На первый взгляд, эти пожелтевшие от времени листки бумаги с торопливо бегущими строчками, написанные жирным карандашом, не привлекают особенного внимания. Между тем это реликвии истории. В музее Таганрогского авиационного завода имени Димитрова они появились сравнительно недавно. Это записки из гестаповских застенков. Написаны они арестованным подпольщиком Александром Грибчатовым своей жене Анне сорок лет назад — летом 1943 года.
Записок всего 25. Писались они на отдельных, разной величины листках. Вот дата «5 июля 1943 года». На одной стороне записки Анна Сергеевна писала мужу: «Саша, передаю тебе борщ в кастрюльке, кашу в банке, 10 шт. рыбочек, лук, чеснок и в коробочке соль...». А на обороте лаконичный ответ: «Анне и Надечке. Получил все. Саша».
Кто знакомится с этими реликвиями, невольно обращает внимание на то, что почти в каждой записке отдельные отроки, а порой и целые куски текста густо и небрежно замазаны химическим карандашом. Думается, что «лишнее» вычеркивали надзиратели. Это подтверждается и в одной из записок. Александр Грибчатов пишет жене: «Аня! Здравствуй! Передаю тебе назад соколку, рубаху. Сигареты не получил. Принеси табаку и бумагу, хотя бы газету. С приветом, Саша. Целуй Надечку за меня». А затем намекает на просмотр писем врагом: «Много никогда не пиши, перечеркнут». Вот в чем причина сухих и коротких фраз в записках.
Ежедневно приходила Анна Сергеевна к тюрьме, приносила нехитрые передачи, подолгу ждала ответа на записки. Последняя весточка вместе с передачей была передана мужу днем 6 июля 1943 года. Но ответа не было. На рассвете этого дня подпольщик Александр Кузьмич Грибчатов вместе со своими боевыми друзьями был казнен фашистскими палачами в Петрушиной балке, или как ее назвали горожане «Балке смерти». Вместе с ним погибли Степан Мостовенко, Владимир Тюрин, Павел Выдрин, Сергей Гудзенко, Николай Куликов и другие. Они погибли, не выдав своих товарищей, по борьбе, выдержав пытки и издевательства. В чудом дошедшей до нас записке, датированной 11 июня 1943 года, Александр Грибчатов писал своей жене: «Я отомщу фашистам, а изменникам Родины не будет пощады, пусть пьют нашу кровь, скоро настанет час расплаты. Кровь за кровь!».
А вот записка из тюрьмы, которую переслал волю на Степан Мостовенко своей жене «Дорогая моя жена и дочурка. Получил все. Спасибо! Завтра принеси борща. Молоко покупай дочурке, мне приносить не надо. Обнимаю, нежно целую тебя, моя дорогая женушка Муся, и единственную мою радость, крошку дочурку Веру. Ваш муж и отец Степан. 16 июня 1943 г.».
Да, они любили своих жен и детей. В гестаповских застенках, подвергаясь пыткам и издевательствам, зная о верной гибели, они думали о своих родных и близких, верили в нашу победу. И поэтому эти записки, сугубо личные, сегодня являются не просто памятью о героях таганрогского подполья, но и документами истории для всех нас, живущих в мирном Таганроге, документами мужества и человечности.
Записки на пожелтевшей от времени бумаге мы будем хранить в нашем мемориальном музее «Зал памяти», который в 40-ю годовщину освобождения родного города будет торжественно открыт во Дворце культуры имени Димитрова. Вместе с фотографиями, письмами с фронта, личными вещами, «похоронками» эти записки из фашистских застенков расскажут о вкладе заводчан в нашу победу. Фамилии димитровцев, ставших в ряды народных мстителей и погибших в борьбе с фашистами, будут увековечены на стене памяти вместе с именами бывших тружеников нашего завода, погибших на фронтах Великой Отечественной войны.
Примечание: Очерк написан в 1983 году, т.е. 25 лет назад. Давно нет музея истории завода. Сам завод, как и вся советская авиационная промышленность, дышит на ладан. Торжественно открытый в августе 1983 году «ЗАЛ ПАМЯТИ» в заводском Дворце культуры, в 1993 году был «изгнан» оттуда, а помещение этого мемориального зала отдано для Азовской товарно-сырьевой биржи, которую возглавил как ни странно человек по фамилии Геринг. Понятно, что той биржи давно нет. Она была создана для расхищения, имевшихся на таганрогских заводах материалов, оборудования и сырья. Да и заводской дворец культуры недавно продан за гроши неизвестному «дяде». Такое вот грустное послесловие.