Прощай навсегда

 


Это время называют «бабьим летом». Когда посреди серых дождливых дней осени, словно прощальный поцелуй уходящему лету, наступают солнечные деньки, и вновь кажется, что тепло еще возможно, что морозы пройдут где-то стороной. Может быть, поэтому уже стоя на пороге зимы, сердце добровольно стремиться обмануться, отвергая неизбежный исход чудесной поры. Насладиться и нагреться теплом «бабьего лета». Подумать о счастье, которого так и не хватило, чтобы смело встретить одинокую холодную зиму.

В тот вечер солнце казалось просто огромным. Не слепящим и жарким, а нежным и утомленным. Оно склонялось к горизонту, будто разморенный огненный зверь припадал к водопою, и в отблесках его волшебного света мир переполнялся рыжим осенним очарованием. 

В тот раз Надежда вышла из дома, хлопнув дверью. Ушла с единственной мыслью больше никогда не возвращаться к жизни, внезапно зашедшей в тупик. Ее семейные отношения с Сережей изжили себя, и теперь становились некой пыткой для обоих. Бесконечные ссоры по пустякам, придирки, недовольство. Даже их попытки наладить отношения, и вернуть ускользнувшее от них счастье, причиняли только больше страданий. Они еще отчетливо помнили, насколько сильными были их чувства, быть может, поэтому им не хватало смелости признаться вслух, что единственным выходом из сложившейся ситуации становился неизбежный развод. Развод! Слово-то будто нож резало по душе. Они почти пять лет жили очень счастливо. И вот теперь банальный развод. Самым мучительным было то, что ни Надя, ни Сергей не понимали, как их отношения докатились до такой крайности. Почему два очень любящих человека теперь с трудом находились в одной комнате. Не находили общих интересов. Они как-то вдруг стали говорить на разных языках, абсолютно не понимая друг друга.

Когда? Когда все могло измениться? С чего все стало только хуже?

Надежду мучили бесконечные вопросы и попытки понять обстоятельства развала ее маленького мирка. Она шла по золотистому городу, пропахшему дымом костров, среди шумных стаек детишек, потоков машин. Она бродила по городу много часов, не замечая, как засверкали звезды и опустели улицы. А потом долго стояла на мосту, глядя, как темная вода уносит куда-то желтые листья, и Надя вспомнила всю свою семейную жизнь. Год за годом, счастливые моменты и беды, пережитые вместе с Сережей.  Все будто листочки в течении реки промелькнуло и исчезло где-то позади. Их брак не был идеальным, но они с любовью и трепетной заботой выстраивали семейные отношения, и теперь больно было думать, будто все прекрасное в жизни куда-то унесло время, и казалось впереди только пустота. Наде стало тоскливо и одиноко, и она заплакала.

Это конец. Навязчиво мелькали мысли. Это конец.
 
Ее отвлекла машина, на большой скорости мчавшаяся по пустой дороге. Надя только успела обернуться на шум, и потом все промелькнуло в считанные секунды. Машина пробила ограждение и исчезла за краем моста, мгновения тишины, и удар о воду. Наде понадобилось время, чтобы осознать происшедшее, но она так и не поняла, что ее заставило побежать и прыгнуть с моста следом. Она побежала, сбросила куртку и прыгнула.

Машина опустилась на дно кверху брюхом. Через открытые окна салон заполнила вода. Внутри был только мужчина. То ли он уже захлебнулся, то ли из-за полученной травмы головы, бедолага был уже без сознания, и никак не реагировал на действия Нади. Вытащить его разом у нее не получилось. Мужчина оказался довольно крупным, и пропихнуть его тело через окно оказалось для нее не так-то просто. К тому же вода была жутко холодная и Надя быстро замерзала. Ей приходилось неоднократно всплывать, чтобы отдышаться, а потом опять нырять. Она не думала о том, что замерзала, что тело могло свести судорогой, и она могла уже никогда не всплыть обратно. Еще немного раньше, стоя на мосту, ей на ум приходили мысли о собственной смерти, и остановить жизнь ей казалось так легко, но сейчас Надя категорически отказывалась позволить умереть другому человеку. И она продолжала отчаянно бороться за его жизнь, быть может потому, что никто не стал бороться за существование Нади.

Она совсем ослабла, замерзла и едва не утонула сама, вытаскивая громоздкое тело из машины, поднимая его к поверхности и из последних сил буксируя мужчину к берегу. Вытащив его из воды, Надя без сил упала рядом. К этому времени уже сбежались случайные очевидцы происшествия, так что пока Надя пыталась прийти в себя, пострадавшего всеобщими усилиями старались вернуть с того света. Молодой паренек, вероятно студент медицинского факультета, тут же принялся оказывать ему первую помощь. Кто-то похвалил Надю за мужественный поступок. Кто-то не одобрил, ворча на то, что ездить на машинах стали так, словно смерти ищут, не сами погибнут, так других угробят. Кто-то набросил на нее куртку и тревожно спросил в порядке ли она. Дрожа от холода, Надя кивнула.

Наконец-то несостоявшийся утопленник задышал. Захрипел захлебываясь и парень перевалил мужчину на бок, чтобы вышла вода из легких.
- Жив? – спросила Надя.
- Жив, – довольной своей работой ответил паренек.

И как-то только сейчас Надя обратила внимание на лицо недотепы, спикировавшего с моста.
- Боже мой… - только и смогла выговорить она, узнавая это лицо.

Конечно, прошло много времени. Сколько? Сколько прошло с последней встречи? Пять? Десять лет? Почти десять лет! Он так изменился! Так изменился за эти почти десять лет, но Надя не могла ошибиться. Это был он…
- Вы его знаете? – спросил паренек.
- Да, - она поняла, что точно уверена. – Да, я знаю его. Это Антон.

Прибывшие на скорой помощи врачи, быстро взялись за пострадавшего. Едва приоткрыв глаза, Антон вновь потерял сознание, и всю дорогу до больницы врачи пытались стабилизировать его состояние. А Надя тихо сидела в уголочке, и все пыталась понять, как совсем незаметно для нее промелькнули десять лет жизни, когда все успело настолько измениться и превратиться в то далекое прошлое, которое вспоминалось будто история чужой жизни. 




Пока Надя сидела в коридоре больницы, дожидаясь хоть каких-то результатов об Антоне, приехал Сережа. По телефону он ничего и не понял. Кто? Откуда упал? Поэтому он примчался бледным и перепуганным. С ходу обнял Надю и долго не выпускал из объятий, пока уже она не начала сопротивляться.
- Я в порядке, - сказала она, высвобождаясь из его рук.

Ах, да конечно! Они поссорились и еще не успели помириться.

Сережа отстранился, принимая хладнокровный вид. Поспешил он с эмоциями, и вышло это как-то не кстати. Ему стало неловко за свое поведение. Взглянул вокруг… впрочем, никому не было дела до него и всем плевать на то, как он смотрелся. Неспешным медсестрам плевать. Болезненным пациентам плевать, а всем прочим тем более…

Он вдруг ощутил себя каким-то лишним, ненужным. Глядя на жену, он понимал, что и ей стал в тягость.
- Что произошло? – спросил Сережа.
- Я была на мосту, когда машина упала в реку. Я прыгнула следом и вытащила человека.
- А что ты делала на мосту?
- Ничего, - она растерянно пожала плечами, - стояла.
- Стояла? Одна?

Ну, вот опять начинает свое дознание. Ему бы следователем работать. Преступники сразу бы закончились.
- Сережа, я спасла человеку жизнь. Мог бы и порадоваться.
- Ты могла утонуть. Ты плохо ныряешь. Вода ледяная. Можно было позвать на помощь, но не прыгать с моста. О чем ты только думала?
- Ни о чем не думала.
- И что ты теперь будешь каждого психа спасать? Ты хочешь этим что-то доказать мне?
- Он не псих.
- Откуда тебе знать кто он?
- Это Антон.
- Антон? Ты что успела с ним познакомиться, пока спасала его? И много у тебя таких знакомых? Может, для этого ты каждый раз уходишь, хлопая дверью?

Надя повернулась к мужу и спокойно повторила.
- Это тот самый Антон.

Поставленный перед фактом Сережа даже растерялся. Замолчал, уставившись на длинный коридор. Какое-то время они молча сидели, и разделял их будто не один пустой стул, а бездонная пропасть. Последняя ссора давила обоих чувством вины и им было неловко находиться рядом, но встать и уйти было еще невыносимей.

На счастье обоих вышел врач, обследовавший Антона, и Надя поспешила ему навстречу.
- Как он? – спросила она.
- Вы родственник?

Не располагая свободным временем, Геннадий был не в состоянии общаться с посторонними. Хотел пройти мимо, но его затронул мокрый вид девушки, закутанной в больничное одеяло. Взглянул на нее поверх очков, потом на мужчину переминающегося за ее спиной, и вновь посмотрел на девушку с жалобным встревоженным взглядом. Было слишком очевидно, что никто не станет так переживать за чужого человека.  Это стало понятно и ему и тому типу за ее спиной, поэтому Геннадий опустил тему взаимоотношений между пострадавшим и девушкой.   
- Так это вы его спасли? – спросил он, улыбнувшись.
- Да.   
- Очень храбрый поступок, - Геннадий с удовольствием пожал ей руку. - Вам нужно сменить одежду, а то заболеете. Вас уже осмотрел врач?
- Да. Со скорой. Я в порядке. Скажите, как он?
- Ну, - он опять взглянул на мужчину, который делал вид, что безразличен к их разговору, но сам старался не пропустить ни слова. – Жить он будет, но поправляться придется долго.
- То есть как долго?
- Не волнуйтесь, он молодой сильный мужчина, если он захочет жить, то он будет жить, а если нет, то в таких случаях медицина бессильна.
- Простите, я не совсем понимаю.
- Приезжайте завтра. Он придет в сознание, и вы поговорите.
- Спасибо я лучше подожду сегодня.

Геннадий потрогал ее лоб, и сурово взглянул на упрямицу.
- Вам надо переодеться и отдохнуть. Сегодня вас никто к нему не пустит. Приезжайте завтра. Извините, мне пора идти.

И он ушел к своим пациентам, а Надя осталась растерянно и одиноко стоять посреди коридора. Дрожа и шмыгая носом. Вероятно, врач прав, стоило бы согреться и выпить горячего чая, потому что болезнь непременно навалится на нее гриппом или воспалением легких, но Надя совсем не хотела возвращаться домой. Не хотела опять сталкиваться со своими проблемами, особенно сейчас, когда судьба будто вернула ее в прошлое. 

К Наде подошел Сережа, хотел прикоснуться, но рука так и не решилась потревожить задумавшуюся жену. Он знал, что она думает сейчас о нем, и слезы, катившиеся по ее щекам, тоже были из-за него, а точнее из-за той жизни, которая могла быть с ним. Сереже ведь известно, что много лет назад Надя была влюблена в этого человека. И эта влюбленность, наваждение, одержимость не иссякла с годами. Она лишь затаилась где-то в укромном уголке Надиной души. Стала незаметной. Все выжидала подходящего повода, чтобы вновь вырваться на свет божий, и перевернуть все с ног на голову.

Вот и дождалась, - тяжело подумал Сережа.
- Поехали, - сказал он. – Тебе надо отдохнуть.
- Сережа я …
- Ничего с ним не случиться до утра.

Сережа пошел к выходу. Он очень боялся, что Надя останется в больнице. Останется с ним. Появился очень удобный предлог окончательно разойтись, признав, что сложившая жизнь бесконечно далека от той, которую когда-то хотелось прожить. До этой злосчастной встречи Сережа все еще надеялся, что их брак можно спасти. Многие говорили, что после пяти лет брака наступает переломный момент и очень важно его выдержать. Может быть, этот рубеж и преодолим, но не тогда когда судьба искушает надеждой на заветное счастье. Сережа прекрасно понимал, что потеряет Надю навсегда. Его это злило, он признавал свое бессилие повлиять на решение Нади, и это тоже его злило. Ведь он все еще любил ее. Любил так же сильно, как и в тот день, когда предложил Нади стать его женой, и он тоже не понимал, почему они стали отдаляться друг от друга, почему возникали мысли о разводе, как единственное спасительное решение.

Сереже стало немного легче, когда он услышал, как Надя пошла следом за ним. Она послушно села в машину и всю дорогу до дома они оба молчали, потому что не знали, что сказать друг другу. Им хотелось поговорить, спокойно обсудить все разом и разобраться как же им вести себя дальше, но никто не знал, как начать говорить об этом. Им обоим было тяжело от неясности и недосказанности, но последняя их ссора как раз и вытекла из попытки выяснить правду об их отношениях. Они хотели услышать друг от друга признание о том, что никакой любви больше нет, что пора собрать вещи и пожить порознь. Они кричали, кричали, обвиняя друг друга во всем, что приходило тогда в голову, но так ни слова не сказали о разводе. Наверное, они оба этого очень боялись. Боялись случайно в горячке переступить черту, за которой уже не будет возврата обратно. И теперь они молчали, терзаясь в одиночку со своими страхами и чувствами.


Выходя из душа, Надя увидела кружку горячего чая на прикроватной тумбочке, которую оставил для нее Сережа. Последнюю неделю он спал в другой комнате, и практически не заходил к Наде, а сегодня по возвращении домой, чтобы избежать мучительных разговоров они умудрились в одном доме даже случайно не увидеться, а тут вдруг чай. Он так некстати вырвал Надю из мира воспоминаний и надежд, что внутри наступила некая пустота.  Еще мгновение назад ее голову наперебой терзали варианты дальнейшей жизни. Все думалось о том, как завтра она и Антон посмотрят друг на друга, что скажут.

А что надо говорить? О жизни? О том, как Антон прожил эти годы? О том, как она прожила эти годы? Что она скажет ему? Стоит ли говорить о развале брака? И признать тем самым, что ее жизнь прошла в пустую? Ни детей, ни счастья? Прошло десять лет, а она вновь у разбитого корыта?  Быть может… может быть, если он… они могли бы вновь…

Надя присела на кровать, глядя на кружку. Ах, как некстати этот чай! Но она должна, должна! сделать выбор! Это так больно и мучительно выбирать свою жизнь. Поступить, как велит разум, или подсказывает сердце? Начать все с начала с Антоном? Или попытаться воскресить брак с Сережей? Как понять? Как разобраться?


Сережа долго курил на балкончике второго этажа. На улице было совсем темно, даже в окнах соседних домов уже не горел свет.

Вообще их земельный участок располагался так, что соседи были достаточно удалены, и их жизнедеятельность нисколько не мешала уединению Сережи и Нади. Может быть это и плохо. Если бы соседи постоянно напоминали, что вокруг продолжается и бушует жизнь с подобными невзгодами и радостями, то наверно Сережа и Надя сейчас бы не ощущали себя изолированными от прочей жизни. 

Он угрюмо курил и вероятно бы до утра так и не сменил занятие, но закончились сигареты. Выбросив смятую пачку за балкон, Сережа посмотрел на небо. Среди бриллиантовой россыпи звезд проглядывал тонкий серп луны. Почему-то подумалось о далеких планетах. О жизни, которая могла бы быть в тех неизведанных краях. Может быть, там у них все проще? Постепенно ревность и злость отпустили, но лучше все равно не стало. Сережу не покидало ощущение, будто он старался схватить нечто важное, что могло спасти брак, но каждый раз едва ощутив это нечто в руках, оно проскальзывало и просачивалось сквозь пальцы, словно песок. И вот опять у него ничего не осталось кроме ревности и бешенства от невозможности изменить ход событий, и переломить злой рок.

Если там кто-то есть… - обратился он, глядя в бесконечность космического пространства, - Бог, если ты правда есть, то помоги мне преодолеть все это.

Проходя мимо комнаты, он немного задержался у приоткрытой двери. Надя уже спала. Он тихонечко зашел, присел у кровати, чтобы посмотреть, как она спит.

Как же я тебя люблю… милая моя, солнышко мое…

Сережа поправил одеяло, у нее всегда замерзают руки, даже в летнюю жару они бывают холодными. Убрал с лица прядь волос.

Любимая…
Любоваться ее лицом было слишком тяжело и, забрав пустую кружку, он вышел из комнаты. Потом Сережа в тяжелых раздумьях долго мерил зал шагами, пока усталость не свалила его с ног, и он не забылся беспокойным сном.




 Когда стало пробуждаться сознание, вернулось и ощущение жизни, а с нею боль, тяжесть и неприятные воспоминания. Как назло Антон помнил все до мельчайших подробностей, а особенно то, как до упора вдавил педаль газа и махнул с моста в реку. Судя по тому, как он сейчас паршиво себя чувствовал, можно было с уверенностью предположить, что он все-таки жив. Прикладывая усилия, он открыл глаза, и какое-то время пытался разобрать хоровод мутных пятен.

- С возвращением, - кто-то сказал ему. Потом посветили прямо в глаза, и это причинило новую боль. Антон попытался заговорить, но лишь застонал. Тогда кто-то его спросил: – Вы можете назвать свое имя? Вы помните кто вы?

После мучительных попыток Антон назвал свое имя, фамилию и промычал что-то на другие простые вопросы, доказывая, что с памятью у него все в порядке. Постепенно зрение прояснилось, и он смог разобрать скудный интерьер палаты городской больницы и участливое лицо доктора, который сидел рядом с койкой и терпеливо наблюдал за пациентом. 
- Ну, вот и отлично, - улыбнувшись дежурной улыбкой, произнес доктор. – Я Геннадий Викторович Самойлов. А ты мой пациент. Спрашивать, как ты себя чувствуешь в данной ситуации нелепо, поскольку я лучше тебя знаю насколько тебе сейчас плохо, поэтому опустим сантименты. Насколько мне известно, имела место попытка самоубийства, и я обязан перевести тебя в надлежащее отделение.
- В психушку?

Доктор все с той же улыбкой и заботливо-участливым видом кивнул.
- Не надо. Я не псих.
- Нормальные люди не убивают себя.
- Оставьте меня здесь. Я заплачу.
- Ну, эти буржуйские замашки оставь при себе.
- Пожалуйста. Как же я дальше… с таким клеймом…
- Значит стыдно?
- Ничего вы не понимаете… - Антон от нежелания продолжать этот разговор уткнул взгляд в потолок.
- Я знаю, что о тебе беспокоится очень хорошенькая девушка, которой ты обязан жизнью. Твоя семья беспокоится. И тебе им всем придется объяснять свой поступок. Поэтому подумай, что ты хочешь сказать им, глядя в глаза.
- Вы не скажите им?

Геннадий добродушно рассмеялся.
- Врачи и священники обязаны хранить молчание.
- Спасибо.
- Но с психотерапевтом тебе поговорить придется.
- Хорошо.

Геннадий поднялся, собираясь уйти.
- А та девушка, - спохватился Антон, - кто она?
- Она сказала, что вы давно знакомы. Кажется, учились вместе. Невысокая, хрупкая, светленькая. Милая такая. Она прыгнула следом за машиной и вытащила тебя. Правда, глядя на нее с трудом можно поверить, что у такой бедолаги столько силы. Она приходит по два раза на день, чтобы узнать о твоем самочувствии.
- Два раза на день? А сколько я здесь?

Врач помолчал. То ли дни подсчитывал, то ли терпение пациента проверял, но от его медлительности у Антона прошелся неприятный холодок по спине.
- Это утро уже пятое, - наконец-то изрек он.
- Пять дней…
- А что ты хотел? Умереть дважды, а потом встать и побежать?
- Но…
- Ишь, какой быстрый. Только упасть легко, а подняться потом трудно.

У доктора явно было особое отношение к жизни и смерти, поскольку излагал он ужасные сведения с долей юмора. Он бы мог сказать, что жить осталось пару дней, и пациент ушел бы от него довольный тем, что два дня в запасе у него все-таки есть.

Геннадий закрыл за собой дверь, оставив Антона в полной растерянности. Тело плохо подчинялось, но он с трудом дотянулся рукой до головы. Она была практически полностью перевязана, и оставалось только догадываться, что скрывалось под бинтами. На Антона вдруг напал страх за состояние своего тела. Слишком уж доктор вел себя подозрительно. Определенно он что-то умалчивал, и Антон принялся ощупывать свое тело. Руки обе целы, грудь перевязана, ноги… он никак не мог дотянуться до ног… он почти не чувствовал ног…. Антон попытался приподнять голову, чтобы посмотреть, но это оказалось слишком болезненно, и он оставил мучительные попытки.

Тут в палату вошла пухленькая медсестра. Она неспешно выложила из необъятных карманов халата шприцы и прочие препараты, потом с натянутым добродушием улыбнулась.
- Сейчас я сделаю вам укольчики. 
- Скажите, мои ноги целы? – спросил Антон.
- Да.
- Обе ноги?
- Да.
- Они сломаны?
- Нет.
- Тогда почему я их почти не чувствую? Не могу ими пошевелить. Почему?
- Это пройдет.
- Точно?
- Да.
- Я буду ходить?
- Да.

Не то чтобы ответы медсестры его успокоили, но задавать вопросов Антон больше не стал, чтобы не услышать многозначное «да». Она вообще смотрела на него как на неразумного ребенка, которому запросто можно наговорить все, что взбредет в голову, по той простой причине, что этот ребенок не в состоянии понять истину вещей:

Мамочка, а Дед Мороз настоящий?
Да, родной.
А он принесет подарки на Новый год?
Да, родной.
И Снегурочка настоящая?
Да, родной.

Антон недовольно замолчал. Доброжелательность медсестры на этом закончилась, и она с большим удовольствием вспорола пациенту уколы. Вероятно, среди них было снотворное, поскольку Антон сразу почувствовал сонливость. Погружаться в сон, едва из него выкарабкавшись, совсем не хотелось, но отчаянные сопротивления ни к чему не привели и еще до того, как медсестра покинула палату, он уснул. 


В следующий раз, когда Антон открыл глаза, то увидел Ингу. От волнения ее глаза были полные слез, но она по наставлению Геннадия мужественно не позволяла себе расплакаться. Заметив, что на нее смотрят, она улыбнулась.
- Привет, - прошептала она.
- Инга… - просипел Антон. Горло жутко пересохло и неприятно резало при каждом произнесенном звуке. Он закрыл глаза. Смотреть тоже было больно.

Потом вновь появилась пухлая медсестра и долго ковырялась шприцом в его руке, прежде чем смогла попасть в вену и сделать очередной укол. Антону очень захотелось узнать ее имя, чтобы знать на кого посылать проклятия за бесчеловечное варварское отношение. Но от укола боль стала отходить. Сознание просветлело и, ощутив прикосновение к своей руке, Антон вновь открыл глаза.

Рядом сидела уже не Инга. Та же одежда, стрижка, но это была не Инга, с которой они учились вместе. Честно признаться, после того как доктор описал таинственную спасительницу, Антон почему-то сразу подумал об Инге. В институте у них был бурный роман, упоминалась даже свадьба, но, закончив учебу, они как-то сразу разошлись, и больше не виделись.
- Я не очень тебя разочаровала? – спросила она.

Антон лишь растерянно смотрел на нее, будто мальчишка застигнутый врасплох. Вот ее-то он совсем не ожидал увидеть. С Надеждой он учился не только в институте, но и раньше в школе. Он дружил с ребятами из ее класса, а Надежда в то время привлекала к себе внимание тем, что была полностью незаметна. С ней мало кто дружил из девчонок, считая ее скучной и заученной. Мальчишкам вовсе не на что было смотреть. Надежда была полноватой, просто одевалась в мешковатые порой бесформенные кофты и юбки, не пользовалась косметикой, и ее густые мышиного цвета волосы всегда выглядели растрепано. Она не курила, не пила и не баловалась наркотиками, поэтому ее никогда не приглашали на студенческие вечеринки. Но она хорошо училась, и ее любили учителя за то, что любые знания давались ей легко. Может быть, Антон никогда ее не заметил бы, если однажды, вбегая в класс, не сбил ее с ног.  Она тогда упала и больно ударилась головой о стол. Под всеобщий гогот одноклассников она поднялась, даже не выдав своей боли, извинилась за то, что стояла на пути Антона и тихонечко ушла. Потом он пытался заговорить с ней, извиниться, но Надежда ответила, что знакомство с ней очень подорвет его авторитет среди друзей и девчонок, поскольку она негласно считалась самым позорным вариантом и изгоем. Оставшиеся годы учебы они не общались, но всегда приветливо улыбались друг другу, если конечно этого никто не заметит. Постепенно ему стало нравиться тайком подглядывать за Надеждой, догадываться по выражению ее лица, о чем она думала во время скучных уроков. Наблюдать, как она терпеливо пережидала одинокие долгие перемены, отстраненно глядя на бурную жизнь школьников. Антон даже стал посещать библиотеку, чтобы сидеть за спиной Надежды и, уткнувшись в какую-то умную книжку, слушать, как она пишет очередной реферат. В ту пору он сыскал себе славу ловеласа, выпивохи и дебошира, а его кандидатура была в первых строчках на отчисление, но каждый раз его оставляли. Отец Антона был знаком с директором школы. Оба заядлые рыбаки. Поэтому Антон мог не бояться отчисления. Он и не боялся. Он тогда вообще ничего не боялся, вот только терялся в словах, когда сталкивался с взглядом Надежды.

После школы почти два года они не виделись. Она словно пропала, да и его увлекли другие заботы. Все вроде бы улеглось и забылось, но вот уж действительно судьба злодейка. Они встретились вновь в одной группе института. Там перед Антоном предстала уже другая Надежда, переменившаяся невероятным образом. Ее фигура, стиль одежды и манеры поведения, принадлежали совершенно другой молодой женщине. Уверенной в себе и знающей цену окружению. Она умела восхищать своим умом. Парни уже сами тянулись к ней, а девчонки скрипели зубами от ревности.

- Здравствуй, - сказал тогда Антон, пряча вспотевшие ладони в карманы.
- Здравствуй, - ответила Надежда, грустно и трогательно улыбнувшись.

В институте им уже не от кого было скрываться, да и юношеские предрассудки остались в прошлом. Но, в сущности, они не изменились. Антон оставался злостным бабником и любителем шумных попоек, а Надежда под блестящей маской скрывала свое душевное одиночество и робость. Их обоих вновь мучила непохожесть и невозможность измениться. Он продолжал крутить романы, зная насколько болезненно они отражаются на Надежде.  А она никого не впускала в свое сердце, живя в каком-то своем тайном уютном мирке.

Время учебы в институте стало шальным временем. Играла молодая кровь, сталкивались интересы, рвались на части сердца. И все прошло, все уже изменилось.


И вот теперь на него вновь смотрели глаза Надежды, и они излучали столько любви, заботы и сострадания, что щемило сердце оттого, что он был недостоин этого взгляда, оттого, что так хотелось смотреть в ее глаза.

Антон осторожно коснулся ее щеки, подозревая, что это вновь воображение играет с ним злые шутки, но ощутил теплую, нежную кожу ее лица. Она оказалась настоящей. Той самой Надеждой близкой и далекой, словно солнышко на пасмурном небе.
- Надежда.
- Я постарела? – спросила она, мило улыбаясь.
- Нет. Ты замечательно выглядишь.
- Спасибо. А ты совсем хреново выглядишь. 
- Совсем?
- Да. Растолстел. Смотри, какой животик.
- Тебе не нравится? 
- Ну, если бы это был только один животик.

Они смотрели друг на друга, отыскивая под налетом прожитых лет ту девчонку-умницу и мальчишку-хулигана.
- Как ты? – спросил Антон.
- Терпимо.
- Зачем волосы остригла?
- Надоели.
- А мне они нравились.
- Ты даже не представляешь, сколько я заплатила стилисту, чтобы он подобрал мне стрижку и цвет волос, и при этом я бы не походила на мартышку. У него руки тряслись, когда он начинал их стричь. Все спрашивал: девушка вы точно хотите от них избавиться. Точно? Может просто покороче сделать? Бедолага столько натерпелся.
- У тебя был тяжелый период?
- С чего ты взял?
- Ты всегда стриглась, когда тебе было плохо.
- Я просто хотела измениться. Надоело быть прежней. Тебе не нравится?
- Нравится. Но волосы были красивые. Они были мягкие, колечками и пахли цветами.
- Ты помнишь?
- А что мне остается? Только память. Будь она неладна. – Антон не стал продолжать тему воспоминаний, поскольку слишком много разом всего припоминалось. Прежние чувства и старые обиды. Захотелось, как раньше прижать Надю к себе и просто посидеть в тишине. И будто кроме них двоих больше никого нет на целом свете, только они сплетенные объятиями и растворившиеся друг в друге. Он нехотя разогнал эти мысли. - Выходит, ты спасла меня?
- Выходит так.
- Значит, моя жизнь теперь принадлежит тебе.
- Да.
- Навсегда?
- Пока ты не спасешь мою жизнь.
- А ее надо спасать?

Надежда неопределенно пожала плечами, закатывая глазки.
- Значит я твой раб и рыцарь.

Она улыбнулась, хотела что-то ответить, но в палату вошла Марина и по изменившемуся выражению лица Антона Надя поняла, что между ними были сложные отношения. За то время, пока он был без сознания, обе женщины не подозревая о существовании друг друга, неоднократно сталкивались в больнице. Только потом Геннадий Викторович тактично намекнул Наде, что это бывшая жена Антона, и при всем уважении к поступку Нади он бы не рекомендовал ей вмешиваться в их отношения до тех пор, пока Антон не придет в сознание и сам не разберется со своими женщинами. Надежда так и сделала. Она всячески избегала встреч с Мариной, но сейчас представление все же свершилось. 

- Здравствуйте, - поздоровалась Марина, не совсем понимая как отреагировать на присутствие незнакомой женщины в палате мужа, тем более что он держал ее за руку, и было без труда заметно, что они хорошо знакомы.

И сейчас Антона разжигало прямо в глаза сказать Марине, что это его давняя подруга и связывали их нити более прочные, чем те, которые штопали их отношения. Он хотел окончательно разбить ее сердце, чтобы навсегда освободить от слез и забот. Унизить, оскорбить, сломать и прогнать, чтобы Марина больше никогда не вспоминала о бывшем муже, и он стал бы для нее пройденным трудным периодом. Некой тяжелой болезнью, от которой она бы разом излечилась. И Марина почувствовала, что услышит именно эти слова. Слезы и обида сжались ожесточением, и она была готова уйти.

Но Антон встретился с взглядом Надежды, та чуть заметно отрицательно качнула головой, не давая ему шанса на опрометчивый поступок.
- Это Надя. Она вытащила меня из машины, – сказал Антон. 

Взгляд Марины немного оттаял, и она постаралась дружелюбно улыбнуться.
- Это Марина. – Он никогда не любил произносить «бывшая жена», предпочитая более подходящий вариант: - Я был ее мужем.

Женщины обменялись испытывающими взглядами.
- Ладно, мне уже пора, - решила Надя. – Я загляну завтра.
- Обязательно загляни, - попросил Антон. Он попытался поймать ее руку, но Надя как бы невзначай не позволила ему. 
- Пока.
- Пока.
Проходя мимо Марины, Надя вскользь взглянула на нее и сказала: «До свидания», на что та лишь кивнула.


У Антона был сын. Как-то Марина оставила его посидеть в коридоре, пока сама заходила к врачу, и Надя подсела к скучающему мальчику. Отличный смышленый мальчуган шести лет, и очень похожий на отца. Особенно схож выразительный взгляд. Пытливый и горящий. Не хотелось думать, что, переняв смазливую внешность отца, мальчик унаследовал и отцовские страсти: женщины и алкоголь. Видя в мальчике юного Антона, Надя искренне желала ему иную судьбу и более жесткий характер, который позволил бы ему выбрать одну единственную женщину и быть с ней счастливым.
- Привет, - первой поздоровалась она.
- Здравствуйте.

Она подала ему руку, чтобы поздороваться, но мальчик деловито насупился и со знанием дела произнес:
- Мужчины не пожимают женщинам руки.
- Почему нет?
- Папа говорит, что мужчины должны целовать руку женщины. Но я еще маленький и целовать вас не буду.
- Прости, я не знала.
- Меня Димой зовут. А вас?
- Надежда.
- Красивое имя. Но мамино имя мне нравится больше.
- Как маму зовут?
- Марина. Папу зовут Антон. Он здесь в больнице лежит. Попал в аварию. Мама говорит, что он обязательно поправится и опять вернется к нам домой. Но, наверное, мама мне врет.
- Почему врет?
- Она плачет. Раньше она плакала, когда они поругаются, а теперь все время плачет. Бабушка говорила, что всем будет хорошо, если папа умрет, потому что он плохой. Но мой папа хороший. Я не хотел бы, чтобы мой папа умер.

Дима немного помолчал, но ему очень хотелось поделиться своей бедой, и он решил поговорить с этой приятной женщиной. Обычно он ни с кем не разговаривал об этом. Считал, что взрослые его плохо понимали, вели себя с ним как с ребенком. А эта женщина показалась ему доброй и красивой. С ней хотелось поговорить, потому что она все бы поняла. 
- У меня был кот, - заговорил мальчик, поглядывая по стонам, чтобы его больше никто не услышал. – Кот Толстун. Ну, потому что он был толстым, его все называли Толстун. Он любил гулять на улице. Однажды он долго не возвращался, и я пошел его позвать. А Толстун уже умер. Он лежал на дороге раздавленный. Его машина на дороге задавила. Папа его закопал под деревом. Сказал, что теперь он будет сидеть на этом дереве и ловить птичек. Я долго караулил его под деревом. Хотел посмотреть на него хотя бы одним глазком. Но знаете, Толстун так и не пришел. Я даже ночью бегал посмотреть. Он больше не приходил. Он умер и теперь я по нему скучаю. Папа хотел мне еще котенка принести или даже щенка, но я не захотел. Это будет уже не Толстун. – Мальчик помолчал. – Я бы не хотел, чтобы мой папа умер. Я хотел бы, чтобы он выздоровел. Даже если он не будет жить с нами, я смогу ему позвонить. Я уже умею звонить по телефону. Я позвонил бы ему, сказал, что скучаю, и он бы приехал. Он всегда приезжает ко мне, даже когда они с мамой ругаются. А если папу закопают, то он не сможет приехать ко мне, и я буду скучать.

Едва совладав с подступившими слезами, Надя выговорила:
- Твой папа не умрет.
- Вы уверены? Вы же не знаете моего папу. Мама мне не разрешает на него посмотреть даже одним глазком. Может, его сильно раздавили, ему очень больно и он умирает? Я бы хотел посмотреть на него. Хотя бы одним глазком.
- Я видела твоего папу.
- Правда?
- Правда.
- Чем докажите?
- У твоего папы большой страшный шрам вот тут на плече, – она указала на расположение шрама, оставшегося от очередной драки Антона свидетельницей и причиной, которой стала сама Надежа.
- Да. Откуда вы знаете?
- Я же видела твоего папу, и я точно могу тебе сказать, что твой папа не умрет. Он полежит еще здесь, его полечат, а потом он поправится.
- Правда?
- Правда. Только ты не раскисай. Хорошо?
- Хорошо.

Надежда услышала, как хлопнула дверь врача и поспешила удалиться до прибытия Марины. После встречи с его сыном у нее еще долго было ощущение горечи и обиды оттого, что ее годы будто прошли впустую. Помимо развалившегося брака у нее ничего не осталось, даже детей. Десять лет безрезультатной жизни. Все прошло настолько быстро, что Надежа практически ничего не запомнила из этого времени. Чего хотела? Чем жила? Не понятно.


Уже на лестнице Надю догнала Марина. Она остановила ее за руку, и как-то не сразу решилась заговорить.
- Простите меня, – наконец-то сказала Марина.
- За что?
- Я не знала кто вы.
- Вы и не знаете кто я.

Взгляд Марины сверкнул ревностью, но она была слишком измотана и унижена выходками мужа, чтобы заподозрить в Надежде очередную его любовницу.
- Я хотела поблагодарить вас за него… вы… спасли его…
- Перестаньте. Все живы здоровы. Идите к нему. Антону сейчас нужна поддержка.
- Мы могли бы поговорить? - неуверенно спросила она.
- Конечно, – Надя написала ей номер сотого телефона. – Позвоните, и мы встретимся.
- Спасибо…
- Перестаньте меня благодарить, а то мне неловко.
- Спасибо.

Надя проводила взглядом Марину. Как она поднималась обратно по лестнице, как скрылась в больничном коридоре, она прислушивалась даже к ее шагам, пока они совсем не стихли за дверью палаты. Постояла еще немного, а потом пошла вниз. Выйдя из корпуса, Надя с жадностью вдохнула теплый свежий воздух. Аллеи больничного сквера были завалены яркой листвой, и в природе уже чувствовалась некая покорность перед неизбежной зимой.

Эта женщина была его женой? Почему? – погружалась в раздумья Надежда, шагая по умирающей листве к машине припаркованной на стоянке. Ей очень натерпелось вырваться из обреченности и покоя здешних мест обратно в бурлящий суетный мир города, который она даже не заметит и не почувствует, потому что всю дорогу домой ее будут тяготить мысли. – Почему эту женщину он выбрал в свои жены? Чем она отличалась от других его женщин?

Марина выглядела обычной домашней женщиной. Из тех, кто умеет готовить всякую вкуснятину, содержать дом в чистоте и чьи мысли самозабвенно посвящены воспитанию детей и заботе о муже. Надя была уверена, что Марина рано поднимается утром, чтобы всем приготовить завтрак, и поздно ложиться, всех накормив, приласкав и приготовив для мужа чистую рубашку и галстук. А ее выходные проходят за генеральной стиркой, уборкой или выездом на дачу, где она от рассвета до заката трудится на грядках. И еще они наверняка не ходят в рестораны, не устраивают шумных вечеринок с друзьями, не бродят по городу ночами и не путешествуют. Одним словом они никогда не прикасаются к привычной для Антона жизни. По крайней мере, Марину в таких грехах нельзя было обвинить.

Как они могли познакомиться? Неужели он сам хотел изменить свою жизнь и стать семейным человеком? Ну почему он выбрал ее? Почему тогда не меня?

Надежда все пыталась отыскать сходства и различия между собой и Мариной, чтобы понять, почему она не заняла место его жены. Об этом было мучительно думать, накатывали слезы, и хотелось разреветься с досады.

В следующий момент она услышала тревожные сигналы машин. Незаметно для себя она выехала на встречную полосу и едва не столкнулась с автобусом. Свернув на обочину, Надя просидела какое-то время в полном оцепенении, а  потом разревелась.


  С работы Сережа вернулся в холодный чужой дом. Тихий и тяжелый, будто тишина скорбела по умершим надеждам. Включая всюду свет, он видел только пустые комнаты и заброшенную кухню с немытыми тарелками. Он постучал в ее комнату и, не дождавшись ответа, заглянул. Там тоже было темно и пусто.

Ее нет. Неужели ушла?

Он думал, что однажды Надя больше не вернется в его дом. Думал об этом даже сегодня и готовился к тому, что она уйдет к другому мужчине. Если конечно к этому можно подготовиться. Но факт оставался фактом. Еще недавно он хотел силой или мольбами удержать Надю рядом, переждать тяжелый период, и уже потом решить, как им жить дальше. Сейчас же Сережа ни в чем не был уверен.

Было так невыносимо видеть пустой темный дом. Тот самый дом, который он купил для нее, чтобы жить счастливой семьей. Когда они сюда переехали, то у них не было ни мебели, ни посуды, и тогда коллеги по работе по малейшим поводам принялись дарить им подарки: кастрюли, сервизы, стулья. Ребята приволокли на его День рождения огромную кровать, чтобы укрепить фундамент их  семейных отношений. И вот теперь крепость пала.

Сережа вышел на балкон и закурил. Ревность и бешенство взревели в нем адским пламенем. Но случайно он обернулся и заметил Надю, сидящую в кресле, и адское пламя обратилось в непроницаемый лед.

Она смотрела на него, потеряно и одиноко. В полутьме она казалась беззащитной, нежной и таинственно красивой, вызывая у Сережи своим видом двойственные чувства.  То ли убить ее. Зверски, безжалостно, чтобы мучилась и истекала кровью, чтобы ей так же было больно как его сердцу. То ли обнять и поцелуями и ласками разжечь в ней потухшую страсть. Но в Наде была такая покорность, что она бы не сопротивлялась ни одному его действию. Она, как и Сережа, одинаково сильно желала или страсти или смерти.
- Еще не ушла к нему? – сухо спросил Сережа.
- А ты бы хотел?
- А чего ждать? Раз решила, дергай.
- Я не решила.
- Что не нужна ему? – злобно усмехнулся он.
- Не спрашивала.
- А ты бы спросила. Он тебя тогда ни во что не ставил, и сейчас он в тебе столько же нуждается. Спросила бы…
- И спрошу.

Надя поднялась, проходя мимо него, немного посторонилась, чтобы случайно не коснуться мужа. Неожиданно он привлек ее к себе. Обнял. Грубо и крепко. Сережа был выше и крупнее Нади, и ее ноги повисли в воздухе. Он с ревностью и жадностью прижимал ее хрупкое тельце, хрипя от боли, словно раненный зверь.
- Отпусти меня, - тихо попросила Надя.
- Нет.
- Отпусти.
- Нет. Нет! Ты моя. Моя.
- Пожалуйста...
- За что ты мне душу рвешь… - и в этом стоне смешались все его откровение и отчаяние.
- Отпусти, – она оставалась холодной и бесчувственной.

Сережа поставил ее на пол и, борясь с собой, отпустил ее. Надя прошла мимо, даже не подняв на него взгляда. Робея и не желая видеть его страданий. Она заперлась в комнате и тихо плакала почти всю ночь.



Марина позвонила на следующий день и попросила встретиться. Надя сомневалась, стоило ли начинать их знакомство, потому что желала только одного, чтобы Марины не было на свете. Надя допускала даже мысли о случайной смерти, чтобы навсегда стереть ее из жизни Антона. Была готова взять на себя обязательства по воспитанию их сына, и дерзкие размышления уверяли ее, что матерью Диме и женой для Антона она будет лучше чем Марина.  Соглашаясь на встречу с ней, Надежда почти ее ненавидела и хотела лишь понять, почему он выбрал Марину.

Разговор сразу не шел. Не удивительно за одним столиком сидели две женщины, любившие одного мужчину. Антону пришлось рассказать, как Надя его спасала, но вот только Марине подозревала, что Надя все же не прыгала с моста, потому как при таком героизме запросто можно убиться, а, скорее всего она сидела с ним в машине, и их плотские утехи приведи к аварии. Время после встречи Марины с Надей позволило ей начать думать, что это не просто сокурсница по институту, а очередная любовница мужа. Они хорошо знакомы и чувствовалось в их поведении даже нечто большее, чем типичное знакомство.

Но потом Надя предложила выпить и постепенно неприязнь ослабла.
- Ты замужем? – спросила Марина.
- Да.
- Дети?
- Нет.
- А у нас мальчишка.
- Я его видела в больнице. Милый паренек.
- Антон говорил, вы вместе учились.
- Да. Городок маленький и учатся все в трех институтах.
- Вы ведь и до института были знакомы? – пытливо спросила Марина.
- Мы учились в одной школе, но в разных классах.
- Каким он был тогда?
- Таким как сейчас. Обаятельный мерзавец, он это понимал и этим пользовался.
- У него было много подруг?
- Больше чем достаточно, но для него они не представляли особого интереса. Он и имена-то не всех знал. Увлечет, соблазнит и бросит. Многие на него сами бросались. Но он не любил их. Так что не бери в голову, все мы грешные.
- Он и тебя соблазнил? – она поняла, что поспешила озвучить собственные мысли, и тут же потупив взгляд в пустой стакан, извинилась. – Прости…
- Он меня не соблазнял.

Они еще выпили, и Надежде стало как-то жалко Марину. В сущности, она была хорошей женщиной, только влюбленной в человека, не давшего ей счастья. Кто знает, быть может, будь Надя женой Антона, она стала бы столь же одинокой и несчастной как Марина. Проводила бы бесконечные вечера в ожидании его возвращения. Где он? С кем он? А он заявится под утро, мертвецки пьяный и пропахший дешевыми духами других женщин. И недавняя любовь стала бы мучительной пыткой не позволяющей порвать путы и вырваться на волю. Надежда бы задыхалась от горечи и обиды, и от окончательного безумия ее удерживал бы сын и жалкие надежды, что счастье еще возможно, стоит только перетерпеть невзгоды. И это терпение превращалось бы в бесконечное мучение.

Смогла бы Надя все это пережить? Смогла бы смиренно терпеть унижения и оскорбления? Смогла бы закрывать на все глаза, ради уже не существующей семьи?

Но ведь с ней… только с Надеждой… Антон был совершенно другим человеком. Искренним, нежным, заботливым. Ах, если бы они могли вовремя понять друг друга. Ах, если бы они не побоялись однажды выбрать одну судьбу на двоих. Кто знает, быть может, они так не счастливы потому, что вынуждены жить с чужими людьми.   
- Как же тебя угораздило выйти за него? – вдруг спросила Надя.
- Я не собиралась за него замуж. У нас были общие знакомые, и мы пару раз встречались. Он ведь может быть милым, а уж обаяния ему не занимать. Я увлеклась им. Но когда поняла, что беременная тут же решилась на аборт. Это даже не обсуждалось. Я моложе Антона на семь лет, тогда у меня жизнь только начиналась, и в мои планы не входил ребенок от бабника и гуляки. Антон от кого-то узнал, что я беременная и как собираюсь поступить с ребенком. Прибежал, в ноги упал, умолял оставить ребенка. Я ни в какую, так он все на колени падал, умолял, клялся, что изменится, цветами комнату устилал. Я тогда и впрямь поверила ему. А как не поверить? Наверное, тогда я в него и влюбилась. Мы расписались. Он обо мне так нежно ухаживал, холил и лелеял, словно я сокровище. Очень хотел девочку. Говорил. Что родиться пацан, то жизнь у него будет такая же непутевая как у отца. А если девочка, то назовет ее непременно Надеждой, и будет воспитывать ее принцессой, чтобы все мальчишки были от нее без ума. Я знала, что родиться мальчик, но ему не говорила. Боялась, что сорвется и вернется к прежней жизни. Антон присутствовал на родах. Врачи тогда за него беспокоились больше чем за меня, но он мужественно перенес это испытание. Взял сына на руки, и говорит: кричи, кричи сынуля, пусть все слышат, что ты родился, пусть девчонки начинают плакать.

Так вот в чем дело, - загрустила Надя, - он бы и не женился на Марине. Наверняка он и имя ее не сразу вспомнил. Просто Антон впервые услышал, что в безудержном безумии сотворил хоть капельку добра. Он ведь прекрасно понимает, к чему ведет его образ жизни. К преждевременной могиле. Вероятно, в тот момент он уже подсознательно искал свою смерть, чтобы не тянуть еще пару тройку лет. А рядом уже не было всепрощающей и всепонимающей Надежды. Поэтому он ухватился за своего ребенка как за последнюю надежду. Его не столько интересовала и увлекала Марина и супружеские обязательства, сколько захватывала мысль об отцовстве. Бог дал этому шалопаю ребенка, чтобы Антон мог искупить свои грехи и воспитать миру другого Антона. Это стало его великой миссией, и Антон останется ей верен до последнего вздоха. Он, безусловно, гад не достойный сожаления, но Диму он никогда не бросит.

Нади вдруг захотелось сбежать домой. Спрятаться где-нибудь в темном уголке. Сердце сдавило сожаление и одиночество, что стало невозможно дышать.

Она предана – понимание этого рассекало Надю пополам – она предана. Забыта. Заброшена.

Надя уже хотела сорваться и убежать, но Марина налила еще немного коньяку. Опустошив залпом рюмку, она почувствовала, как внутри все обожглось, загорелось сильнее ее боли, и стало немного легче. Появилось странное желание ухватиться за бутылку и прямо из горла выпить ее до последней капли, чтобы навсегда сжечь невыносимое сожаление.

Вероятно, ее желание напиться было настолько сильным, что заметил какой-то мужчина, сидевший за столиком невдалеке. Он тоже что-то пил в одиночестве. Ухмыльнулся. То ли с упреком, то ли с пониманием душевного смятения Нади. Выпил свой стакан, бросил деньги на стол и вышел из кафе. Надя пристально следила за ним, и у двери он еще раз взглянул на нее. Так посмотрел, словно позвать с собой хотел, и она была готова уйти с ним. Была готова разом перечеркнуть все и где-то в ином месте с другим человеком начать новую незнакомую жизнь. Мужчина вышел, закурил, и растворился в городе. Она осталась сидеть. Одинокая, непонятая среди звенящего яркого мира. А потом ей стало стыдно за попытку алкоголем заглушить боль.

Глупо, - подумала Надя, - это не поможет. Да и от себя далеко не убежишь.
- Чуть больше двух лет мы жили очень хорошо, - продолжила Марина. - Антон помогал мне. Забросил и друзей, и гулянки, и своих баб. А потом я опять забеременела. В первый раз у меня были проблемы с позвоночником и врачи мне посоветовали больше не подвергать себя нагрузкам. Я не рискнула. Когда он узнал… я даже не знаю, как он узнал об этом… Господи, если бы я только знала, что он так взбеситься, я бы ему футбольную команду нарожала. Как он тогда кричал… выл как бешенная собака с пеной у рта… крушил все в доме. Я думала, что сойду с ума от его припадка или он убьет меня. Я так и думала, что убьет. Он таким был злым. Обвинял меня в убийстве его детей…. Тогда он впервые поднял на меня руку. А потом спохватился и ушел. Не знаю, что с ним было, но через полгода он попал в больницу. Печень сорвал. Врачи его выходили, запретили пить, иначе умрет, а он им все твердил, что давно мертвый. Из больницы я его к себе привезла, думала сын его немного образумит. Диму он любит, а вот меня простить так и не смог. Больше двух лет мы разведены. Сына он все время навещает. Гуляет с ним в городе или к себе берет на выходные. В этом его упрекнуть не за что, а со мной почти не говорит.
- Ты его все еще любишь?
- Люблю. Ты ведь тоже его любила.
- Тяжело не попасть под его обаяние. Но я хотела, чтобы меня любили, а он был на это не способен. Так что мы друзья в хорошем смысле этого слова.
- Но ты для него много значишь.

Надя пожала плечами. Видно не так уж много.
- Можно тебя попросить.
- О чем?
- Поговори с ним. Он послушает тебя.
- Убедить Антона в чем-либо очень тяжело. Он слишком упрям. – Надя не была настроена на то, что ей придется уговаривать Антона помириться с женой. Только не это!
- Я прошу тебя, поговори с ним. Попроси его успокоиться. Он ведь погубит себя. А тебя он послушает. Ты только скажи, чтобы не пил, он же говорит, что хочет побыстрее избавить от себя мир, чтобы больше никто не мучился из-за него. Поговоришь?

В ее глазах застыла мольба и слезы и Надя, не ожидавшая именно такой просьбы, немного растерялась.
- Я попробую, - промямлила она.
- Спасибо.
- Я бы еще выпила.
- Да, давай выпьем.

Скрепленные одним несчастьем женщины еще долго сидели в ресторанчике на берегу реки. Надежда поделилась с Мариной своим неудавшимся браком. Нельзя сказать, что их брак получился по расчету, но чувства друг к другу появлялись постепенно. В то время вечерами Сергей подрабатывал таксистом и как-то подвез Надежду. Она тогда разошлась со своим очередным любовником и тащила тяжелую сумку с вещами пешком через весь город в три часа ночи. Заплаканная и побитая после стычки с Олегом.
- Девушка вас подвести? – спросил Сергей, притормаживая машину.
- Пошел ты на хрен, - огрызнулась она.
- Я же помощь предлагаю, а не интим услуги.

Ох, как она тогда была зла на все мужское население планеты. Ее будто прорвало, охваченная обидой и злобой она долго, не сдерживаясь в выражениях, излагала любезному водителю свое отношение к мужикам и жгучем желании искоренить их всех до единого. После того как ее силы иссякли, Сережа вновь рискнул предложить подвезти и Надя села в машину. На следующий вечер ей пришлось вызывать такси, чтобы перевезти оставшиеся вещи и приехал Сергей. Она тогда не знала, что он специально перепросил этот вызов, ради встречи с ней. Вернувшись домой раньше обычного, Олег застал чужого мужика грузящего вещи его подруги в машину. Взбесился из-за ревности стал вновь обвинять Надю в самых гнусных грехах, кидался на нее с кулаками. Сережа, не долго думая, вступился за нее. Так отдубасил парня, что тот в больницу попал. Кулак разбил о него и Надя, пригласив доблестного рыцаря, домой промыла и залила йодом раны. Можно сказать, что так и началась их совместная жизнь. Вскоре Сережа переехал к ней со своими вещами, поскольку Надя дала обещание больше ни к одному мужчине не таскать свои шмотки. А потом он купил маленький уютный домик, они расписались, устроив тихую красивую свадьбу и стали просто жить, трепетно заботясь друг о друге, деля невзгоды и радости на пополам. Наверное, это и можно было бы назвать настоящие семейным счастьем, если бы не воспоминания, обещавшие когда-то превратить сказку в реальность и не яркие несбывшиеся мечты. Сердце все чего-то искало, искало, искало, не мирясь и не соглашаясь с тем уютным теплом, которое окружало. Так незаметно Надя и Сережа стали отдаляться друг от друга.
- Вам надо сменить обстановку, – выслушав, предложила Марина. – Или страну. Хотя бы на пару недель. Если уединение не поможет вам выяснить отношения, то…
- Развод, - Надя смело произнесла то, что Марина постеснялась. – Я уже думала об этом. Сережа тоже это понимает. Нам надо разводиться. Это так тяжело признавать.
- А дети? Может тебе родить? Это встряхнет вас обоих.
- Может быть это поможет. На время. А что потом? Нет. Не хочу так, – она неприятно поморщилась при мысли, что придется ребенком затыкать трещины их брака.
- С ребенком конечно потом сложнее. Сейчас нет мужиков, которым нужны чужие дети.

Надя тоскливо посмотрела на унылый осенний пейзаж за окном.
- У тебя не бывает ощущения, что ты живешь какой-то не своей жизнью. Что все должно быть совершенно иначе, - говорила Надежда, вновь задумавшись о своей судьбе, - И пока здесь миришься с мелкими неурядицами и уговариваешь себя еще немного потерпеть, твоя настоящая жизнь проходит где-то стороной. И в той другой жизни ты могла бы быть по-настоящему счастлива, любима и любила бы до одури, что там все было бы… иначе. У тебя бывает такое?
- Бывает, когда я начинаю думать, как бы я жила, если не согласилась тогда выйти замуж за Антона, если бы мы вообще не встретились. Была бы я более счастлива я другим мужчиной? Я уверена, что была бы. До знакомства с Антоном у меня был парень, и мы любили друг друга уже несколько лет. А потом вот словно черт попутал. И у тебя видно мысли такие из-за того, что любила кого-то, но ничего не получилось из той любви. – Марина отмахнулась, горестно вздыхая по нелегкой бабской доли. - Не бери в голову. Глупости все. Надо жить тем, что есть сейчас. Все равно ничего уже не переделать. Жизнь-то прошла на половину.

Надя печально улыбнулась. А ей так хотелось все изменить, даже судьба предоставила ей шанс вновь обрести утраченную любовь. Будто вернуться в прошлое, когда счастье казалось таким близким и возможным. Что если все начать с начала? Она и Антон?

За окном порывы неосторожного ветра обрывали с кленов осеннее убранство, прикрывая им пожухлую траву. Скоро наступит зима. Это уже чувствовалось по оголенным веткам, по тускнеющим краскам, по тянувшейся прохладе. Жизнь угасала и замирала, только неспешное течение реки все куда-то уносило яркие листочки.


 Когда в палату зашел незнакомый мужчина с наброшенным поверх одежды белым халатом, то Антон счел его за нового врача. Психо-врач – решил он и продолжал лежать с закрытыми глазами, делая вид, что спит. Ему совсем не хотелось исповедоваться врачу, который обязательно все вывернет на свой манер, и упрячет его в психушку, чтобы ставить какие-нибудь опыты. Подумаешь, он устал от своей жизни, поддался хандре. С кем не бывает!

Но врач не собирался уходить. Он придвинул стул и сел рядом с койкой, молча и тяжело дыша над пациентом. В какой-то момент Антону показалось, что этот тип прислушивается его к дыханию, чтобы придушить во сне. Не выдержал и открыл глаза. Они долго изучающее  смотрели друг на друга, и Антон увидел горящее в его глазах желание убить.
- Вы врач? – спросил Антон.
- Нет.
- Тогда кто?
- Сергей.
- Мы знакомы?
- Да.
- Прости, я что-то не помню.
- Я ее муж.

И тут Антон все прекрасно понял. Кто перед ним сидит, зачем он пришел и откуда в нем столь искреннее желание придушить негодяя, вторгшегося в их жизнь, и не было сомнений, что Сергей знал о давних отношениях его жены с Антоном. Это его постоянно грызло. Но он терпел. А сейчас вот был уже на грани крайних мер…
- Она не говорила, что замужем, - осторожно начал Антон.
- Я сказал. 
- И что теперь?
- Теперь? А что может быть теперь? – Сережа держался твердо и нагловато.
- Зачем пришел?
- Хотел на тебя посмотреть.
- Посмотрел?
- Посмотрел.
- Это все?
- Нет.
- Что еще?
- Ты все еще ее любишь?
- Не твое дело.

От нестерпимого желания разбить морду этому мерзавцу, у Сергея сжались кулаки. Но он совладал с собой. Только поднялся и отошел к окну, чтобы не сорваться.
- Ну, ударь меня, - покорно соглашаясь, сказал Антон. - Хочешь, убей.
- Какая же ты мразь. Ты понимаешь это? Сволочь ты же ей опять жизнь ломаешь. Она с тобой нянчится, сама себе придумывает романтические небылицы, а ты ведь опять поиграешь с ней и бросишь. Бросишь как тряпку, как паршивого котенка. Не нужна она тебе. Ни тогда, ни сейчас. Тебе никто не нужен.
- Выходит она меня до сих пор любит.
- Да не любит она тебя. Не любовь это. Это одержимость. Болезнь. Она дневник вела, словно с тобой разговаривала. Ты для нее наваждение, от которого она никак не может избавиться, чтобы стать счастливой. Ты не даешь ей свободно вздохнуть. Сам живешь, баб трахаешь, водку глушишь, а она изводится.
- Она хочет бросить тебя? Поэтому ты пришел? Моя девочка собирается бросить идеального мужа ради мерзавца, - Антон даже рассмеялся, - А она ведь и впрямь бросит.
- И это все что она для тебя значит? Спорт? Еще одно достижение?
- Все совсем не так.
- А как? Как черт тебя возьми?! Как?!
- Люблю я ее, - сказал, и сам испугался этих слов. – Люблю.
- Не любишь ты ее. Никого ты не любишь. Ни ее, ни жену свою не любишь, ни ребенка. Ты даже себя не любишь. Ты урод, который только всем жизнь калечит.

Может, так оно и было, возражать Антон не стал, только после тяжелого молчания спокойно спросил:
- Она все еще рисует?
- Нет. Она сожгла все холсты. Сожгла все, что напоминало или связывало с прошлым. Она хотела начать новую жизнь, в которой не будет тебя. И если бы она могла стереть себе память и вырвать сердце, то она бы это сделала не задумываясь.
- Она удивительно рисовала. Ты видел?
- Видел.
- Она должна была стать известным художником.
- Но она никем не стала.
- Она должна была уехать в Москву. Какой-то художник видел ее работы и собирался устроить выставку. Я говорил ей, представляешь в дорогих домах звезд или офисах бизнесменов будут висеть картины с твоим автографом. Люди будут с умным видом ходить по выставке, постигая смысл твоих полотен. Кто этот талант? Откуда этот самородок? – спрашивала бы забалованная столичная публика. У нее должна была быть прекрасная жизнь, и я это понимал. Поэтому я оставил ее. Я знал, что какое-то время она будет страдать, но так было лучше для нее. Мое общество не слишком подходило для ее карьеры. Я бы вытворял какие-нибудь глупости, журналисты бы это подхватывали, а ей было бы стыдно за меня.
- Я не знал о Москве.
- Ты не знал. Ты много чего не знаешь. Она тебе ведь ничего не рассказывала, ты сам о чем мог догадывался. – Антон помолчал, но все же решил сказать то, что для него стало очевидным. Слишком уж он хорошо знал Надю, чтобы сомневаться в ее поступках. - Она не ради меня сожгла все, а ради тебя. Боялась, что ты тоже ее оставишь.
- Я не бросил бы ее. После тебя она была в жуткой депрессии.
- Поверь, вы бы разошлись. Даже сейчас без ее творчества ваши отношения на грани разрыва. Она никогда не могла принадлежать двум сторонам. Либо черное, либо белое. Либо жизнь в согласии со своей душой, либо жизнь ради другой души. Я не давал ей выбора, а ты предложил, и она выбрала тебя. Это разрушало ее все годы. Мучило. Она не могла найти выход свому таланту. Бедненькая сгорала живьем. Ты видно парень тихий, обеспечил ей спокойную безбедную жизнь, вот она и затосковала. Завыла в твоей клетке. Она утратила смысл и цель. Устала. Разве тебе это не понятно?
- Все не так. Надя изменилась.
- Надя всегда меняется на поверхности, но внутри она все та же что и пять, десять, пятнадцать лет назад. Ты не знаешь ее, и никогда не знал, с какой замечательной женщиной ты живешь. А ко мне она все равно уйдет, потому что она жить хочет. Полыхать, а не тлеть.
- И ты можно подумать обеспечишь ей достойную жизнь? По кабакам станешь таскать? Со своими шлюхами знакомить? Ты жену своей жизнью извел…
- А вот моя жена как раз бы тебе и подошла, - перебил его Антон. - Вы слеплены из одного теста идеальных людей. Может, поменяемся? А? Моя - тебе, твоя - мне. И все счастливы? Поменяемся?
- Да пошел ты…
Сережа быстро покинул палату, хлопнув дверью.
- Я там был, - вдогонку пробубнил Антон. – И тебе не помешает.

Но торжествовать над сверженным врагом было как-то скверно. Тяготило то, что Надя загубила свою жизнь. Значит, все было напрасно? А ведь увидев ее здесь после стольких лет Антон даже не подумал над тем, что собственного говоря, она делает в их занюханном городке. Почему она не в Москве, не шокирует публику своим невероятным талантом. Значит все зря. Столько лет зря. Столько одиночества зря.
- Она меня любит, - только это грело душу, - она все еще меня любит.

Вошла медсестра пампушка и с чувством собственного достоинства воткнула Антону в зад два жутко болезненных укола.
- А внутрь спирт полагается? – простонал он.
- Нет.
- Тогда спасибо, что не закололи.
- На здоровье.

Антон все же узнал, как ее зовут – Ангелина, но это имя совершенно не вязалось с ее добротной внешностью, и по характеру она была доброй и отзывчивой девушкой. Вот только часто сказывался специфический юмор медиков.




Надя не думала, что ей вновь придется доставать старые чемоданы и упаковывать в них свои пожитки. Она долго сидела на полу перед дверью кладовой, не решаясь принять решение. Когда-то все ее вещи умещались в два чемодана. Она даже намеренно не захламляла свою жизнь, чтобы кочевать налегке. После института ее романы длились не дольше нескольких месяцев, и во всех случаях она была сразу согласна на переезд. Тогда ее сознанием владела только боль от разбитого сердца и злоба. Она никого не любила, никто ее не увлекал. Надя словно в агонии металась из крайности в крайность, готовая к любым неприятностям. Отношения с Олегом затянулись почти на год. Все из-за того, что он, напиваясь, бил ее и угрожал убить, если Надя уйдет от него. Один раз она ушла, он нашел и бил так, что потом она лежал в реанимации. Выйдя из больницы, что-то внутри Надежды будто сломалось, и ей стала безразлична дальнейшая судьба. Она уже сама провоцировала Олега. Когда в очередной стычке ей удалось разбить ему лицо сковородкой, и она увидела, как Олег ползал по кухне захлебываясь кровью, она испытала странное освобождение. Теперь она могла уйти и могла больше никого не бояться. Она собрала чемодан и ушла прямо посреди ночи.

В ту ночь она встретила Сергея. В ту ночь Надежда рискнула подумать, что ее жизнь может быть вполне человеческой такой, какой она себе представляла ее, будучи маленькой девочкой. Что будет большой светлый дом, красавиц муж с дорогой машиной и престижной работой. Что будут умные дети и выходные всей семьей на природе. Прекрасно быть девочкой, когда вся жизнь где-то впереди и так много придумывается сокровенного. Надя помнила, как лет в семь хотела изобрести машину времени, чтобы побывать в будущем и посмотреть на себя взрослую. Машину времени она не изобрела, но в будущее все же попала. Только попала в другое будущее, и уже не было сил смотреть на него.

Что-то надо было срочно изменить. Что-то изменить, чтобы не сойти с ума, чтобы не умереть. Это будет больно. Это было слишком больно, но так надо. 

Утерев слезы рукавом, Надежда открыла кладовую и достала свои чемоданы. За последние годы вещей набралось много, но она решила взять только необходимое.

Куда она пойдет? Ей некуда больше идти. К Антону? Может быть, но не сейчас. Небрежно сбрасывая вещи из комодов и шкафов, Надя спешила, чтобы не встретиться с Сережей. Ей нечего было ему сказать. Она просто хотела уйти. Пока переедет к маме. Поживет на нейтральной территории, подумает, успокоиться.

Да, надо обо всем подумать, - уверяла себя Надя. Увлеченная, она не заметила, как пришел Сергей, сбросил ботинки, куртку, ключи на тумбочку и устало поднялся на второй этаж.
- Что ты делаешь? – спросил Сережа, растерянно остановившись в дверях.
- Собираю вещи, – ответила Надя, даже не обернувшись на него.

Она хотела взять еще несколько вещей, но присутствие мужа слишком давило и она решила закругляться. Попыталась застегнуть чемодан, но он был слишком переполнен и раздутый гигант не закрывался.
- Я вижу, что ты собираешь вещи.
- Тогда что спрашиваешь? – она упрямо давила всем телом на чемодан.
- Ты решила переехать?
- Да.
- К кому?
- К маме.
- К маме?
- К маме. Ты хотел услышать другое?
- Если к маме, то почему хотела сбежать тайком.
- Раз ты меня застал, значит уже не тайком.
- Может, поговорим?
- О чем?
- О том, что ты собираешься уйти от меня к нему.
- Я не хочу говорить.

Чемодан категорически отказывался закрываться и тогда Надя выкинул из него попавшиеся под руку свитер и джинсы. Но дело это не поправило. Глядя на ее нервные действия, Сережа взял у нее чемодан и сам его закрыл. Поставил на пол у ног Нади.
- Ты уже все решила? – спросил он.
- Мне надо подумать.
- Это из-за него?

Нади нечего было ответить мужу, и она не смогла выдержать его пристальный взгляд. Вот этого момента она и хотела избежать. Когда надо открыто что-то объяснять, а объяснять нечего, поскольку сама еще ничего не поняла. Возникает дурацкое молчание и невозможно вздохнуть от разрывающей сердце боли, и если бы сейчас вырвать этот бьющейся кусок мяса из тела, то, возможно, было бы немного легче. Возможно… 
- Ты любишь его? – спросил Сережа.
- Да.
- А меня ты любишь?
- Да, - так же почти беззвучно повторила она.
- Нельзя одновременно любить двух разных мужчин.
- Почему нет?
- Кого-то ты любишь больше.
- Иногда мне кажется, что я вообще никого не люблю.
- Что ж тогда уходи.
- Ты отпускаешь меня?
- Ты все равно поступишь по-своему. К чему устраивать очередной скандал. Я устал от сцен.
- Ты не попытаешься меня удержать?
- Если попытаюсь, ты психанешь и уйдешь совсем, а так ты будешь знать, что всегда можешь вернуться. Это твой дом.
- Тогда я пошла.
- Иди.

Они продолжали стоять, друг против друга, но, боясь посмотреть в глаза.
- Ты меня проводишь?
- Нет.
- Это хорошо. Я не люблю прощаться.
- Разве мы прощаемся?
- Нет.

Надя взяла чемодан, развернулась и уже у двери приостановилась.
- Скажи, если люди женятся, то это ведь не навсегда?
- Женятся не навсегда. Любят навсегда.
- Да, - она кивнула, соглашаясь, – любят навсегда.
Надя спустилась и ушла. Сережа постоял еще немного, будто непроницаемое каменное изваяние, а потом разом смахнул со столика все ее флакончики с духами, баночки с кремами, украшения… все к чертовой матери!




Открыв дверь и увидев заплаканную дочь с чемоданом, мама ничего не спросила и ничего не сказала. Только впустила и обняла. Сама Людмила Ивановна никогда не была счастлива с мужчинами и когда родилась дочь, она уже знала, что и Надя обречена на одинокую судьбу. Все из-за того, что любовь никогда не поддавалась осмыслению разумом, а к несчастью Бог наделил Людмилу и ее дочь характером и умом. Побывав в четырех браках и пережив двоих мужей, она всячески пыталась отвести подобную участь от дочери, но каждый раз видя ее на пороге с чемоданом, она понимала, что преодолеть уготованное свыше невозможно.

Надежда долго смотрела на чемодан, не решаясь открыть его и разобрать вещи, а потом полный поставила его в шифоньер. Она была еще не готова.
- Ты будешь есть? – спросила мама, заглянув в комнату.
- Что?
- Есть будешь?
- Нет, мам. Спасибо, - она вновь открыла шифоньер. Может все-таки разобрать вещи? Какая разница, когда их разбирать. – А вода горячая есть?
- Да.
- Набери мне ванную.
- Хорошо.

Нет. Она закрыла шифоньер. Развешивать вещи нет настроения. Надежда подошла к окну. Листья с деревьев здесь совсем облетели и засохли. Те, что накануне собрали в ворохи, сожгли дворники, и теперь чернели кучки золы, а опавшие недавно еще прикрывали собой пустую детскую площадку. Рядом построили дом, и организовали современную площадку для игр, так что детвора вся перебралась на новую территорию. Надя смотрела на дом, понимая, что в последний раз была у мамы, когда его еще не было. То ли время прошло так много, то ли новостройки научились возводить быстро. От усталости ее мысли путались, и совсем не хотелась ни о чем думать. Надя легла на кровать, закрыла глаза, прислушиваясь, как набирается вода в ванную, как мама что-то готовит на кухне. 


Сказав, что Антон ее не соблазнял, Надя нисколько не солгала. За несколько лет знакомства он никогда не прикасался к ней как к остальным своим подругам. Никогда не говорил с ней о том, о чем он обычно болтал с ними. В обществе других женщин, Антон никогда не позволял себе быть настолько свободным и искренним как с Надеждой.

Нет, он бы никогда не перешел черту. Не хватило бы смелости прировнять его отношения с Надеждой к общей массе ничего не значащих интрижек. Слишком он уважал ее, любил и восхищался. Нет, он бы никогда… это она соблазнила его. Взяла и соблазнила. Надежда обдумывала соблазн несколько недель, будто киллер готовилась к намеренному убийству. Тщательно планируя, не оставляя Антону ни шанса для отступления.

Тогда Антон был единственным человеком, кто ее понимал, поддерживал. Кто оказывался рядом в нужную минуту, и кому можно было позвонить, и поговорить или помолчать. Но Надежда хотела, чтобы он целиком и полностью принадлежал только ей. Чтобы раз и навсегда исчезли другие женщины, и Антон смотрел и видел только ее. Чтобы думал лишь о ней. Чтобы они только вдвоем… чтобы настоящая семья. Надежда лелеяла эти мысли, и они становились для нее наваждением, от которого уже не было спасения.

Она предполагала, что их отношения после секса могут коренным образом измениться, но Надя даже не представляла, насколько болезненно все обернется для нее. Сколько потом понадобиться ей сил, чтобы продолжать жить, верить, любить, чтобы беспощадно задавить свои чувства и остаться с Антоном в хороших отношениях. Замыслив соблазн, она не думала об этом. Не хотела думать.

Те выходные за городом стали единственными, когда они в неистовой страсти упивались друг другом. Единственными мгновениями, когда Надя была действительно счастлива ранее или после того.

В ту последнюю ночь вдали от суеты и разочарований, они сидели на берегу звенящей реки под бархатным куполом звездного неба и тишину деревенского сна разрывали лишь трели птиц. Казалось, что они на огромном корабле бороздят просторы вселенной в поисках приюта, и будто вся Земля это Ноев ковчег, спасающий жизнь в бушующем потопе.  И в эту минуту опрометчивой откровенности Антон ей сказал:
- Знаешь, я бы хотел прожить жизнь рядом с женщиной похожей на тебя.
- В чем тогда загвоздка? – полушутя спросила она.
- Второй такой как ты нет. Если б можно было, то я бы тебя клонировал.
- А я в оригинале не подойду?
- У нас разные судьбы.
- По-моему мы уже пол жизни прожили вдвоем, и мне кажется, хорошо ладим.

Антон повернулся к ней. Долго смотрел в глаза, будто пытался отыскать там ответы на свои не озвученные мысли. Он еще никогда так не смотрел на нее. Не был настолько близким, но отдаляющимся, что Надя даже обняла его, чтобы почувствоваться Антона рядом с собой. Он тоже ее обнял, но с какой-то тоской, будто прощаясь.
- Знаешь, ты очень сильная? – сказал он.
- Нет, я слабая.
- Ты очень сильная. Ты все сможешь преодолеть. Ты всего можешь добиться.
- Я не хочу добиваться или преодолевать. Мне хорошо рядом с тобой, - шептала она, - и я хочу всегда быть рядом с тобой. Я больше ничего не хочу. Только тебя.
- У тебя обязательно все будет хорошо.
- Конечно.

Только потом Надя по секрету узнала от лучшей подруги, что, вероятно, это она – Инга, а не Надежда – станет женой Антона, что у них давно роман. Надя не поверила, думала злость и ревность, но вскоре застала их обоих в постели. Это оказалось слишком больно, чтобы жить, но Надя выжила и сделала вид, что секс был любопытством. Что ничего не значит. Что ей совсем не больно и не обидно. Что все хорошо, и она желает им быть счастливыми. Зачем она это говорила ему, Надя не могла понять. Они объяснялись долго и сдержанно, словно посторонние люди болтали о погоде за окном. Антон говорил, что она уедет в Москву и найдет там свое счастье. Надя отвечала: несомненно, я стану там счастливее. Он рассказывал о том, как влюблен в Ингу, как во многом она похожа на Надю и поэтому он так серьезно ей увлекся. Он просил простить его измены и предательства, заставлял поверить, что совместного будущего у него и Нади нет. Что любовь это обман и иллюзии, а он хотел оставаться с Надеждой искренним до конца. Она ему верила, соглашалась, понимая, что сама двумя днями страсти спровоцировала такой результат, но подобной откровенной измены она ему не простила. Только любовь к Антону заставила уберечь их многолетнюю дружбу. Однако и дружба их после окончания института затерялась в мире взрослых проблем.



Надя села за свой письменный стол, который купила мама, когда она пошла в первый класс. Старый дубовый стол, изрисованный и залепленный наклейками. Старый мудрый стол, хранивший секреты и принимавший на себя все разочарования и влюбленности подрастающей Надежды.

Она открыла ящик. Карандаши, фломастеры, мелки, кисточки, краски и прочие мелочи, которыми когда-то пользовалась Надя. Аккуратно сложенные стопки рисунков. От детской мазни до осмысленных зарисовок.
- Мам!
- Что? – отозвалась она из зала.
- Почему ты не выбросила весь этот мусор? 

Людмила зашла в комнату, не совсем понимая, о каком мусоре идет речь, но застала дочь за перебиранием содержимого ящиков стола.
- Зачем же это выкидывать?
- А к чему хранить? Смотри сколько барахла.
- Это не барахло. – Людмила присела рядом на краешек кровати. – Я иногда смотрю на них.
- Зачем?
- Не каждая мать может похвастаться, что ее дочь умеет так красиво рисовать.
- Мам…
- Собери все, как было, и положи на место. Если тебе не нравится на них смотреть, то не смотри.
- Все думаешь, что из меня получился бы толковый художник?
- Тут думать нечего. Это по рисункам видно. Ты еще в школе рисовала так, как другие художники не рисуют, а хотя и называются мастерами. Собери и ничего не вздумай выбрасывать. Ты уже довольно работ пожгла.
- Выходит, я зря свою жизнь прожила? – накатились слезы, но Надя потупила взгляд на рисунки, чтобы не выдать хандры.
- Какая же ты у меня еще глупенькая. Иди сюда. Садись рядом, и не говори ерунды.

Людмила обняла свою дочь, и та, уткнувшись в плечо матери, все-таки расплакалась, а потом рассказала причины, по которым она вернулась в родной дом.
- Сережа хороший человек. Он тебя очень любит, - сказала свое мнение мама, ни на что ни намекая и ни к чему не принуждая.
- Наверное, я его не люблю.
- Ты до сих пор любишь Антона?

Надежда неопределенно пожала плечами.
- Настоящий Антон причинил тебе очень много страданий, поэтому ты придумала, другого Антона, с которым ты могла бы быть счастлива. Но это два разных человека.
- Наверное, я и его не люблю.
- Наверное, тебе просто нечем заняться и ты заскучала.
- Наверное, - печально вздохнула Надя.
- А как твоя работа?
- Мне дали больничный на две недели. Сочли что, если я прыгнула с моста, то я заболела и не надо отдохнуть.
- Вот и хорошо. Поживешь у меня недельку, а то совсем приезжать не стала. Звонишь и то раз в неделю.
- Ты скучаешь?
- Конечно, скучаю. Мой последний кавалер полгода назад умер от инфаркта. Завести нового ухажера - так кто скоро помрет, кто больной, а кто над своей старушкой трясется. Внуков нет. Думала кошку завести, а то совсем как-то одиноко.
- Прости, - она ласково прижалась к матери. – Я, наверное, неблагодарная дочь.
- Ты хорошая дочь, и я горжусь тобой.
- Ты бы гордилась мной больше, если бы у тебя были внуки или если бы я стала знаменитым художником?
- Я гордилась бы тобой в любом случае, потому что родить и воспитать умную дочь в городе, где нет ни одного путного мужика, стоит много. Вот родишь и посмотришь тогда.
- А если я не рожу?
- Что значит, не рожу?
- А зачем нужны дети. Ребенку необходим отец, семья, а я уже ничего не хочу. Ни семьи, ни мужа. И работать мне там надоело. Все в моей жизни стало как старая затертая пластинка. Все однообразно, обыденно, тоскливо. Словно я отбываю пожизненный срок в тюрьме, где все расписано по часам на много лет вперед. Ребенок ничего не изменит. Мне станет только хуже, и я начну винить его за свою неудавшуюся жизнь. А я не хотела бы ненавидеть своего ребенка. Да и рожать мне уже не от кого. Меня никто больше не любит.
- Сережа любит.

Надя сморщилась, признавая, что после последних событий любовь Сережи серьезно подорвалась. Ей было даже страшно думать о том, что сейчас творилось в его душе.
- Антон любит.
- Он никогда не любил меня как женщину. Любит как лучшего друга. Любит как родную сестру. Антон будет меня любить всю оставшуюся жизнь, но только не как женщину. Так было всегда, просто я сама перепутала привязанности дружбы с любовью.
- Моя родная, не обязательно рожать от знакомых мужчин. Это только все испортит. И в его семье и в твоей жизни. Достаточно чтобы у мужчины были просто хорошие гены.
- Мам…
- А что тут такого. У тебя-то нет официального отца. После первого развода я решила больше не связывать свою жизнь с мужчинами. Выбрала достойного мужичка, чтобы и телом и душой, и родила. А потом вспомни, сколько раз я была замужем, и ребенок не стал никому помехой. Ты же выросла и твой ребенок вырастит. А лучше двое, им так веселее.
- Мам…
- Что мам? Мужики твои все разбегутся со временем. Сколько вон у меня было. Все куда-то подевались, а дети остаются. С детьми и помирать спокойнее.
- Мам опять ты за свое… дети… внуки… помирать… хочешь нянчиться возьми ребенка из приюта. И тебе приятно и ему семья.
- Промытаришь время, и сама в приют пойдешь…
- Все мама достаточно, – оборвала ее Надя, - я все поняла.
- Вот и хорошо, что ты у меня смышленая. Есть будешь?
- Есть? Мы же только ели.
- А ты посмотри на себя. Одни кости. Под глазами круги темные. Мужчины доченька не собаки, они на кости не бросаются.
- Ладно, пойдем есть, все равно не отстанешь.


Надя проснулась от сильных спазмов в желудке и невыносимого чувства тошноты. Немного полежала, думая, что пройдет, но становилось только хуже. Она поднялась, тут же закружилась голова, и Надя с трудом добралась до туалета, где ее вырвало.

Людмила Ивановна проснулась случайно, будто материнское сердце подсказало. Увидела свет, поднялась и застала дочь на полу в ванной без сознания. От страха затряслась вся, покатились слезы, и сама едва в обморок не бухнулась рядом с Надей. Хорошо, что вспомнила про нашатырь. Кое-как привела в чувство дочь, усадила ее.
- Что с тобой? Ты упала? Доченька как же так… что же это…
- Мам… - морщась от нашатыря, Надя оттолкнула от лица вонючую вату, которой Людмила Ивановна усердно растирала дочери  виски и заставляла нюхать.
- Я вызову скорую…
- Не надо.
- Как это не надо?.. Ты сознание потеряла.
- Не надо скорой. Я съела много жирного. Я не ем жирное... это пройдет.

Мама помогла добраться до кровати, уложила и какое-то время Надя пролежала в холодном поту оглушенная гулом в голове. Над ней, дрожа и всхлипывая, стояла Людмила Ивановна, нашептывая какие-то молитвы и сама нюхая нашатырь.
- Мам, ну что ты как над покойником…
- Что ты несешь глупая.

Уговоры вызвать скорую помощь ни к чему не привели, тогда она уже давясь слезами, попросила разрешения позвонить хотя бы Сереже.
- Даже не вздумай, - категорично отказала Надя. – Мне уже намного лучше. Это опять желудок. Я отвыкла от твоей стряпни. Не надо было есть котлеты.
- Котлетки ж хорошие…
- Хорошие, но жареные. Мы не едим жареное.
- Вы, похоже, ничего не едите. Чем только живы. Исхудали все, посинели.
- Мам… иди, ложись спать.
- Может скорую?
- Иди спать. Мне уже лучше.

Мама ушла в комнату, и в наступившей тишине Надя слышала, как она плакала. Перепугалась бедненькая, - подумала Надя. Она совсем не хотела ее тревожить… и эти дурацкие котлеты… мама старалась, готовила, а все вон как вышло.

Надя повернулась на бок, натянула на голову одеяло и постаралась уснуть, но в голове просветлело, исчез шум, и совсем не хотелось спать, только все еще подташнивало. Полезли мучительные мысли о выборе. Жить ли с Сережей, начать с начала с Антоном или вовсе обрести покой в одиночестве. Воспоминания тянули назад. Туда где со временем осталось только хорошее, забылись обиды и измены.

Почему она любила Антона? Потому что не любить его было невозможно, словно он обладал дьявольской силой притяжения.

В институте во время каникул они обязательно уезжали к морю автостопом. Ночевали в чужих городах или под открытым небом, попадали в неприятности. Однажды фуру, которая их подвозила, остановили на дороге бандиты, завязалась драка и естественно из-за того, что Антон пожелал им катиться своей дорогой. От той драки как раз и остался безобразный шрам на его плече. Водители тоже оказались не из робкого десятка, так что бандиты остались покалеченными валяться на обочине. И вот действительно странно, чтобы не происходило с ними, Наде никогда не было страшно за свою жизнь рядом с Антоном. С ним она ничего и никого не боялась. Он бы сказал: «Давай попробуем дойти до другого берега России» и она бы тут же ответила: «Давай».

А порой они вдвоем заходили в ресторанчик или в кафе, а пропадали в итоге на недели, и вокруг всегда были какие-то люди. Незнакомые тут же становились знакомыми, знакомые клялись в вечной дружбе и верности. Когда денег не оставалось, Антон исчезал на заработки, и не гнушался никакой работой. Днями и ночами пахал как проклятый, и в каких только местах его не доводилось видеть, а потом худой серый и измотанный он возвращался к Наде, как к единственному пристанищу в водовороте жизни. Иногда он оставался у нее, но всегда уходил. Уходил к другим женщинам, к шумным гулянкам и дракам, а она продолжала его любить и ненавидеть.




С процедур Ангелина доставила пациента в кресле-каталке, хотя он бурно возмущался, уверяя, что кататься на таком ущербном средстве сильно портит его репутацию, на что она заметила:
- Лучше гипс и кроватка, чем гранит и оградка.

Антон замолк, и сел в кресло. В процедурном его голову перевязывала молоденькая медсестричка, и глубокий вырез ее халата словно издеваясь, маячил перед глазами Антона демонстрируя вид на роскошную грудь. К тому же одна верхняя пуговичка была расстегнута… перевязка для него длилась нестерпимо долго.
- Девушка, а вам не холодно? – Антон постарался отвлечься. - Здесь у вас сквозняки.

Она поняла, на что он намекает, и откуда никак не может выбраться взгляд пациента. Приподняла его голову за подбородок, заглянула в его глаза, умоляющее о пощаде, и вежливо произнесла:
- Это терапия.
- Терапия?
- Помогает?
- Мне бы антитерапию.
- Ну, это просто. Чик и все.

От перспективы кастрированного мартовского кота Антона передернуло, и он робко указал на свою голову, чтобы медсестра поскорее закончила перевязку.

По пути обратно в палату Ангелина встретилась с долговязым врачом, и Антону пришлось тоскливо дожидаться, пока парочка минут десять болтала. Причем в разговоре они ухитрялись делать вид, что типичные коллеги по работе. Когда Ангелина, тайком улыбаясь, покатила дальше по коридору пациента, а долговязый пошел своей дорогой, Антон незамедлительно высказал свое мнение:
- Если он не предлагал тебе выйти за него, то значит либо он кретин, либо женатый кретин. - Я не понимаю о чем вы, - с безразличием заявила она.
- Да, ладно, меня-то не обманешь. У меня глаз наметан. Я вижу, о чем говорят глаза людей.
- О чем они могут говорить?
- Ты ему очень нравишься. И он тебе тоже нравится. И у вас любовь.
- Это заметно?
- Ну,… есть такое дело.
- В больнице это не приветствуется. Пойдут сплетни… взгляды…
- Он женат?
- Да, - о своей несчастной доли она горестно вздохнула.
- И он ее любит?
- Она красивая.
- Ну и что? Красота понятие относительное. А если ты ему приглянулась, то жена для него не много значит. Ты главное не теряйся. Люди всю жизнь ищут друг друга.
- Это вы из личного опыта?
- Ладно, - уклонился он от своей биографии. - А чем твой друг занимается?
- Людей режет.
- Хирург? О-о. Это хорошо. Хирургом быть здорово.
- Не-е-е, не хирург. Он патологоанатом. В морге людей режет.  Вот помрешь, он и тебя на куски порежет, разложит органы по чашкам, взвесит…
- Нет, нет, я еще поживу.

Ангелина довольно улыбнулась, и закатила пациента в палату. Там Антона уже дожидалась Надя.
- Спасибо, я теперь сам справлюсь, - засуетился Антон.
- Сидеть, - скомандовала Ангелина, и пациент покорно опустил свой зад.

Она помогла Антону выбраться из кресла и сесть на кровать, только потом оставила его наедине с Надей.
- Привет, - она присела рядом с ним на койку.
- Привет.
- Как ты?
- Видишь, какой мне кресло-мобиль подогнали.

Антон заметил в Наде бледность и усталость. Ей не хотелось говорить, потому что отяжелевшие мысли застряли на каких-то неразрешимых и непонятных проблемах. Но молчание давалось Наде еще более мучительно и скованно. Тогда Антон просто обнял ее, и она уткнулась в его грудь лицом. Они просидели в молчании довольно долго, пока Антон не спросил:
- Ты не заболела? Твой вид меня беспокоит.
- Нет, - она всхлипнула, - ты когда-нибудь вспоминал обо мне?
- Да.
- Врешь.
- Вспоминал. Я думал о том, что ты живешь в Москве, что ты всего добилась и очень счастлива. На твой день рождения я всегда напивался, и я не хотел, чтобы ты возвращалась в наш город. Думал, что ты у меня умная, а ты вон как…
- Я не уезжала.
- Это плохо. Значит, ты должна уехать.
Она крепче прижалась к нему.
- Мне хорошо рядом с тобой, - прошептала она, едва сдавливая подступившие слезы.

Столько лет пролетело мимо Нади. Столько мучительных безрезультатных попыток обрести свое счастье. Столько надежд увидеть в ком-то хоть капельку… хоть штрих, напоминавший ей Антона. Столько лет прошло в ожидании единственного шанса прижаться к нему. Ощутить его рядом. Спрятаться в его руках от всего мира. Чтобы вновь так же как раньше… больше никого не бояться.
- Рядом со мной ты бы пропала, - сказал он, успокаивающе поглаживая по голове.
- Я бы хотела пропасть рядом с тобой.
- Надежда, - он крепче ее обнял. Единственное, дорогое, родное существо. Он бы убил за нее, умер за нее. – Надежда. Ты моя надежда. Как же так все получилось? Почему же ты никогда меня не слушала?
- Ты тоже меня не слушал.
- Как? Я всегда делал все, что ты хотела.
- Я хотела, чтобы была только я. Я хотела, чтобы ты больше не пил. Но ты не смог все это бросить ради меня. Не смог ради своей жены. Не смог ради своего сына. Неужели ты никогда не любил кого-то из нас больше чем остальное?
- Я плохой человек. И я уже не изменюсь.
- Изменишься. Просто тебе страшно измениться.
- У меня есть много денег. Давай уедем из этого города. Вдвоем и насовсем. Поселимся где-нибудь в тихом незнакомом местечке, и будем жить мирно и счастливо.

Ей хотелось услышать эти слова много лет назад, когда она еще могла верить в сказочную жизнь. Но сейчас долгожданное предложение прозвучало пусто и банально, как-то по-детски. Словно они оба могли отречься от своих жизней, и вновь пуститься вдогонку за парящим в небе журавлем. Сколько они так продержаться? Год, два? Сколько им удастся сохранять мирные отношения, прежде чем они полностью погрязнут в обмане надуманных чувств. А что потом?

Нет, все-таки мечтать вредно.

- Я замужем, а у тебя сын.
- Предлагаешь взять с собой твоего мужа и моего сына? Митька не помешает, а вот насчет твоего… я что-то сомневаюсь.
- Он заходил к тебе?
- Нет, - спокойно солгал он, - с чего ему ко мне являться.
- Врешь. Как это вы не подрались?
- Так что уедем?
- Я подумаю, - солгала она.
- Раньше ты бы спросила: «когда?»
- Раньше ты мне этого не предложил.
- Скажи, раз мы опять встретились, раз нам тяжело друг без друга, так может это судьба? Может глупо вновь убегать, прятаться и обманываться? Может нам правда суждено прожить вместе, а мы все сопротивляемся. Ты никогда не думала над этим?
- Думала.
- И что надумала?
- Мы были вместе, когда кому-то из нас становилось плохо и одиноко.
- Мне и сейчас плохо и одиноко.
- Поэтому мы встретились. Чтобы помочь друг другу.
- А потом?
- Потом, то же что и раньше. Наберемся сил и пойдем дальше.

Антон рассказал ей о своих бесприютных скитаниях и о неудавшемся браке. Вообще-то вначале брак был удачным. Антону даже нравилось. Он изо всех сил старался быть заботливым мужем, трепетно дожидался отцовства. А как взял на руки крошечного человечка, которому он – никчемный Антон – дал жизнь, счел себя счастливейшим отцом во всей вселенной. Сейчас это вспоминалось с болью, но тогда он будто пребывал в эйфории. Отчасти благодаря Диме Антон потихонечку стал влюбляться в мать его сына. И вот когда, глядя на Марину, в его сердце стали отзываться чувства похожие на любовь, он узнал… об убийстве его не родившегося ребенка. У него даже сил не хватало, чтобы после стольких лет спокойно говорить об этом. Большинство мужчин подобные женские мелочи нисколько не трогают, но Антон слишком серьезно относился к детям, поэтому мир для него будто померк в одночасье. Что стало потом, походило на пьяный бред. Наверное, Антон давно бы ублажил капризную девку Смерть, удерживало единственное – маленький мальчик. Не желая сыну своей судьбы, он всячески на примерах и подсказках рассказывал Диме о том, какой мир его окружает и как стоит к нему относиться, что плохо, а что хорошо. И видя в глазах мальчика ответную любовь, восхищение и безупречный авторитет Антон желал только одного – быть всегда рядом с сыном. Его отношения с Мариной ограничивались исключительно молчанием или сухими дежурными фразами. Но Антон уже любил ее, и от этого ему становилось еще невыносимей. В какой-то момент он не выдержал, наверное, слишком много выпил, поползли тяжелые мысли, заклинило что-то в голове, он вдавил педаль газа, решив доверить Судьбе дальнейший исход своей жизни. Эту историю Надя уже хорошо знала, и Антон замолчал.
- Зачем я живу? – вздохнул он, потупив обреченный взгляд в пол. 
- Никому из людей не дается больше чем он смог бы вынести.

Антон недоверчиво взглянул на нее.
- Ты сама-то в это веришь?
- Нет. Но это убедительно звучит.
- Убедительно?
- Хочется надеяться, что так оно и есть.

Он угрюмо насупился, отчего стал похож на мальчишку, который, почесывая горящий зад, задумался, за что получил такую трепку.
- Она раскаивается, - она осторожно вступилась за Марину.
- Знаю. Но когда я вижу ее, то всегда вспоминаю, что испытал, взяв своего первенца на руки, и чего она меня лишила. Почему за убийство родившегося ребенка полагается статья, а убийство не родившегося в порядке вещей. На сегодня визит к зубному – поставить пломбу, на завтра гинеколог – убить ребенка, а после завтра – зайти к косметологу подправить лицо. Выходит так?

Антон смотрел на нее в ожидании пояснений, но Надя лишь хлопала глазами, не находя подходящих слов.
- Ох, бабы, какие ж вы дуры.
- Беременность может повлечь тяжелые осложнения…
- Но со мной-то можно об этом поговорить! – не выдержав прервал ее Антон. – Мы же живем вместе. Я ее муж. Она моя жена. Я же тоже был причастен к ее беременности! Это и мой ребенок! Зачем умалчивать? Переговариваться тайком с тещей? А она-то та еще старая дура! Из ума выжила и эту дуру поучает. Я ее семья. Я и мой сын! Она должна с нами говорить обо всем. Неужели это так сложно?
- Может, она боялась, что ты не поймешь женских проблем?
- Но я же не дебил! Я в курсе того, что и как происходит.
- Да, опыта у тебя предостаточно, - съязвила Надя.
- И ты туда же…

Он обиделся. Отстранился. Брови стиснулись, губы сжались в полоску, и язык очень чесался высказать матом все, что накипело за годы общения с тещей. Но Надю он никогда не причислял к роду «баб», она вроде как свой человек, поэтому понимала всегда сразу и без объяснений.

Надя нежно прильнула к нему.
- Достали тебя бабы. Ой, как достали. А куда деваться? Не можешь ты без баб обойтись. И ты на них как пчелка на мед и они на тебя как мушки… - дальше она умолчала, было и так понятно. – Что ж поделать, бог терпел и нам велел.
- Не богохульствуй.
- Прости.

Надя, вызволяя его из лап хандры, подула Антону в ухо. Тот что-то недовольно проворчал, отмахиваясь, но она не угомонилась. Все дула и дула, заигрывая и веселясь над его недовольством.
- Да отстань ты!
- О-о-о-о – она с напускным страхом выпучила глазки, кривясь в гримасе дикого ужаса.
  Антон не сдержал смеха, и они оба расхохотались.




Людмила Ивановна все же поступила по-своему и позвонила Сереже, рассказав ему о ночном происшествии в особых материнских красках излив ему свою душу. Он не собирался приезжать, признавая свою слабость перед Надей, и никакие уговоры не повлияли на его упрямство. Только беспокоясь за самочувствие Нади, он начал незаметно следить за ней, и Сережу это настолько увлекло, что стало походить на болезнь, разжигаемую ревностью.

Каждый день ее путь был одинаков. Из дома мамы Надя шла в больницу к Антону. Проводила с ним несколько часов. Потом пешком возвращалась домой. Не заходя в магазины, призывно зазывающие витринами, не поднимая глаз на суетливых прохожих. Она скользила по осеннему городу, не прикасаясь к его жизни, не отвлекаясь от своего внутреннего мира, трепетно укрывая его от посторонних, будто боясь расплескать переполненную кружку.

Пару раз Надя встречалась с Мариной. Один раз в кафе на берегу реки. Том самом кафе, в которое Сережа с Надей раньше часто заходили. Один раз в парке и с ними был Дима. Сережа заметил, как неотступно Надя смотрела на сына Антона, сто процентов думая о том, что это мог быть их общий сын – Нади и Антона. Сереже показалось слишком лицемерно встречаться с Мариной, разговаривать с ней о проблемах, и при этом ненавидя ее. Лгала, глядя в несчастные искренние глаза Марины, и при этом даже не соображала, что сама верила в пустые обманы.


Как-то быстро стало холодать, намекая на близкую зиму. Небо серело, натягивая на себя пухлые тяжелые тучи. Надя все еще не брала с собой зонтик, и однажды выйдя из больницы, пришлось возвращаться домой под мерзким моросящим дождиком. Сережа ехал чуть позади нее, наблюдая, как спешит Надя по мокрой улице, зябко кутаясь в пиджак под порывами колющего ветра.

Жалость? Нет он не испытывал к ней жалости. Как впрочем, и сострадания к жене Сережа уже не испытывал. Наверное, нанесенная ею рана начала зарубцовываться, и было уже совсем не больно. Было даже как-то пусто внутри.

Надя остановилась. Сережа притормозил. Она покачнулась и упала. Он подождал, но Надя не поднялась и не пошевелилась. Сережа спокойно смотрел на лежащую под дождем жену, и ему было все равно. Даже если это лежало мертвое тело… одинокое… остывающее тело. У него ничего не дрогнуло. И в какое-то мгновение мстительное чувство подсказало ему, что так Надя не достанется ни ему, ни Антону. Что так будет правильно.   

К ней стали подбегать люди, послышались возгласы о «скорой». Внутри все же что-то дрогнуло и, почувствовав неладное, Сережа вышел из машины и подошел. Она бледная и погибающая лежала у его ног, но Сережа даже не нагнулся к ней. Не прикоснулся. Он остался таким, каким хотела сделать его Надя – просто чужим человеком.

Скорая помощь увезла ее в больницу, и он поехал следом. Безразлично сидел на стуле, дожидаясь каких-либо вестей. Ему было бы достаточно поговорить с врачом и не встречаться с Надей, но она неожиданно вышла в коридор и, заметив мужа, подошла к нему.
- Здравствуй, - сказала она.
- Здравствуй.

Сережа поднялся и посмотрел на нее сверху вниз. Она была какой-то похудевшей, осунувшейся, бледной и будто некая внутренняя болезнь неумолимо и беспощадно подтачивала ее изнутри. И будто не несколько дней, а целая вечность проскользнула между ними.
- Ну что? – спросил Сережа, стараясь оставаться безразличным.
Она вздохнула, и, преодолевая себя, проговорила:
- Это ребенок.   

Сережу обдало жаром, а потом окунуло в холод. Руки дрогнули, и ему пришлось спрятать их в карманы. Такого удара он не ожидал. Даже дыхание перехватило.
А потом она сказала… добила его… раз и все оборвалось внутри, заливая кровью…
- Я еще не решила, как с ним поступить.
- То есть? – едва выдавил из себя Сережа.
- Я не хочу ребенка.

Призналась она, и пошла по коридору, а Сережа остался стоять, оцепенев от ужасных слов. Помещение вдруг дрогнуло и показалось, что он не устоит на ногах.

В тот вечер он не вернулся в пустой дом, Сережа зашел в первый попавшийся кабак и пил всю ночь, пытаясь залить жгучую адскую тварь, грызущую с чавканьем его душу.

Надя вернулась какой-то опустошенной и обреченной. Просидела в ванной больше часа и неохотно отвечала на расспросы матери. Людмила всерьез встревожило ее состояние, но она все ждала, что дочь успокоиться и поделиться с ней случившимся горем.

Хотя, что тут говорить? Людмила все сама прекрасно понимала. Ее дочь решила оставить Сережу ради этого… этого… у нее не подбиралось цензурное слово для Антона. За его безобразный образ жизни Людмила никогда его не любила, но она была вынуждена признавать, что он умел делать ее дочь счастливой. Когда они разошлись, Надя очень долго переживала, и в ней будто что-то надломилось. Она стала грубой, ожесточенной, психованной. Она уничтожила свое будущее, но как видно не помогло. Надя не смогла окончательно избавиться от его влияния, а он наверняка теперь добровольно не оставит Надю.

Значит, - тяжело вздыхая, думала Людмила, - он опять будет ее мучить. Ведь такие люди как Антон, не меняются по чьей-то воли. Сами страдают от себя, но не меняются, пока Господь по голове не стукнет.

Ох, как не хотела Людмила, чтобы Надя разводилась с Сережей. Но повлиять на судьбу дочери было уже не в ее власти. Она должна была сама избрать свою дорогу, полагаясь только на свое сердце, а Людмиле оставалось молиться и уповать на благоразумие дочери.

Людмила приоткрыла дверь. Надя сидела за столом, поддерживая голову кулаком. Вокруг разложены краски, кисти, разбросаны старые рисунки. Она не решилась потревожить дочь и тихонечко закрыла за собой дверь.

Надя сидела над чистым листом, тупо пялясь на его белизну. Помниться раньше ей нравились чистые белые листы. На них можно было еще многое нарисовать, и что-то из нарисованного могло воплотить в себе некий смысл. Ей всегда хотелось передать некий таинственный и великий смысл. От этого ее картины и простые зарисовки были полны чувств и жизни, словно имели собственную душу.

И еще чистые листы были не испорчены неудавшимися мыслями. Это нравилось особенно. На чистых листах не было непоправимых ошибок.

А сейчас белизна ее раздражала. Вероятней всего из-за того, что слишком много страниц ее собственной жизни были заполнены глупостями лишенными всякого смысла.

Надя макнула палец в черную гуашь и провела им по листу. Ей хотелось нарисовать пустоту, которая образовалась в ее сердце после того, как душевные терзания и боль исчезли и ничего не принесли взамен. Странно. Сегодня Надя узнала, что внутри нее существует новая крошечная жизнь, а отчего-то хотелось умереть.

Слезы покатились по щекам, срываясь с подбородка, падали на бумагу. Она старалась не плакать, но слезы катились все сильнее, и вот уже подступили к горлу рыдания. Надя измазала уже всю руку в черную гуашь и пачкала белую чистую бумагу. Она задыхалась от отчаяния, боли и хотелось кричать… кричать… кричать… от любви и ненависти, от обиды, сожаления и злобы, от невозможности исправить свою судьбу, от собственного бессилия.

Под ее руками лист стал черным, истерзанная внутренними мучениями, Надя смяла его, отбросила в сторону и разрыдалась.
Больше не было сил терпеть… не было сил так жить…




По блеклому сероватому небу ползли облачка, а ветерок нес с собой свежесть приближающихся дождей. Но, не смотря на мелкие неприятности, денек выдался теплым.

Ангелина указала Нади на сквер, где минутой раньше оставила Антона на скамейке. Он уверенно шел на поправку, и через пару дней была назначена его выписка из больницы. Вначале его настораживали мысли о том, как придется жить после больницы, но сегодня кажется, он все для себя решил. Даже поскорее хотелось вернуться к жизни.

Антон решил перевернуть свою неудавшуюся жизнь и все начать заново. Он ощущал в себе силы для этого грандиозного переворота.

Хватит жить спивающимся неудачником и винить окружающих в собственных слабостях, – категорично заявил себе Антон. – На кого я стал похож! Я просто безобразен!

Он уже позвонил Марине и попросил приехать. Не сказал зачем, надо было обдумать нужные слова. Сказать все так, чтобы не обидеть ее чувств, чтобы она все правильно поняла. Надо объяснить все сыну.

Антон взглянул на часы. Сейчас должна подойти Надя. Она всегда приходила в одно и тоже время. Совсем неожиданная привычка для человека, который никогда не признавал времени. Он услышал стук ее каблучков по дорожке. Повернулся, улыбаясь. К нему шла Надя, и по его сердцу разлилась приятное тепло. Это она дала ему надежду и силы, воодушевившие его на переворот в своей жизни. Она всегда являлась для Антона его тихой гаванью, его убежищем, его душой.

Ах, если бы им родиться вновь...

Глядя сейчас на Надежду, Антон верил, что когда-то в самом сотворении он и Надя были гармоничным единым духом, но то ли по злому умыслу, то ли во благо великого замысла их разделили и поместили в разные тела и нарекли им разные судьбы. Он искренне надеялся, что однажды они встретятся, чтобы больше никогда и ни при каких обстоятельствах не расставаться.

Надя подошла и присела на скамейку.
- Здравствуй, - сказала она.
- Здравствуй – ответил Антон.

Она подала ему небольшой подарок с яркой желтой лентой.
- Это для тебя, - смущенно и робко она улыбнулась.

Он с любопытством испытывающее посмотрел на нее. Смотрел с замиранием сердца. Как же она все-таки хороша! Ее простые милые черты лица. Ее прекрасная добрая, нежная душа. Без сомнения он любил Надежду больше своей собственной жизни.

Антон не сдержал порыва чувств, привлек ее к себе и обнял.
- Лгунишка, - сказала она.
- Почему?
- Ты сказал, что не изменишься, а ты сильно изменился с нашей последней встречи.
- Правда? – удивился Антон, любуясь ее лицом.
- Сентиментальным стал.
- Это старость, - списал он свои внезапные откровения. Кстати вспомнился подарок. - Можно взглянуть?

Она кивнула. Антон осторожно развернул упаковку с одной стороны, и достал небольшую картину в рамочке. В нежных красках было изображено солнце, окунающееся в лазурную гладь моря, большие гладкие валуны и барашки ласковых волн. Он знал это сказочное по красоте место. Когда-то они вдвоем сидели на этих горячих валунах, и представляли будто достигли края земли. Впереди только бескрайний совершенный водный мир и уплывающее в страну чудес солнце.

Тогда они еще не знали о своем будущем, могли мечтать, придумывая себе невероятную жизнь. Там на этих камнях в том последнем забытом лете они еще были вдвоем. Были счастливы.
- Очень красиво… - ему стало как-то не по себе, - ты мне ее не показывала.
- Я нарисовала это вчера.
- Вчера… - он был ошеломлен тем, что столько лет спустя, она вновь взялась за краски.

Значит, Надежде удалось в своей душе обрести ту золотую середину, которая позволила ей примириться со своей судьбой и обрести прежние силы. Она будто возродилась из мрака душевных скитаний и одиночества, и только теперь он был уверен, что в дальнейшей жизни Надежда не уступит и мгновение своего счастья.
- Я помню то время, - сказала она. - Оно навсегда останется со мной.
- Надежда… - у него не было слов, чтобы передать ей всю глубину и боль встревоженных чувств. Он вновь обнял ее. – Моя девочка. Я так сильно тебя люблю.
- Знаю.
- Я всегда тебя любил.
- Знаю.
- Я всегда боялся тебя любить.
- Знаю.

Антон посмотрел в ее преданные искренние глаза полные слез и видел в них только любовь. Ту самую любовь, которую он всячески тушил и топтал. Ту любовь, которой всегда боялся лишиться, считая, что день, когда в ее глазах погаснет эта любовь, станет последним днем его жизни. Поэтому он никогда не мог уйти от нее насовсем. Каждый раз, уходя, он утрачивал смысл своей жизни, утрачивал саму жизнь, и Антон возвращался, но понимал, что этим он губил смысл жизни Надежды, растаптывал ее жизнь. И опять все искал попытки преодолеть силу ее притяжения. Это было мучительным безысходным кругом, в котором не было жизни ни рядом с Надеждой, ни вдали от нее.

Однажды Антон отважился и очень сильно оттолкнуться. Казалось, их планеты разошлись навсегда, но одна случайная встреча сбросила с них маски. Они оба останови свое бегство, и посмотрели на мир, который их окружал, и они почти не узнали его. 
- Мне не хватало тебя, - признался Антон.
- Я ждала, что ты вернешься ко мне. Что позвонишь, постучишь в дверь, окликнешь на улице. Все эти годы мое сердце тосковало по тебе.
- Ты все еще любишь меня? – спросил Антон.
- Да, - ответила Надя.
- За что?

У Надежды не было этому объяснений, и она пожала плечами.
- Просто люблю, - сказала она.

Не время оправдываться после стольких лет, но Антон все же сказал:
- Я боялся, что ты станешь любить меня больше чем друга. Не хотел, чтобы это принесло тебе больше страданий, чем просто дружба.
- Но это случилось, и любовь к тебе будет всегда в моем сердце. Но теперь она не будет меня разрушать и тянуть в прошлое. Теперь я свободна.
- Скажи, мы могли бы быть более счастливы вместе?
- Я не знаю, - ей было действительно жаль этого.
- Я так виноват перед тобой. Я не заслуживаю твоего прощения.
- Мне не за что тебя прощать. Все уже произошло, и изменить больше мы ничего не можем. Ни к чему сейчас сожаления и извинения.
- Ты замечательная. Ему очень повезло. Ты его любишь?
- Люблю.
- Ты будешь счастлива с ним?
- Да. Теперь я буду счастлива.

Антон нежно поцеловал ее ладони.
- Я так благодарен богу, что он позволил мне быть рядом с тобой. Что дал шанс увидеть тебя после стольких лет. Ты мой ангел.
- Мы квиты. Ты помог мне понять, насколько я счастлива.

Они понимали, что надо расставаться, но не хватало сил вновь отпустить друг друга.
- Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.
- Знаю. Ты все бросишь и прилетишь меня спасать.

Ему было тяжело признавать окончание их истории именно сейчас, когда между ними как прежде все стало ясно и легко, будто они вернулись в прошлое… в то волшебное лето путешествий… на те раскаленные солнцем камни…
- Значит до встречи, - сказал Антон.

Она поцеловала его в губы нежно и страстно.
- Прощай Антон. Теперь навсегда прощай.

Надя поднялась и быстро пошла по дорожке, не оборачиваясь. Поспешно и робко стряхивая с ресниц слезы.

Прощай, прощай, прощай, - твердила она. Нет, Надежда нисколько не сожалела об этом. И ее беременность нисколько не вынуждала ее остаться с Сережей. Наоборот, проснувшись сегодня утром, она вдруг ощутила в себе долгожданную свободу. Наверное, так ощущал себя тот, кому простилось тяжкое преступление, и после длительного заключения вдруг выпустили за тюремную стену. Все эти годы Надежда находилась в плену своих воспоминаний и пережитых чувств, они стояли стеной вокруг ее сердца, закрывая собой белый свет. Встретившись лицом к лицу с Антоном, она вдруг поняла, что время, прожитое порознь способно менять даже прошлое. 

Надежда приложила руку к низу живота. Там внутри нее самое сокровенное. Там ее будущее. Новое будущее. Новая жизнь, которую она хотела прожить со своей семьей, и Надя собиралась всецело себя посвятить ей.

Ах, Сережа я столько причинила тебе боли. Простишь ли ты меня дурочку? Позволишь ли ты мне любить тебя?

Но ответы Надежда уже знала. Она не отступится от своего счастья. Она завоюет вновь любовь Сережи. Вымолит у него прощения. Заслужит его доверие. Залечит и искупит все его страдания.

Я так сильно тебя люблю, - Надя улыбнулась, едва сдерживая приступ внезапной радости. Ее разрывал чуть ли не истерический хохот от переполнявшего чувства пьянящей свободы, смешенного с раскаянием за свою глупость и упрямство не видеть очевидного. 

Я так сильно тебя люблю!

Надежда даже не заметила, как ей навстречу по дорожке бежал Дима. Он вертел головой по сторонам, разыскивая отца. Сегодня наконец-то ему разрешили встретиться, и Диме не терпелось рассказать отцу все, что произошло за последнее время. Заметив знакомую женщину, он обрадовался. Ведь она единственная взрослая, которая сказала, что папа поправится, и он действительно поправился.

- Здрасьте, - Митька остановился.
- Привет.

Надя присела, чтобы быть с ним одного роста и еще разок посмотреть в лицо Димы так похожее на лицо отца.  Ее сердце подсказывало, что у продолжения Антона будет совсем иная… более счастливая судьба.
- Вы видели моего папку?
- Да. Он вон там ждет тебя.
- Ну, тогда я побежал? – он радостно подпрыгнул.
- Беги, конечно.

Надя проводила мальчика взглядом. Отец радостно распахнул ему объятия, и Димка прыгнул ему на колени, ухватившись за шею.

Да, так все будет правильно, - подумала Надя. Даже не было сомнений.

Поравнявшись с Мариной, они улыбнулись друг другу, но не остановись. Просьба Антона приехать в больницу очень встревожила Марину, и всю дорогу она пыталась понять, что произошло. Хотела как-то подготовиться к разговору. Всячески гнала мысли, будто Антон решил сказать ей, что навсегда свяжет свою жизнь с Надей и разговор пойдет о том, как теперь им воспитывать сына, поскольку мальчика Антон оставлять не собирался, и он не допустил бы, чтобы Дима называл отцом другого мужчину.  Всю дорогу Марину лихорадило, и порой неосознанно она так сильно сжимала руку сына, что тому приходилось жаловаться ей на боль.

А вот сейчас - встретившись с Надеждой - Марине стало как-то совсем легко, и теперь чтобы не услышала от Антона, она была уверена, это только выведет их отношения из тупика. Он хотел попросить у нее еще один шанс, и Марина конечно бы его простила. 
 
Надя вышла за больничные ворота. Остановилась, вдыхая полной грудью осенний воздух. Сразу же заметила невдалеке машину Сережи и, не раздумывая, подошла. После их последней встречи в больнице прошла почти неделя. Они не разговаривали и не встречались, но он по-прежнему следил за ней. Надя знала, и не позволила ему продолжать это безумие. Села на переднее сиденье.
- Здравствуй, - сказала она.

Сережа промолчал. Все так же сосредоточенно курил, выпуская струйки сероватого дыма и стряхивая пепел за окно. Когда он курил, всегда прокручивал в голове какие-то проблемы. От этого сдвигались к носу брови, прищуривались глаза и он походил на профессора пытающегося доказать новый закон. Вот только, похоже, этот профессор совсем запустил себя. Не брит какой день, с отекшей не проспавшейся рожей и темными кругами под глазами. Хмурый и в прескверном настроении.

Прикладывался к бутылке, - догадалась Надя. – Миленький мой. Совсем одичал.
- Ну что? – не выдержав ее пристального взгляда, спросил Сережа.
- Ничего, – ответила она, едва сдерживая улыбку. – Поехали.
- Куда?
- Домой.
- К маме? – уточнил Сережа, бросил окурок в окно, и завел мотор.
- К нам домой.
- Зачем?
- Чтобы жить.

Надя заметила, как слегка в краешках его губ скользнула улыбка. Ну, значит, немного оттаял. Она почувствовала себя малость уверенней. Похандрит немного, но долго злиться не станет.



13,04, - 31,05,2005 г.