ПОДОЖДИ, ПЁСИК, ПОДОЖДИ
ХОТЬ ТЫ!
После работы я заезжал за ней, и мы отправлялись к морю наблюдать закат солнца, а потом, когда розовый круг уходил под воду, возвращались в город.
- Сегодня - в последний раз, - вдруг сказала она.
Я взялся за руль.
- Ты слышишь? - она смотрела туда, где только что потонуло солнце. - В последний раз…
- Сегодня ты устала, - сказал я.
- Завтра я устану снова, - она медленно повернула голову. - Я знаю, что мучаю тебя…
Я не ответил.
- Ты заставляешь меня мучить тебя…
Я молчал.
- О чём ты молчишь? - спросила она.
- Я думаю, что это из-за захода солнца, - проговорил я. - Заход солнца тебя печалит…
- Возможно… Разве смотреть, как уходит красота, не печально?
Я повернул ключ зажигания.
Когда мы подъехали к её дому, она торопливо открыла дверцу машины и ступила на тротуар.
«Господи, сделай так, чтобы она обернулась, - словно заклиная, шептал я. - Пожалуйста, сделай это».
Она не обернулась.
«Господи, ты не смог…» - машина развернулась и выехала на дорогу, которая вела к моему дому.
- Я не стою тебя, - сказал я жене.
- И что же?
- Не знаю.
- И я не знаю.
Я включил телевизор, опустился в кресло. Показывали фильм о жизни кротов. Потом я поднялся и ушёл в ванную. Долго чистил зубы. Потом я ушёл на кухню и приготовил себе сэндвич. Дверь в салон была открытой, и я увидел жену. Она сидела в моём кресле и смотрела на экран телевизора. По экрану бегали кроты.
Я снова вошёл в ванную, взглянул на себя в зеркало и почистил зубы снова.
Потом вышел из дома и стал бродить по улицам. На небе повисли синие подтёки.
«Господи! - прошептал я. - Господи!»
Крошечное кафе было безлюдным, и мне это понравилось. Я сказал об этом человеку за стойкой.
- Понятно! - задумчиво проговорил тот. Его звали Морис.
- Правда?
- Понятно! - повторил Морис и покачал головой. - Жизнь…
- Я в ней ничего не понимаю, - признался я. - А вы, Морис?
Морис старательно провёл тряпкой по стойке и вдруг рассмеялся:
- В жизни – как в меню на столиках.
- Что в нём?
- Всякое…
- Всякое?
- Ну да, оень похоже. Что будете пить?
- Что-нибудь для восстановления дыхания.
- Тогда стаканчик рома.
- Вот как?
- Можете мне довериться…
- А если для восстановления души?
- Тогда – ещё два стаканчика.
- Рома?
- Именно.
- Тогда три стаканчика рома и к ним ещё что-нибудь покрепче.
- Зачем вам?
- С головой у меня тоже сложности…
- Крепче, чем ром, ничего не держим.
- Значит, моей голове уже не помочь?
Морис сделал печальное лицо и развёл руками.
В кафе пробрался щенок. Он был весь чёрный, а хвостик белый.
- Бездомный он, - сказал Морис. - По вечерам он заглядывает сюда, чтобы немного поспать на одном и стульев. Здесь ему никто не мешает. Может вам?
- Что?
- Вам он не мешает?
- Нисколько!
Щенок взобрался на один из стульев и, свернувшись калачиком, тут же уснул.
- Он спит совсем немного, а потом уходит.
- Куда?
- Он бездомный…
- Что ж, тогда нам по пути.
- Так как, ром подать? - спросил Морис.
- Три стаканчика. И чтобы больше никаких разговоров…
- Конечно!
После того, как опустел третий стаканчик рома, в кафе вбежало огромное облако и, накрыв собою и Мориса, и стойку, вдруг потянулось ко мне и стало хлестать по моему лицу розовыми потоками света. Я зажмурился, подумав, что мне предстоит сгореть или ослепнуть.
- Подлечились? - убирая пустые стаканчики, спросил Морис.
- Какого чёрта? - отозвался я.
Морис молча пожал плечами. Теперь его уши были синими, а зубы - оранжевыми.
- К чёрту! - сказал я.
Громкий выкрик разбудил щенка; жалобно проскулив, он бросился к выходу, а потом, не оглядываясь, он бежал по улице и, скорее всего, не слышал, как я кричу ему вослед: «Эй, пёсик, подожди! Хоть ты-то меня подожди!»
Улицы в эту ночь были жёлтыми, совершенно жёлтыми.