ЗВОНОК из «ЮГА», ИЛИ НЕОБУЗДАННАЯ ФАНТАЗИЯ
(Рассказ)
Цифру «тринадцать» принято считать несчастливой. Завтра – тринадцатое мая, и в газете «Юг» должна появиться информация о конференции медицинских сестёр.
Я вхожу в кабинет Геннадия Семыкина, заместителя ответственного секретаря редакции, чтобы проверить, не вкралась ли опечатка в завтрашнюю заметку «Сёстры милосердия».
Слышится стук дятла в лесу. Нет, какой же это лес? Это ведь редакция, куда, помнится, присылал свои стихи студент иняза Ромео Насековский:
Слышу звонкие шаги
В гулком коридоре.
Что они мне принесут –
Радость или горе?
Нет, это не дятел стучит каблучками по паркету, а гром и молния. С градом. Да, раскатисто, как майский гром тютчевской грозы, раздаётся на весь длинный коридор стук женских каблучков. Но это не ветреная Геба, не богиня вечной юности, не дочь Зевсе, кормящая его орла: рассыпающимся по узкому коридору золотым зерном ритмичных шагов кормит мой слух богиня редакционного машбюро – черноволосая и пламенноглазая машинистка Вера Дорощук. Остановившись у дверей кабинета и заметив меня, она вдруг восклицает:
– Ах, Яни! Я всё узнала и выяснила, что вы звонили из приёмной Мазура в Нью-Йорк! Мне сказали об этом на улице Фрунзе: ведь в Нью-Йорке живёт любимая ваша поэтесса! Всё понятно! Я не шучу! Сегодня – не первое апреля. Вы должны рассчитаться за своё телефонное пристрастие и уплатить пятьдесят долларов!
Удивительное – всегда рядом. Сперва показалось мне, что слова Верочки, причиняющие неожиданную неприятность, были сном, и я намеренно резко дёрнул себя за правое ухо, проверив, не сплю ли. Страшно, аж жуть!
Верочку знаю много лет. Не станет же она ни с того – ни с сего высасывать небылицы из своих играющих на клавиатуре пишмашинки пальчиков, хотя не могу поверить и в то, что стал прохвостом, правонарушителем, способным на ходу срезать подмётки, то бишь заграничные разговоры, используя служебный телефон для своих лирико-романтических утех в области филологии. Но и отпираться, что-то доказывать было, казалось, так же бессмысленно, как мёртвому ставить горчичники. Ведь не признавать тысячекилометровых проводов, несущих тепло и ласку – всё равно что отказываться от воздуха, которым дышишь. И в мозгу синей молнией мелькнула мысль о том, что, если Инна вдруг узнает об этом телефонном казусе, от которого я попытаюсь откреститься, она может, чего доброго, и обидеться на меня. Так что, наоборот, мне хотелось даже подчеркнуть, что я воистину звоню в столицу мира почти каждый божий день: и пусть завидуют моему не какому-нибудь постсоветскому, а черезокеанно-американскому чувству! На самом же деле при нашем весьма скудном существовании, где то и дело вокруг раздаются голоса о жалкой и полунищенской атмосфере обитания, я считаю, что лучше написать пять толстых писем, чем заказывать минуту разговора, которая всего лишь одна-одинёшенькая – минуточка – стоит, как это кем-то скрупулёзно подсчитано, семь гривен и тридцать шесть копеек.
Возмутительно-взрывоопасную тираду Верочки о том, что я, дескать, звонил на шару в знаменитый Нью-Йорк, слышал сидевший в кабинете Геннадия поклонник Ильфа и Петрова Феликс Подгаец.
– Как это так? Почему ты молчишь? Ведь это явно кто-то под тебя работает, зная о твоих контактах с Инной! Пойди к редактору, которому, кстати, ты, как я понимаю, веришь больше, чем богу, и напиши опровержение! Ведь ты говорил же как-то мне, что разговариваешь с ней только после двенадцати ночи из-за разницы во времени, кажется, на целых семь часов, и пусть Вера Дорощучка, дорогая щучка, уточнит, чёрт возьми, в какое время и в какой день был произведен этот злосчастный звонок из редакции, в котором она тебя подозревает!
– Понимаешь, Феликс, мне эту грациозную и необузданную фантазию, достойную пера Франсуа Рабле, почему-то совсем не хочется опровергать. Пусть этот воображаемый звонок остаётся легендой об одесском Вильгельме Телле, способном сбить стрелой яблоко с головы своего маленького сына, но не желающем сражаться с очаровательной плетельщицей венка из небылицы, цветущей розовыми ирисами ирреальности и фиолетовыми фиалками фантазии! Разве можно обижаться на творческое воображение женщины, ежедневно работающей над разнообразными журналистскими рукописями? Уж если Бернард Шоу когда-то сказал: «Мой способ шутить – это говорить правду», то можно ли неправду не считать шуткой?
– Хорошо, Анатолий, ты вроде бы и прав, но вот Мша Жванецкий, например, придерживается другого мнения: «Шутки шутками, но могут быть и дети». Кстати, я хорошо помню одну из твоих давнишних эпиграмм:
Что рассказал Жванецкий нам в спектакле?
Что могут же и дети быть, не так ли?
Остерегается наш Миша шуток,
После которых жди, мой друг, малюток:
Боится, чтоб не вырос вдруг урод
От плоских шуток и тупых острот.
Да-да, я ведь сам слышал своими собственными ушами: Вера громогласно заявила, что сегодня – не первое апреля и шутить она не намерена. К тому же, знаешь, что я тебе скажу? У них же там, на атээсе, по-моему, все разговоры с заграницей записываются на магнитную ленту. Так что ты подумай, прикинь, может, у тебя что-то подобное было всё-таки? Что ты скажешь, если расследованием займутся настоящие журналисты – и там, где-то между нашей Южной Пальмирой и Городом Жёлтого Дьявола, действительно обнаружится твой голос?! В общем, на твоём незавидном месте я непременно и немедленно сходил бы к Юлию Марковичу, редактору газеты, и выяснил бы, в чём дело…
Я не успевал вбирать в себя странное впечатление от услышанного, мысленно обращаясь лишь к самому себе с вопросом, пытаться ли опровергать невероятное сплетение обстоятельств по поводу трезвона или уж лучше, дабы ни с кем ни о чём не спорить, оплатить этот мистический телефонный разговор.
Помнится, в августе прошлого года, будучи гостьей редакции, Инна многим дарила свою визитку с домашним телефоном в Нью-Йорке и, кто знает (поклонников её таланта в Одессе немало), может быть, и вправду кто-то воспользовался…
Что ж, не будем горевать, нужно, как говорится, затянуть потуже ремень, посадить себя и детей на хлеб и воду, найти в газете «Работа и отдых» ещё одну ночную работёнку какого-нибудь сторожа, а если удастся, то по совместительству и корректора и погасить загадочный телефонный долг.
Тревожными раздумьями поделился я со своим товарищем – доцентом одной из одесских академий – Евгением Пилацким.
– Ну, хорошо, представь себе, что ты всё оплачешь и оплатишь, рассчитаешься, но где гарантия, что такая история не повторится?.. Ведь только из-за того, что знакомая твоя в Нью-Йорке живёт, кто-то, пользуясь сложившейся ситуацией, будет и впредь звонить за границу, а потом опять станут предполагать, будто это лишь твоих рук дело, и доказывай, что ты – не верблюд! Никто же отпечатков пальцев с трубки и не подумает снимать. Нет, брат, всюду порядок должен быть. По-моему, тут виновата прежде всего секретарша приёмной. Если она уходит, часами отсутствует, бросает редакционный аппарат на произвол судьбы, то пусть сама и отдувается, если в это время посторонние лица умудряются вести разговоры с заграницами! Либо пусть уж на период своей отлучки запирает кабинет на ключ! Пусть надёжно прячет аппарат, скажем, в сейф, как деньги, или же договорится с телефонной станцией, чтобы с данного номера – 65-22-09, который печатается в каждом выпуске «Юга» невозможно было так запросто, как раз плюнуть, соединяться с дальним зарубежьем!..
Вполне логичные доводы Феликса меня всё же мало утешали, и в душе буйно, как репейник, росло не особенно приятное чувство, будто мне двадцать раз подряд вырывали ноздри из-за того, что обыкновенный телефон, всегда казавшийся мне чудом природы, вдруг стал предметом полуфантастических событий. В какой-то миг даже захотелось выругаться самым допотопным образом в адрес этого чуда науки и техники. Я был в каком-то чаду от ошарашившей мене новости, в которую никак не мог поверить.
Преодолев синдром грозящего экономической опасностью дамоклова меча, подвешенного Верочкой на конском волосе вымысла, я подошёл к Жанне Новиковой, секретарше приёмной редакции:
– Послушайте, Жанна, это правда, будто, как сказала мне Вера, я звонил в Нью-Йорк с телефона приёмной? Или Верочка пошутила?
– Да, правда, – помрачнела Новикова.
– Тогда дайте, пожалуйста, мне хоть номер телефона, по которому я вроде бы звонил. Хочу сравнить, совпадает ли он с нью-йоркским номером Инны Богачинской, с которой часто разговариваю.
– Пожалуйста, вон он, – и Жанна протянула лежавший на письменном столе клочок бумажки с одиннадцатизначным номером, который был мне абсолютно незнаком: 41-623-697-490 в то время как в телефонном номере Инны, как я хорошо помню, не было ни чёртовых четвёрок, ни зверино- сатанинских, присущих франкмасонам тайных шестёрок, да и начинается Инин телефон в Нью-Йорке совсем по-другому – на 718… Чтобы разгадать загадку этого «Бермудского треугольника», я решил обратиться к специалистам по международной связи на телефонно-телеграфной станции с тем, чтобы выяснить, исходя из теленумерации, что же за страна скрыта за комбинацией цифр, какой город стоит за стеной кода. Если Нью-Йорк, раздумывал я, то порошу Инну, хотя и тягостно ещё раз напоминать о своём нищенстве и разорении родного края, чтобы она помогла выяснить, как говорится, на месте, кому там звонили их нашей Одессы-мамы.
В справочной службе телестанции ответили, что указанное сочетание цифр может носить абонент, находящийся в государстве, где разговаривают на четырёх языках, три из которых – немецкий, французский, итальянский – государственные, а четвёртый – ретороманский – насчитывает несколько вариантов. Этот четвёртый национальный язык переживает период возрождения. И я задумался, кому же был адресован звонок, с кем и на каком языке мог разговаривать непойманный телефонный злодей в течение восемнадцати минут.
Государство, куда он звонил, как оказалось, расположено не в Америке, а в Центральной Европе и называется Конфедерацией, состоящей из двадцати трёх кантонов. Я даже боюсь произносить название этой державы, находящейся на огромной, недосягаемой высоте и в прямом, и в переносном смысле слова, дабы, не дай бог, не потрясти и не потревожить каких-нибудь важных одесских «чубайсов», владельцев тайных вкладов. Лишь украдкой думая об этой стране, где зародилось понятие «альпинизм», я то и дело оглядываюсь, как бы какой-нибудь телепат не учуял моих чувств и мыслей, хотя среди моих друзей и знакомых нет банкиров. Телефонистка произнесла это слово царственно: «Швейцария».
– Ну, вот, – облегчённо вздохнул я, подтрунивая сам над собой. – Как видно, звонил я, блин, в швейцарский банк – «Юнион бэнк оф Свицерлэнд», в активе которого находится свыше 126 миллиардов долларов и где работает 20881 служащий.
Я размечтался и завоображал. Стоит ли вообще говорить о каких-то пустяковых пятидесяти долларах, если в двух главных конторах и одиннадцати отделениях центрального эмиссионного банка Швейцарии у меня лежат коричневые «муравьи» с водяными знаками – портретами Огюста Фореля? Каждый светящийся в ультрафиолетовых лучах портретик швейцарского учёного-невропатолога представляет собой тысячу введенных в обращение ещё 7 мая 1850 года швейцарских франков, а по курсу одна такая бумаженция равна примерно двухстампятидесяти долларам! Недурственно! В голове стали зарождаться рифмованные строчки:
Заказывал я Инну – дали Еву.
Звонил в Нью-Йорк – и вдруг попал в Женеву.
А может быть, на проводе был Цюрих?
Мне кажется, что я – какой-то пуриц.
Что мне могло пригрезиться с похмелья?
Швейцарских Альп глубокие ущелья.
Звонил я в Базель или же в Лозанну –
Озёрный порт – мечтать не перестану.
Куда звонил я – в Винтертур иль в Баден?
Желаю, чтоб звонок мой был разгадан.
Всё-таки Швейцария большая, значительно больше, чем жираф в стихах Высоцкого. С альпийскими лугами и верховьями горных рек. С международным союзом телесвязи в Берне. С католиками и протестантами. С уроженцем Женевы – гениальным Руссо, унаследовавшим от своих сограждан стремление к жанру интимного дневника. И бог знает с кем и с чем ещё. Швейцария Фридриха Дюрренматта и автора «Игры в бисер» Германа Хессе. Швейцария, помнящая героический поход Суворова!.. А нельзя ли узнать, с каким именно городом разговаривал16 марта, в понедельник, человек, находившийся в приёмной редакции?
Вскоре удалось определить и эту географическую точку, о существовании которой я, к стыду своему, никогда и не слыхивал: город Арау.
Караул! Я достал объёмистый «Атлас мира», раскрыл его на восемьдесят шестой странице и нашёл этот ставший для меня теперь телефонным побратимом Одессы городок, расположенный в северной части Швейцарии – на западе от Цюриха.
О, Цюрих! Здесь жил не только Ленин. Кстати, пользовался ли он швейцарскими телефонами? Великолепнейший ленинский курорт буйным, молниеразмашистым фейерверком фантазии загорелся в моей душе, словно грандиозный бенгальский огонь или как бикфордов шнур, по которому ползла азартная кобра неукротимого огня, жаждущая произвести взрыв.
Я лежал на берегу Цюрихского озера, у истока реки Циммат на высоте 406 метров и думал о том, что перед тем, как сходить в Художественную галерею Цюриха, должен купить несколько «играющих» всеми цветами радуги бриллиантов и два миллиона вознесенско-паулских алых роз, которые называют ещё и алло-пугачёвскими, отослав их срочным авиарейсом в Одессу – в редакцию газеты «Юг» – секретарше Жанне, доставившей мне какое-то мистическое и неописуемое удовольствие созерцать почище телефонных цифр, олицетворяющих высокоразвитую Швейцарию, и черноволосой машинистке Верочке, благодаря которой и возник написанный по методу магического реализма рассказ. Хочу, чтобы она отпечатала его на своей пишмашинке.
Пока что я читаю его друзьям по телефону – и появляются отклики. Мне уже звонят переводчики из различных стран мира, чтобы заключить договор о художественном переводе этого произведения не только на ретроманский язык. И уже недалёк тот час, когда гонорары из иностранных фирм, издательских компаний и литературных корпораций посыплются золотым дождём всевозможных конвертируемых валют. Думаю, что часть гонорара я обязательно перечислю в «Юг» – в фонд телефонных казусов имени Остапа Бендера, который пора бы учредить в нашем славном городе, вполне достойном, по-моему, того, чтобы стать побратимом швейцарского города Арау.
12.05.1998.