С некоторых пор я вступил в ряды строителей демократии. Работал в офисе, который специализировался на развитии гражданского общества. Однажды дома у моего приятеля я набрёл на залежавшийся журнал «Корея». Из любопытства вчитался. Хозяин уступил мне «макулатуру» (так он выразился) и при этом иронично хмыкнул.
Журнал заинтересовал меня как профессионала. Демократия в тоталитарном обществе – почему бы нет. Ещё - умиляло то, как открыты и светлы лица корейцев, восторженны их физиономии, как они лоснятся от благодарности. От такого обилия благости на душе становилось легко и весело. Речь, конечно, о северных корейцах.
Особенно часто я перечитывал рецензию к фильму о героике времён корейской войны. Молодой офицер, лейтенант, узнаёт о том, что на передовые позиции собирается наведаться сам Ким Ир Сен. Лейтенант удаляется в лес и плачет. Мол, виноват, плохо воевал против американских агрессоров, раз любимый вождь подвергает свою жизнь риску. Рецензент пишет, что эти кадры особенно удались режиссёру. Прекрасно показан богатый внутренний мир молодого героя, чистота и сила его переживаний. В лесу лейтенанту повстречался старик-угольщик и он, верный завету чучхе «делать всё вместе с народом», посвятил старика в план операции по изгнанию оккупантов. Получив одобрение угольщика, герой возвращается на позицию. Нетрудно было предположить, что операция была успешной.
Факт со стариком-угольщиком показался мне примечательным.
Журнал сильно позабавил моего шефа. По этому случаю в кабинет были призваны сотрудники. Сам Котэ (так звали шефа) был демократом по определению. Он постоянно окружал себя людьми. Не мог без общества. Двери его кабинета не закрывались. Иногда начальник сам выходил в прихожую, к коллективу. На самом деле его одолевала непреодолимая страсть рассказывать и слушать смешные истории. Это была та охота, что пуще неволи. Он пытался выдать её за стиль управления. Однажды Котэ принимал израильскую делегацию и не упустил случая выдать гостям порцию еврейских анекдотов. Израильтяне не знали, как реагировать на такую его манеру, но были достаточно снисходительны, и антисемитизм в ней не усмотрели. Не исключено, что от серьёзных выводов их удержал ещё один фортель Котэ. Под занавес визита тот изъял из ящика своего письменного стола нунчаки и стал в опасной близости от гостей крутить ими.
- Нунчаки - хорошее средство для поддержания дисциплины, - заявил он и в этот момент по неловкости огрел себя по носу орудием принуждения.
- Надо же, на угольщика в лесу напороться, да ещё знатока военной стратегии! – сквозь смех выдавал комментарии начальник. Много хихикал он над чувствами молодого лейтенанта: «Идиот!»
Я предостерег его от ксенофобских высказываний, взывал к его толерантности.
- Ведь есть ещё другая Корея! - ввернул один из коллег, пытаясь поддержать меня.
Под конец обсуждения шеф покусился на большое фото в журнале. Он потянулся к ножницам, лежащим на столе. Где-то на площади провинциального городка большая группа людей с замиранием сердца слушала новые откровения чучхе. Они передавались через репродуктор, установленный на столбе. У всех до одного было одно и то же выражение лица.
- Коллективная эйфория... Психоз, такая демократия нам не нужна, - разглагольствовал Котэ.
В это время в кабинет заглянула секретарша - пришли гости из какого-то норвежского фонда.
- Что ж, пришла очередь учиться демократии у викингов, - заметил шеф.
Норвежец был огромного роста. Он старался быть темпераментным, что проявлялось в несколько неумеренной оживленности. Громко смеялся. Так, наверное, викинги смеялись. Гость делал это до того, как его успевала переводить с виду пресная переводчица. Или перевод был неадекватным или юмор специфическим, но его веселость мы поддерживали исключительно из вежливости. Визитер навеял скуку на шефа. Несколько утомленный обсуждением журнала, он не стал рассказывать анекдоты и про нунчаки не вспомнил... Нас пригласили на семинар. После того, как иностранец удалился, Коте поручил мне посетить мероприятие.
Народу собралось немало. Много было «выдающихся юношей». Их ещё называют «испившими вод океана» из-за того, что те получили образование в Америке. В XIX веке «испившими вод Терека» называли грузин, которые учились в России. Тогда перемещались на лошадях, и резонно было допустить, что эта категории грузин пила воду из Терека, когда они пересекали границу. Теперь новые горизонты, новые водоёмы.
Появился сам устроитель семинара. Тот самый гость нашего офиса. Началась лекция об институтах демократии. Со слайдами. Аудитория с трудом подавляла зевоту. Все ждали, когда начнутся деловые игры. Кто по опыту, кто из-за самого названия предвкушал развлечение.
... То, что «имело место быть», превзошло все ожидания. В какой-то момент потомок варяг, восседавший в президиуме, вышел вперёд, что-то сказал и с многообещающим видом вышел за кулисы. Пока он отсутствовал, всех участников разбили на «рабочие группы».
Норвежец явился публике в маскарадном костюме. Почти двухметровый детина облачился в наряд... зайца. Его бесцветные глаза выражали ожидание. Это было испытание. Оторопь в зале сменил приглушенный гомоном, в котором можно было расслышать нотки одобрения. Народ собрался если не воспитанный, то, по крайней мере, тертый.
Деловые игры начались. Разыгрывались разные скетчи, в которых страдательной стороной выступал «заяц». Его подвергали дискриминации, всячески нарушали его права. «Мучителей» беззащитного косого изображали ассистенты норвежца в цивильных костюмах.
В рабочих группах шло обсуждение конфликтных ситуаций. В нашей группе оно проходило довольно вяло. С большей охотой мы говорили о костюме «кролика», как назвала норвежца иностранная участница группы – молоденькая и привлекательная датчанка.
Грузинская сторона больше интересовалась тем, как такой верзила влез в такой узкий костюм, как это ему удалось, ибо невозможно было разглядеть шов. Один парень заметил, что по идее это должен был быть «заяц-беляк», который от тяжелой жизни заметно посерел. Только датчанка искренно переживала за беднягу и активно высказывалась по поводу его проблем. В какой-то момент ей показалось, что устроители семинара предложили участникам со стульев переместиться на пол. Для пущей доверительности и интимности общения - решила иностранка и уже собиралась это сделать. Её не удерживало то обстоятельство, что пол был цементным. Но недоразумение быстро разъяснилось.
Из всей компании только два участника отмалчивались. Один из них был парнишка с холодным выражением лица. На мой вопрос о его персоне, он отчужденно-вежливо ответил, что кончал университет в США, где-то в Вайоминге. «Очень далеко от Гарварда», - подумал я. Второй молчун был из моих знакомых – Гага Н. Модный салонный психолог. Его часто приглашают на ТВ, где он говорит на самые разные темы, но с точки зрения психологии. Гага ёрзал на стуле. Какая-то идея не давала ему покоя, но он не хотел с нами ею поделиться.
Пришло время представителям групп высказать общую точку зрения. Тут неожиданно повёл себя выпускник вайомингского университета. Он вдруг проявил прыть и вызвался презентовать добытое в «бурных» дискуссиях мнение. Никто не стал оспаривать это право.
- Мы тут посоветовались, - начал он на английском и с важным видом продолжил свой спич. Парнишка явно кокетничал своим произношением - говорил как какой-нибудь ковбой. Я ничего не понял из сказанного им.
Другие участники также выказывали старание. «Заяц» сидел в президиуме. Его физиономия сияла от удовольствия, а уши стояли торчком. По достоинству была оценена шутка одного балагура, который предложил фонду купить дирижабль. Он, покрашенный во все цвета радуги, должен был поспевать повсюду, где нарушаются права «зайцев». Тут он выразительно посмотрел на устроителя мероприятия.
Но вот, когда семинар должен был завершиться, произошёл конфуз. Оставалось несколько минут до церемонии закрытия. Норвежец предложил залу высказаться, поделиться впечатлениями. Как бы дождавшись своего часа, энергично потянул руку Гага Н...
Начал он несколько издалека, говорил академично о психологических типах. Потом оживился и, обратившись к президиуму, отчеканил:
- Например, вы, европейцы, – шизоиды.
Надо полагать, что перевод с грузинского языка на английский был не совсем точным и сидящие в президиуме решили, что их обзывают шизофрениками. Далее последовало:
- Мы, грузины - истероиды. Для нас главное - казаться, а не быть.
Свой софизм Гага расшифровал так - у нас будут организованы самые образцовые, но показушные демократические институты.
Видно было, как впали в смятение устроители семинара. Получилось, что грузины-истерики вводили в заблуждение шизофреников-европейцев. У «зайца» поникли уши. Его ассистенты побледнели. Девочка-датчанка растерялась и вопрошающе смотрела на нас широко раскрытыми глазами. Я нисколько не сомневался в том, что Гага не намеревался сорвать семинар. Его подвела пущая любовь к своему предмету, психологии.
Чтоб спасти ситуацию, я встал и предложил спеть песню Грига «Сольвейг». Громче всех запел «кролик» и энтузиастка из Дании.
На следующий день я отчитался перед шефом о семинаре. Он громко смеялся над нарядом скандинава, подробно расспросил о банкете, который завершал мероприятие. Снова был призван коллектив, и мне пришлось повторить свой отчёт.
- Я закажу себе костюм кролика и буду носить его на работе, если это нужно демократии, - заключил Коте.