто, что в конце концов сама крепко поверила в безусловную прекрасность своего замечательного мужа.
Жили они в хорошей квартире, в центре, на Сретенском бульваре в купеческом доме с толстеными стенами. Им было что хранить и поэтому, дядя Лёва через своих многочисленных знакомых достал бронированную сейфовую дверь, импортную, кажется, немецкую, которая предназначалась для одной очень закрытой резиденции. Эта секретная резиденция внешне недолжна была ничем отличаться от обычной городской квартиры и, поэтому, дверь внешне не отличалась от других просто хороших входных дверей, была обита деревом и аккуратно покрашена. Внутри же был непробиваемый, непрожигаемый и несгибаемый металл. Дверь имела соответствующую раму и, надёжно закреплённая в толстенных каменных стенах старинного дома, была совершенно неприступной. У двери было три сложнейших замка. Закрытая, она распиралась со всех четырёх сторон. Ключи были уникальной формы, в сечении трёхгранный, четырёхгранный и звёздообразный. Готовых заготовок для них не существовало в природе. В то время никто ещё не слышал о стеклопакетах, но дядя Лёва где-то достал для окон металлические рамы с двойным бронированным стеклом. Окна можно было открыть только изнутри. Мудрые дядя с тётей никогда ни с кем не говорили о том как укреплена их квартира. Внешне же всё выглядело достаточно обычно. Просто аккуратно.
У них было три комплекта ключей: один у дяди, другой у тёти а третий, запасной, хранился в неприступном кодовом сейфе у дяди на работе. Код от сейфа знал только сам дядя напамять.
Тётя Сима очень гордилась своей аккуратностью. Все вещи в доме находились у неё на определённых местах. Даже в сумке своей она поддерживала образцовый порядок, что почти противоестественно для психически здоровой женщины, каковой, без всякого сомнения, тётя являлась. Хотя, что есть норма?
Умело подчёркивая неаккуратность мужа, ей удавалось постоянно держать его в виноватом положении, что благотворно сказывалось на его управляемости, а значит, укрепляло семью. Этому её научила мама, очень умная женщина, будь ей земля пухом. Правда вскоре в их жизни произошли события, сделавшие эту меру излишней. Как всё призрачно на этом свете!
Было лето. Прошло всего две недели с того дня, как дядя, нежно распрощавшись с женой, отбыл поправлять здоровье в один из крымских санаториев, а он уже прислал жене открытку с Аю-дагом и два трогательных шуточных письма, написанные без нудных подробностей и очень занятные. Тётя показывала письма знакомым, приговаривая:
- Мой Лёва – невозможный человек. Он когда нибудь меня уморит. Смотрите, что он пишет, прямо как влюблённый мальчишка. Ха – ха – ха !
На третьей неделе пришло ещё одно шаловливое письмо с крымским штемпелем.
После тяжёлого рабочего дня, тётя решила пройтись пешком. Вечер был прекрасный, тёплый, ароматный, розово-голубой от закатного солнца. Дома её никто не ждал, готовить для себя одной не хотелось. Зашла в гастроном, купила булку, 100 грамм колбасы, и , вспоминая весёлые студенческие годы, покусывая и отщипывая на ходу, не спеша, глазея по сторонам двинулась в сторону дома.
Дорога из замоскворечья на бульварное кольцо шла через мост. Тётя шагала, любуясь красивой панорамой Яузской стрелки и строящейся высоткой на Котельнической набережной, и неожиданно столкнулась на середине моста со своей старой знакомой, которую не видела тысячу лет. Женщины оживлённо поздоровались, расцеловались и тут же начали делиться всеми произошедшими за время тысячелетней разлуки новостями.
Конечно же тёте захотелось показать подруге письма чудака Лёвы. Она, помогая коленкой, одной рукой открыла сумку и не глядя потянула конверты. Что-то мешало. Тётя, увлечённая разговором, дёрнула. Конверты оказались на воле, но связка драгоценных ключей от квартиры, необъяснимым образом описав короткую дугу над перилами моста, по прямой упала в воду и без всплеска ушла на глубину.
Тётя по инерции ещё какое-то время продолжала говорить, но фигура её постепенно приобрела форму вопросительного знака, повёрнутого через перила в сторону воды. Подруга даже схватила её за руку, опасаясь, что тётя последует за упавшим в воду предметом.
От прикосновения тётя замолчала, удивление в глазах сменилось ужасом, громко, словно булькнула, сказала «ой!» а потом прибавала «п-ц!». Надо сказать, что тётя никогда не ругалась матом, особенно, той его частью, которая неосредственно связана с её профессией.
Вернуть ключи с грязного дна глубокой в том месте Москвы реки не было никакой возможности. Даже если бы клиенткой тёти была жена самого главного московского водолаза. Идти домой было бессмысленно. Сердобольная подруга, с трудом оторвав от перил, повела безутешную тётю к себе.
«Лёва, скорее связаться с Лёвой! Только он может помочь» - крутилось в тётиной голове.
Попив у подруги чаю с наливкой и успокоившись, оптимистичная тётя Сима нашла в произошедшем, по крайней мере, одну положительную сторону: ключи на илистом дне глубокой реки и никто другой, так же как и она сама, не сможет их достать. Можно считать, что они испарились, расплавились или растворились в склянке с кислотой, а значит их квартира в безопасности. Было бы много хуже, если бы она потеряла их в каком нибудь доступном месте. Так же положительным было то, что неподалёку находится запасной комплект ключей. Правда он лежил в неприступном номерном сейфе в рабочем кабинете мужа в Кооперативном институте, дверь в который защищает преданная, как буль-терьер, новая молодая секретарша Люба. Но она по телефону свяжется с Лёвой в санатории, он назовёт ей секретный код и позвонит серетарше, чтобы та пропустила в кабинет. И всё устроится. Предусмотрительная тётя Сима, на всякий случай, переписала с путёвки адрес и телефон Лёвиного санатория и сейчас удовлетворённо похвалила себя за это. На душе стало почти совсем хорошо. Правда сейчас звонить уже поздно, но всё это она сделает утром. Утро вечера мудренее. Волноваться совершенно не о чем. Жизнь продолжается!
Ранним утром собранная тётя отправилась на переговорный пункт. Заказала самый срочный разговор с Крымом. Соединили действительно быстро. Ответил уверенный женский голос с мягким южнорусским акцентом.
- Приёмная директора.
«Наверное крашеная блондинка с декольте» - почему-то подумала тётя.
- Здравствуйте! Рубен Исакович у себя? Можете меня соединить?
Тётя вечером, через кого-то из своих многочисленных знакомых, узнала имена директора и главного врача санатория, а также запаслась парой фамилий, назвавшиму которые, руководство санатория не могло бы ни в чём отказать.
- Представьтесь, пожалуйста.
- Доктор Рутенберг, Серафима Иосифовна, из Москвы – официально назвалась тётя и добавила сокральное – Я от Бориса Захаровича.
- Подождите минуту, пожалуйста.
Голос секретарши заметно потеплел. Тётя знала, как общаться с чиновниками и их секретарями. Видимо закрыв трубку рукой, секретарша что-то говорила шефу.
- Пожалуйста, соединяю вас в Рубеном Исаковичем – терерь уже совсем ласково пропел телефон.
В трубке зарокотал сочный восточный баритон.
- Здравствуйте уважаемая Серафима Иосифовна! Друзья Бориса Захаровича – мои друзья. Что я могу сделать для вас? Хотите – Луну с неба достану? Ху-ху-ху – прокуренно рассмеялся директор.
Казалось, что из трубки запахло хорошим армянским коньяком и магнолиями.
- Спасибо, Рубен Исакович. Обязательно при случае скажу об этом Борису Захаровичу. И когда нибудь обязательно воспользуюсь вашей космической щедростью, но сейчас мне нужно совсем земное.
- Всё что хотите, дорогая Серафима Иосифовна. Мой дом – ваш дом! – вставил радушный директор.
- Достаньте, пожалуйста, моего мужа, Льва Моисеича Рутенберга. Он у вас отдыхает.
- Так вы жена моего лучшего друга! Вах! Тогда, дорогая , вы мне вообще как родная сестра. Какой прекрасны человек Лев Моисеевич! Редкий, «штучный товар». Теперь таких больше не делают.
- Спасибо, я знаю. – начинала раздражаться тётя – Ну так вы можете его найти прямо сейчас? Он, наверное, завтракает или где-то на процедурах. Вам лучше знать где.
- Да, конечно, может быть он сейчас затракает или на процедурах, но только не в моём санатории. Думаю, что Луну мне сейчас достать проще, чем подозвать к телефону вашего супруга, дорогая Серафима Иосифовна.
- Как не в вашем санатории? Вы же сами только что мне рассказывали какой он замечательный человек! Объясните, я ничего не понимаю...
- Вах! Лёва просил никому не говорить, но от родной сестры не могу ничего скрывать. Он приехал, пробыл неделю, всех очаровал, а потом досрочно выписался...
- Почему досрочно выписался?
- Ой, не спрашивайте, я слово дал.
- Сказали А, говорите и Б! Я же ваша сестра и друг Бориса Захаровича! – умело надавила тётя.
- Рэжете вы меня бэз ножа –директор заговорил ещё гуще и с акцентом – Ну что дэлать! Так уважаю Бориса Захаровича, что нэ в чём не могу его друзьям отказать! Говорю всё, как было. Он встрэтил свою взрослую дочь от пэрвого брака и уплыл с ней на тэплоходе в Сочи. Хотэл побаловать рэбёнка, слюшай, давно нэ виделись. Вай!
- Какой первый брак? Какая дочь? Мы поженились студентами и я его первая и единственная жена, а он мой первый и единственный муж!
- Дорогая, нэ сэртититесь! За что купил, за то и продаю. Так мне Лев Моисеевич объяснил. Мамой клянусь! А документы я её нэ видел. Дэла семейные... – начал успокаиваться директор.
Шарики в голове тёти крутились на запредельных оборотах.
- Хорошо, кажется я начинаю что-то припоминать. Как выглядит эта дочь? Вы видели её?
- Да, мельком, она в такси сидела, когда я вышел Лёву провожать.
По приблизительному описанию, таинственная взрослая дочь отдалённо напоминала новую молодую секретаршу Льва Моисеевича, впрочем, не более чем любую другую загорелую, сероглазую, миловидную молодую шатенку, стриженую каре.
Следующий звонок, с трудом переведя дыхание, тётя сделала дяде на работу. Ответил незнакомый женский голос:
- Приёмная проректора.
- Простите, вы его секретарь?
- Нет, секретарь в отпуске, я временно замещаю. А кто говорит? Что вы хотите?
- Извините, ошиблась номером – озадачила брошенная трубка юную работницу канцелярии.
Теперь тёте была нужна передышка. Вскоре план операции созрел.
Руководство института тётю знало, встречались на всяких вечерах, банкетах. Поэтому, когда она позвонила начальнице отдела кадров и под сомнительным предлогом попросила адрес секреташи мужа, осведомлённая и проницательная женщина не стала задавать лишних вопросов и, правда под большим секретом, дала ей не только домашний адрес, но и телефон, а так же сказала, что Люба одна воспитывает маленького сына и живет в малонаселённой коммунальной квартире всего с одной пожилой соседкой. При этом кадровичка время от времени не забывала впопад хвалить Льва Моисеевича: «Ваш муж – прекрасный человек. Он иногда бывает даже слишком добрым, себе в ущерб. Мы его очень любим». Чувствовалось, что говорит она искренне. Многим руководящим институтским женщинам не нравилось увлечение любимого проректора молодёжью.
Четвёртый звонок тётя сделала на квартиру секретарши. Ответил надтреснутый женский голос:
- Алё.
- Позовите, пожалуйста, Любу.
- А Любаши нет, она в отпуске. Завтра возвращается. Телеграмму прислала. А вы кто?
- Я с Любиной работы, из профкома. Как жаль, что её нет дома. У нас бесплатные продуктовые наборы в порядке материальной помощи матерям-одиночкам выделили. Надо обязательно сегодня получить. Я думала, может Люба уже вернулась. Что же делать? Жаль, пропадут продукты. Может быть от вас кто-нибудь заедет, возьмёт?
- Ой, милая! Да кто же заедет? Я старая, хожу плохо, а сынок- то Любин мал, в детсад только ходит. А больше у нас и нет никого.
- А знаете что? Раз такое дело, я вам набор сама завезу, мне всё равно по дороге – вдохновенно продолжила врать тётя.
- Вот спасибо! Послал Бог доброго человека.
Примерно через час, опростив себя, как могла, с большим бумажным пакетом в руках, полным продуктов, купленных в ближайшем гастрономе, и спрятаной в сумке «на всякий случай», купленной там же, чекушкой, тётя стояла у дверей квартиры предполагаемой соперницы.
Дверь открыла благообразная старушка, аккуратно повязанная белым, в синих огурцах, платком. От неё пахло ладаном, промытой старостью и нюхательным табаком. «Божий одуванчик» - подумала тётя.
- Вы с Любиной работы? Проходите, пожалуйста, не стесняйтесь.
- Я только на минуточку. Вот продукты, уберите, пожалуйста, куда нибудь. Там колбаса, может испортится.
- А вы на минуточку и заходите. Не обижайте старушку. Спасибо, милая.
Бабушка молча, улыбаясь, забрала пакет и поставила целиком в пустой старый маленький холодильник «Газоаппарат», стоящий почему-то в коридоре.
- Ну я пойду?
- А может быть всё же чайку со мной выпьете, передохнёте заодно? – настаивала бабушка, хитро стрельнула неожиданно яркими, глубокими глазами.
«А старушка-то непростая, с секретом» - подумала тётя.
- Ну разьве что на минуточку – и пошла за хозяйкой внутрь квартиры.
По дороге заметила на вешалке знакомое летнее импортное пальто. Кажется, именно его Лёва достал где-то по случаю, и принёс ей, но оно оказалось мало. Вид пальто унижал тётю, она отвернулась.
Старушка привела её в свою комнату, полную салфеточек, занавесочек, подушечек, слоников и кисловатого стариковского духа. Усадила за покрытый пожелтевшей кружевной скатертью круглый, на одной толстой дубовой ножке, стол.
- Подождите, пожалуйста, я мигом, только чайник согрею да соберу, что Бог послал.
- Пожалуйста, ничего не собирайте, я не голодна. Только чай.
- Хорошо, милая. Как скажешь.
Бабушка споро потрусила на кухню. Тётя осмотрелась. Свет, разбавленный пыльным, обуженным шторами, окном. Незаметная икона в красном углу. Несколько книг на тумбочке: Пушкин, Достоевский, Гончаров, Гоголь. «Ничего себе, Божий одуванчик» - подумала тётя.
Старушка вернулась, неожиданно ловко неся чайник, заварку и вазочку с вареньем. Поставила на стол.
- Ну вот, будем чай пить.
Повернувшись, бабушка достала из старого дубового буфета два тонких стакана в чернёных серебряных постаканниках, две хрупкие выцветшие фарфоровые розетки, три начищенных серебряных ложки, одну положила в вазочку.
- Вы, может быть, чашку предпочитаете? Я подам.
- Нет, спасибо, очень красивые подстаканники.
- Да, чудом сохранились. Память о муже. Из стакана чай вкуснее. Вам послабее или покрепче?
- Средне, вот так, спасибо.
Старушка налили себе, отхлебнула и непринуждённо, легко замолчала.
- Простите, а мы ведь с вами не познакомились. Как-то нехорошо с незнакомым человеком в его доме его же чай пить – первой не выдержала паузу тётя.
- Пелагея Петровна – просто сказала бабушка.
- Очень приятно. Анна Ивановна – зачем-то соврала тётя.
- Ну что ж, Анна Ивановна, будем знакомы.
Потом достала из глубин просторной тёмной одежды маленькую, тускло блестнувшую табакерку. Деловито вдохнула по щепотке ароматной табачной пыли в каждую ноздрю, извинившись, аккуратно, в платочек, несколько раз симпатично чихнула.
- Простите, старуху. Не могу без неё, кашлять начинаю. Всю жизнь нос в табаке.
- Ну что вы, пложалуйста. У вас такая редкая привычка...
- Да уж...
Нужный тёте разговор никак не завязывался.
- Пелагея Петровна, а вы водку пьёте? – Пошла тётя вабанк.
Хозяйка провела по ней светлыми глазами и спокойно ответила:
- Пью, если угощают.
- А у меня с собой как раз есть немножко, домой взяла для компресов – продолжила ненужно врать тётя, доставая из сумки непочатую бутылочку водки.
- Ну если для компрессов, то тогда конечно можно и выпить рюмочку – понимающе улыбнулась Пелагея Петровна, незамедлительно достав из буфета две гранёных, голубоватого стекла, стопки.
Пока тётя интуитивно правильно сдирала с бутылки за мягкий металличесий язычёк блестящую пробку-бескозырку и почти ополовинила четвертинку в оказавшиеся вместительными стопки, хозяйка успела достать маринованые грибки, квашеную капусту и нарезать ломтями ароматный чёрный хлеб.
- Хватит, хватит. Куда мне так много! За что будем пить?
- А давайте за здоровье, наше с вами, Любы и её сыночка! – поворачивала разговор в нужную сторону мудрая тётя.
- За здоровье выпить всегда полезно, если, конечно, с умом. Будем здоровы!
Неожиданно для тёти, хозяйка, выдонув, одним глотком опорожнила свою стопку, быстро заела приготовленным грибком, а потом не спеша, по былочке, стала жевать хрумкую капусту, одновременно отщипывая понемногу от бугристого ломтя хлеба. Перехватив озадаченный тётин взгляд, добавила:
- Не люблю мусолить, так муж, покойный, приучил. Выпил разом – и дело с концом.
- Да, конечно, так лучше...
Чтобы доказать свою искреннось, тётя давясь, с третьего раза, допила стопку. Закашлилась, закрыла рот рукой, долго не попадала вилкой по грибу, а подцепив, уронила, не донеся сантиметра до рта. Под руку попался стакан. Запила, обжигаясь, горячим чаем. Тётя вовсе не была неопытной или наивной в вопросах выпивки. Ей случалось пить на дежурствах неразбавленный медицинский спирт, но сейчас она волновалась.
Хозяйка снисходительно-одобрительно улыбалась.
- А где же Любин мальчик? Забыла как его зовут... – отдышавшись, продолжила двигаться к цели тётя.
- Где Алёшка? Ну где же ему быть, с детским садом, на даче. А вы разьве не знаете? – в тоне хозяйки мелькнуло подозрение.
- Ну конечно знаю, совсем из головы вылетело – выкручивалась тётя.
- Ой, милая, да я сама всё забываю. Люба завтра вернётся, а послезавтра за ним поедет, привезёт. Соскучилась я по нему! Своих-то детей- внуков нам с Иваном Григорьевичем, это муж мой покойный, Бог не дал. Так Алёшка-то мне как родной. Такой он хорошенький и умненький. Совсем малец, а такой уже уважительный, понимающий. Иногда, ну прямо как взрослый. Даже страшно делается. Он, наверное, красивой внешностью в мать пошёл, а ум от отца взял.
- А кто отец-то?
- А откуда мне знать. Люба сюда из общежития переехала, когда он ещё грудной был. Все мы Божьи. Люба не рассказывала, а я не спрашиваю. Захочет – скажет, а не захочет – значит и не нужно. А по мальчишке видно – достойный человек кровь в него вложил.
- Достойный, говорите, а отчего же тогда бросил молодую-красивую с ребёнком? – не смогла не съязвить, просто так, по привычке, тётя.
- Милая вы моя, жизнь иногда такие романы пишет, что никакому писателю не придумать. Не знаем мы ничего. Свою грязь до смерти не разгрести, куда уж там о чужой нечистоте заботиться.
Тётю поразила простая правда. Так раньше с ней никто никогда не разговаривал. У неё стало расти смутное подозрение, что ещё неизвестно, кто за кем тут охотится.
- Конечно Любаше нелегко одной мальца подымать. – Продолжила хозяйка, – Но Господь не забывает, послал ей помощь.
- А что за помощь? – вновь начала придуриваться тётя.
- Друг у неё появился, правда пожилой, но прекрасный человек. Мы в своих годах не виноваты. Главное – душа какая. Он хоть как и вы, не русский (тётя вздрогнула, как от укола) и по возрасту Любаше в отцы годится, она его в шутку «папашкой» зовёт, а такой добрый! Помог эту комнату получить. А то ведь в общежитии девка с малым мыкалась. Вот отдыхать её на юг повёз. Ей бы на свои, секретарские, никогда туда не попасть. Его и Алёшка любит, ребёнка не обманешь.
Иголка вошла глубже.
Выпили ещё по одной.
- Я, можно сказать, «унтерофицерская вдова» - разговорилась Пелагея Петровна - Это бывший дом героев Руско – Германской войны. Муж мой, Иван Григорьевич, младшим офицером был. Из рядовых выслужил. За геройство и верную службу пожаловали. Только сильно ранили его на Германской, ноги лишился и газами потравленный вернулся. Поженились мы, всего несколько лет прожили и похоронила я моего сокола. Видный был мужчина, хоть и на протезе, и кашлял страшно, а всё равно видно – герой! А вот деток Бог нам не дал.
Тётя, скорее жалея себя, прослезилась. Пелагея Петровна продолжила:
- Любин сынок мне вместо внучка. Он меня и зовёт бабушкой. Послал Бог и мне утешение на старости лет.
Выпили по последней. Хмельная Пелагея Петровна, пристально глядя на раскрасневшуюся тётю, и перейдя на ты, неожиданно спросила:
- А ты ему часом не женой ли ему приходишься?
Тётя поперхнулась грибом. Хозяйка, заботливо постукивая её по спине, предложила водички. Наконец багрово-синяя тётя с трудом прокашлялась и виновато, как уличённая в занятиях мастурбацией школьница, помотрела на Пелагею Петровну. А та, вроде как невпопад, про себя отчеканила, как отрезала:
- Не удержишь ветра клеткой, а терпение и любовь – всё пересилят.
Больше говорить было не о чем, да и не хотелось. Тётя распрощалась и ушла.
Фирменный поезд «Сочи» прибывал на Курский вокзал в субботу, двадцать третьего августа в полдень. Был выходной. Тётя хорошо выспалась, как солдат перед боем, вымылась, переоделась во всё чистое, но неяркое, и, вооружившись панамой, тёмными очками, зонтиком и газетой, с пол-первого заняла позицию на скамейке в глубине скверика напротив Любиного подъезда.
Вчера, сразу от Пелагеи Петровны, она, чтобы успокоиться, поехала проведать свою недоступную квартиру и в почтовом ящике обнаружила записку «Срочно зайдите на почту. Вам телеграмма». На почте ей под расписку вручили квадрат казённой бумаги с косо наклеенными строчками «прилетаю служебным рейсом утром 25 понедельник не встречай срочно вызвали работу тчк люблю скучаю твой лёвчик тчк». Она получила телеграмму двадцать второго, в пятницу. Люба приезжает завтра, то есть двадцать третьего, в субботу. «Так где же этот гад собирается провести полтора дня?» - завершила вопросом свои арифметические исследования тётя. Серафима Иосифовна хорошо знала своего мужа. Он боялся летать и всегда предпочитал скорости – тихий комфорт спальных вагонов фирменных поездов. К тому же, если он путешествовал с женщиной, то просто не смог бы оставить её одну где-то на полпути, ради своего удобства и безопасности. В душе Лёва был рыцарь. Вспомнив об этом, тётя с досадой почувствовала, что несмотря ни на что, гордится своим мужем. Лёвино врождённое благородство, даже на расстоянии, пересиливало её животную ревность. «Вот ведь гад какой! Отвлёк» - взяла себя в руки тётя. Так, значит они наверняка приедут вместе, в субботу. Фирменный поезд Сочи – Москва только один.
Аналитическким способностям тёти мог бы позавидовать любой Скотлэнд Ярд.
Итак, тётя, прикрываясь газетой, терпеливо ждала в сквере и думала о Лёве: «Но ведь как умён! Всё предусмотрел. И кто это за него из Крыма открытки – телеграммы посылал? А может быть Рубен Исакович и посылал. Он всем друг. Так где же всё таки он больше суток собирается провести? Не иначе, как у неё. Соседка говорила, что Люба в воскресенье за сыном на дачу собирается. Может быть вместе поедут. «Папашка» со взрослой дочерью за её любимым сыном. Тоже мне, Санта Клаус, фигов. Ну да что гадать. Скоро всё выяснится». Тётя хотела быть человеком действия.
Через некоторое время к подъезду подъехало такси. Мудрый Лёва не стал вызывать служебную машину. Из такси первым вышел загоревший, помолодевший и счастливый чужой супруг. Потом шофёр открыл багажник, достал и помог донести до поъезда чемоданы. Шофёр явно старался. Ну как не услужить такому прекрасному, щедрому человеку!
То, что после из машины выплыла оживлённая, красивая Люба и начала, в меру сил, помогать Лёве заносить вещи в подъезд, тётю уже не удивило. Она не обращала внимания на мелочи. Тигр готовился к прыжку. Тётя была спокойна и холодна, как снаряжённый патрон. Охотник должен уметь ждать. Тётя дала им время управиться с вещами, расслабиться и только после, спокойно и твёрдо двинулась к подъезду.
Не спрашивая «Кто там?», дверь открыла счастливая, видимо только что из душа, ароматная Люба.
Вам приходилось когда нибудь видеть поломку цветного телевизора, когда яркая, пёстрая картинка вдруг преращается в тусклую, чёрно-белую? Нечто подобное за секунду случилось с Любой на испепеляющих глазах торжествующей тёти. Запахло женским потом.
- Пожалуйста, прошу вас, не надо скандала. Я сделаю всё, что вы хотите. Пожалуйста!
- Где мой муж?
- Он моется с дороги. Я его позову...
- Не надо. Я сама.
Но звать Лёву не пришлось. Он сам материлизовался в открытой двери ванной из клубов ароматного пара, в домашнем халате, из под которого выглядывали его любимые шёлковые кальсоны, в шлёпках и с махровым полотенцем на голове. «Халат такой же, как дома. Гад!» - отметила тётя.
Дядя нашёлся первым:
- Сима, не надо сцен. Я тебе всё объясню. Люба, уйди в комнату, нам надо поговорить.
Люба послушно, как робот, выполнила команду. Лёва плотнее прихлопнул дверь и спокойно, ласково глядя на жену, заговорил:
- Сима, дело в том, что я люблю тебя, но я люблю и своего сына, а Люба – его мать.
К такому удару тётя не была готова. Она отшатнулась, и опираясь спиной о стенку прихожей, медленно сползла на чудом подвернувшийся стул, как загипнотизированная, глядя в глаза мужа.
- Да, я совершил страшную ошибку, предательство. – Продолжил дядя – Но мальчик уже есть и я нужен ему. Я не могу его бросить. На такую подлость я не способен. У тебя ... , прости, у нас, не может быть своих детей. Приёмный, Александр, вырос и ушёл от нас. Я всю жизнь мечтал о сыне, настоящем сыне. Даже в Торе описан такой случай, я имею в виду Авраама, Сару и Рахиль. Сима, я не могу надеяться на твоё прощение, но умоляю, пойми меня!
«Какой же всётаки он порядочный и благородный человек» - к своему удивлению подумала тётя. Неужели она опять гордится им? И тут же спохватилась: «Что это я! Он гад, предатель, изменник!» Но справедливый гнев не разгорался. И тут дядя добавил:
- Я запутался, Сима и тоже больше так не могу.
В его удивительных глазах стояли слёзы. Тёте тоже захотелось заплакать, но она сдержалась. Наступал момент истины. Дядя продолжил:
- Александр не в счёт. Ты знаешь, мы с ним никогда не были родными. Плавает где-то в своём океане и не вспоминает о нас...
Тут его перебила оправившаяся тётя:
- Ну что же, Лёва, выходит один – один.
- Ты о чём, Сима?
- А о том, что Александр – мой настоящий сын и я никогда не теряла с ним связь. Он постоянно пишет мне до востребования и звонит по телефону на работу. Он так и не принял тебя, потому что знал, кто его настоящий отец!
- Выпей воды, Сима. Что за бред ты несёшь!
- Мы с тобой ещё не были женаты. Помнишь, я отстала на целый год в университете, потому что должна была уехать помогать больной маме в Бердичев?
- Помню. Ну и что?
Дядя от неожиданного поворота временно поглупел.
- А то, что я выносила и родила в Бердичеве мальчика. Роды были трудные. Делали операцию. После врачи сказали, что больше я никогда не смогу забеременеть. Поэтому я перешла с педиатрии на гинекологию.
Почему-то именно это последнее замечание убедило дядю, что тётя в своём уме и говорит правду. Тётя, поднявшись со стула и наступая на дядю, продолжила:
- Через друзей, ребёнка оформили, как бы, в дом младенца, но оставили на воспитание моей матери, она же педиатр. Потом мы с тобой его усыновили. Усыновили моего сына. Теперь ты понял, Казанова плешивый, почему один – один? Саша теперь со своим настоящим отцом. Он уже помощник капитана. Они плавают на одном корабле. У них разные фамилии и по бумагам они не родственники, поэтому могут служить вместе.
Лёва нетвёрдо шагнул вперёд, занял освободившийся стул и бессильно откинулся к стенке. Глаза потухли, плечи и челюсть разом обвисли. Лицо стекло вниз нездоровыми волнами. Пауза прерывалась только жужжанием мухи и редкими ударами капающей воды из недозавёрнутого Лёвой крана.
- Сима, ты не сказала, что случилось до того, как ты забеременела. Г де ты встретила отца Саши и кто он?
- Я после первого курса гостила летом у мамы. Я подвернула в парке ногу, а он шёл, огромный, весь в белом с золотом. Он так легко поднял меня и отнёс домой. Потом мы ещё несколько раз встречались. В Бердичеве просто нельзя не встретиться. Потом я совсем потеряла голову. Ты был моим первым мужчиной, он стал вторым и больше в моей жизни никого не было. А потом отпуск кончился и он вернулся на свой корабль, а я осталась уже беременная от него Сашей. Но он об этом не знал. Я и сама почти два месяца надеялась, что всё обойдётся. Даже маме ничего не говорила. Вернулась в университет, к тебе, но скоро уже и скрывавать было нельзя. Придумала историю с маминой болезнью и уехала. Ты ничего не заметил. Остальное ты уже знаешь. И он никогда не был женат. И я его до сих пор люблю, а он любит только море. И Сашка вырос такой же...
Хрупкое здание семейного благополучия, покачавшись на кромке, с грохотом рухнуло. Кругом дымились руины.
- От кого Саша узнал, кто его настоящий отец? – с трудом выдавил чужим голосом Лёва.
- От меня.
- ??????
- Да, я сказала ему правду, когда ты увлёкся этой грубой начальницей отдела кадров. Тогда она была ещё просто инспектором. Я была вне себя, и уверена, что между нами всё кончено.
- Это было так давно... Один – один. Мы квиты, Сима.
Дядя хотел что-то ещё добавить, но потом благоразумно промолчал. Крыть было нечем, а до пустых пререканий он никогда не опускался. Тётя вновь, непроизвольно, несмотря на возбуждение, отметила его мудрость. Дядя оценил её такт.
Дядя успокоился. Тётя смирилась.
Дядя переоделся, вызвал служебную машину и поехал с женой домой.
Назавтра, в воскресенье, они втроём, вместе с непонимающей что происходит Любой, съездили на дачу и привезли в город счастливого, не по годам умного, Алёшку.
Внешне, для непосвящённых, в их жизни ничего не изменилось.
Вскоре, дядя точно запомнил, это случилось в пятницу, после обеда, его совершенно перестали интересовать женщины. Предпринятое интенсивное лечение результатов не принесло. На складе кончились патроны. Боевое оружие превратилось в жалкую досторимечательность, как пушка в военном музее.
После этого, мудрая тётя подружилась с Любой. Та с Алёшкой стала часто бывать у них в доме, а летом Алёшка жил на их даче в Тарасовке. Чтобы было кому за ним присмотреть, приглашали, пока той силы позволяли, Пелагею Петровну.
Больше того, следующим летом, они все вместе поехали в круиз по Чёрному морю на огромном белом теплоходе. Роковая ошибка тётиной юности, залётный моряк, всё ещё стройный и крепкий, как старый смолёный канат, служил там капитаном.Помощником был, похожий, как две капли морской воды, на отца, счастливый Саша. Их принимали, как гостей корабля. Капитан был таким, каким должен быть настоящий капитан.
Подросший Алёшка очаровывал всех своей прекрасной речью и удивительными глазами, в которых чувствовалась недюженная, не по годам, сила.
На корабле Люба встретила хорошего человека и осенью они поженились. Посажённым отцом на свадьбе сироты Любы был очаровательный Лев Моисеевич, а свадебным генералом – оказавшийся проездом в отпуск капитан теплохода. Вскоре Люба родила второго и окончательно бросила работу – так захотел обеспеченный муж. Новая Любина семья и Рутенберги, несмотря на разницу в возрасте, дружили домами. Знакомые удивлялись высотой их отношений.
Действительно, если у Симы был добрачный сын, могла же быть у Лёвы взрослая дочь от первого брака с внуком!
Конечно, у яркого и одинокого помощника капитана Александра Рутенберга мог бы произойти на корабле мимолётный вулканический роман со свободной, тогда, красавицей Любой, но этот рассказ такого накала уже не выдержит. Тайное всегда становится явным. Должны же как-то продолжаться династии одиноких морских волков! Поживём – увидим. Шила в мешке не утаишь.
Можно было бы поставить на этом точку, но тогда рассказ получится какой-то слишком рождественский. Поэтому ещё одна маленькая житейская деталь.
Когда дядя мирно и своевременно ушёл с должности проректора, как тогда было принято,через актовый зал, засыпанный цветами, обложенный дорогими венками и увитый ценными лентами, все их многочисленные общие друзья и его сослуживцы, подходя к безутешной вдове, среди прочих подобающих случаю слов, обязательно повторяли: «Лёва был такой прекрасный человек!» Многие говорили это совершенно искренне.
«Спасибо, Лёва действительно был редкий, прекрасный человек» - искренне отвечала тётя.
Полагаю, что нечто подобное выбито, по желанию тёти, и на дядином надгробии. Но я сам не видел. Не люблю кладбища и чужими надписями не интересуюсь.
Пока!
Октябрь, 2008, Эдмонтон, Альберта.