Я хочу умереть и воскреснуть,
И вернуться на грешную землю.
Откровеньям божественным внемля,
Светлым ангелом в снах твоих стать.
Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг.
Я лежал в тесном дубовом гробу, а заботливые родственники отгоняли назойливых зелёных мух с моего воскового лица с заострившимся профилем и невинной улыбкой на сиреневых губах. Друзья стояли чуть в стороне и курили, бросая любопытные взгляды в мою сторону. Ещё пару дней назад мы до чёртиков напивались и чудили напропалую, а теперь я лежу странно вытянувшись в дешевом костюме с чужого плеча, усыпанный цветами, источающими приторно-сладковатый аромат от которого хочется блевать.
Родственники деловито суетились и прикидывали в уме затраты на моё погребение. Стояла невыносимая, адская жара, от которой дымился и плавился асфальт. Воздух раскалился так, что невозможно было дышать, впрочем, мне было уже всё равно. Моя душа готовилась покинуть опостылевшую и начинавшую зловонно смердеть телесную оболочку и, выпорхнув наконец из неё, присоединиться к сонму душ, ждущих своей нелицеприятной участи у райских врат.
Я вспомнил последние мгновения своей земной жизни и моя уже наполовину ангельская, наполовину грешная и земная душа содрогнулась. Мозг, затуманенный изрядным количеством выпивки с тупой беспристрастностью зафиксировал яркий свет фар, взрезавший, как нож хирурга тёмную июльскую ночь, отвратительный скрежет и визг тормозов, страшный удар и боль, миллионами иголок пронзившую тело... Угасающее сознание вспыхнуло в последний раз и погасло, как перегоревшая лампа.
Затем был старый, грязный и унылый морг, в котором патологоанатом с волосатыми руками и внешностью рыночного мясника, с привычным безразличием собрал по кусочками моё бедное тело, выбросив в аллюминиевый таз окровавленые внутренности, и умело зашил вспоротое туловище суровой ниткой. Рядом на холодных, каменных столах лежали бренные останки бывших людей - одни ещё свежие, будто уснувшие, другие - наполовину разложившиеся, в которых радостно копошились те, кто делил со смертью её добычу. Стены покрытые плесенью и зловеще-тусклый свет одинокой лампочки, свисавшей на скрюченным проводе с низкого потолка, дополняли безрадостную картину.
На кладбище среди пришедших проводить меня в последний путь я не увидел той, чей милый образ преследовал меня повсюду, не давая покоя ни днём, ни ночью. Душа моя беззвучно заплакала, ей вторили глухие рыдания родни. Но в то же время я явственно ощутил, как почти все, стоящие у гроба с затаённой радостью ощущали себя живыми и, изображая на лицах фальшивую скорбь, спешили скорее покинуть это мрачное место, чтобы занять более удобное место за поминальным столом и жить, наслаждаться жизнью изо всех сил!
В прощальных речах были упомянуты многие мои заслуги, я с удивлением узнал, что при жизни был почти святым.
- Как много он не успел! Как он горел на работе!.. - узнал я хриплый голос начальника, исполненный казённого пафоса.
"И, слава Богу, что не успел, не то уж точно гореть мне в аду", - подумалось мне.
Но вот пьяные музыканты нестройно грянули похоронный марш и крышка гроба навсегда отделила меня от яркого солнечного света, погрузив в непроницаемый мрак. Глухо застучали молотки и длинные гвозди прошли в нескольких сантиметрах от тела, намертво замуровав меня в саркофаге. Комья сухой земли выбили прощальную дробь надо мной. К счастью, ужасная музыка стала намного тише и теперь была слышна, как сквозь вату... Ну вот и всё, через пару дней тело превратиться в мерзкую, желеобразную массу, которую будут пожирать черви и мокрицы, а потом косточки будут мирно почивать в земле - аж до самого Страшного суда, когда мёртвые восстанут из могил и настанет тысячелетние Царство Христа.
На третий день, влекомая тоской по родному дому и его обитателям, душа моя выпорхнула из мёртвого тела и отправилась в положенные ей сорокадневные странствия по любимым местам.
На затянувшихся поминках царило оживление и изрядно подвыпившие друзья, смахивая пьяные слёзы, нестройными голосами пытались петь "его любимую песню" - "Под небом голубым...". Некоторое из гостей мирно спали под столом в собственной блевотине и мало чем отличались от мертвецов. То есть были мертвецки пьяны. Мне захотелось подшутить, и я незаметно подлил в рюмку одному из друзей воду вместо водки. Тот залпом выпил содержимое, брезгливо поморщился и, уставившись осоловелыми глазами на соседа, вдруг молча вцепился ему в глотку. Сосед не остался в долгу, завязалась жуткая драка. Мне стало грустно и я решил последний раз навестить ту, чей образ преследовал меня и на том свете.
В мгновение ока оказавшись у её дома, отсчитав пять этажей, я оказался у двери, проникнуть через которую ещё недавно было для меня несбыточной мечтой. Теперь же легко пройдя сквозь стену, я оказался в просторной комнте, окутанной полумраком.
На полу в беспорядке были разбросаны вещи, на столике стояла недопитая бутылка вина и два бокала. Пепельница белела окурками. На широкой кровати смутно угадывались очертания обнажённых тел недвусмысленне движение которых могло означать только одно... Воздух пропах сигаретами, потом и похотью, слышно было прерывистое дыхание... Внезапно движения прекратились, сплетённые тела напряглись в сладкой истоме и, испустив дружный вопль, обессиленные растянулись на ложе любви.
- А знаешь, милый, этот чудик посвящал мне стихи. Вот послушай: "Давай забудем обо всём, закроем двери и уснём. И нам приснится та земля, где только двое - ты и я..." Смешно, да? - она визгливо захохотала, оскалив маленькие зубки и запрокинув голову.
- Да уж, чокнутый был твой поэт, - произнёс он, зевая и почёсывая волосатую грудь, на которой болтался непременный признак крутизны - массивный крест на толстенной цепи.
- Иди же ко мне, мой пупсик, - посапывая в предвкушении удовольствия, он взгромоздился на неё и скачка продолжилась.
Душа моя, наблюдая за происходящим, умылась кровавыми слезами, от которых размокли белые крылья за спиной, и я понял, что на Небо мне не попасть. Напрасно ждут меня Серафимы и Херувимы с лучезарными лицами, в белоснежных одеждах, ибо слишком отягощён я житейской грязью, от которой поможет отмыться только жарко натопленный котёл, в котором весёлые банщики с рожками исправно поддерживают жар.
Но я всё ещё продолжал наблюдать за ними. Её тело извивалось в экстазе, глаза горели жёлтым пламенем. Я в ужасе отшатнулся, ибо мне почудилось, что я присутствую на совокуплении инкуба и суккуба...Ногти её вытянулись, на теле появилась густая шерсть... Между его огромных слоновьих ног зазмеился отвратительный волосатый хвост, на безобразно-шишковатой голове сверкали рога. Комната озарилась вспышками молний, стены задрожали и медленно стали оседать, запахло серой.
От этого гнусного зрелища мне захотелось умереть ещё раз, и я, истекая слезами отчаянья, пешком отправился на кладбище устраиваться на ночлег.
По дороге мне вспомнились слова св. Игнатия Брянчанинова: "Ангелы Света находятся в непрестанной, неутомимой заботе о судьбе нашей. Они употребляют все усилия, чтобы мы, во время земного нашего странствия, приготовили и заслужили себе вечное блаженство; а ангелы тьмы употребляют все усилия, чтобы увлечь нас с собою в адскую пропасть".
Воистину это так. Ныне, присно и вовеки веков. Аминь.
Написано в 1997 году.
Реставрировано 12.07.2006 года.