Король Лир

Мария Выдуманная
Сочинение на заданную тему…

КОРОЛЬ ЛИР.

Задание: анализ произведения.
Вопросы: 1.Является ли конфликт отцов и детей для Шекспира главным? (Проследить расстановку действующих лиц в последнем действии)
2.Центральная сцена – сцена бури. Какое значение имеет сцена бури для прояснения смысла? (3 значения) Что из этой сцены выносит Лир?
3.Лир прозревает. В чем состоит прозрение, в чем ошибка? Почему он назвал себя не королем, а просто человеком? Кто в первом акте называет себя просто человеком? (Кент, сц.4) Что Шекспир понимает под словом «человек»? (111, 1, 4)



Итак, анализ произведения.
«Анализ – (от греческого - разложение) – в самом общем значении процесс мысленного или фактического разложения целого на составные части… Метод познания… Важная часть в познавательном процессе…» (Философский словарь)
Разложение. Разъятие. Убийство.

Задача ясна. Займемся разложением «Короля Лира», а за ним и самого Шекспира, в соответствии с поставленными вопросами.
Сразу как-то незаметно исчезает пронзающая сердце боль «старого дурня восьмидесяти лет от роду», рвущего на себе седые космы и изрыгающего страшные проклятия под раскаты грома посреди голой степи, и выплывают Смыслы, Символы, Проблемы, Конфликты, Многомерность, Многозначность и т.д. Прерывается протянувшаяся было нить от одного живого сердца к другому; улетучивается какая-то тайна неразрешенная, неразгаданная таки за несколько веков движения вперед – по пути Прогресса, Развития, «Просвещения»… Просвещаемся, анализируем, исследуем… а Это опять ускользнуло куда-то вглубь – живое, неосознанное – и что-то там, в глубине – задевает, волнует, тревожит…
Что это?
Чтобы поймать ее, Тайну, через символы влезем в глубины Бессознательного, осветим их «Лучом сознания», Тайну вытащим, разгадаем, поймем…
И Тайной она быть перестанет.
Перестанет волновать и тревожить. Упорхнет Живая Душа из разъятого тела произведения, но не исчезнет бесстрастный Вечный Дух, владеющий смыслами, проносящий их сквозь Время, для которого уход-приход очередной Души – не событие, а естественный Поток, где нет отдельных капель: множество их – просто вода…

Да, противное слово – анализ.
Прекрасное средство, пропуская все через голову, закрывать сердца для простого принятия; вос-приятия той жизни, которую вложил в «произведение» его автор.

Но - попробуем.
По вопросам, как по пунктам. Разложим то, что возможно разложить, и посмотрим, что останется от несчастного Лира.

Является ли конфликт отцов и детей для Шекспира главным? (Проследить расстановку действующих лиц в последнем действии)
Здесь содержится три вопроса:
1. Является ли главным конфликт отцов и детей в разбираемом произведении.
2. Является ли конфликт отцов и детей в данном произведении главным для Шекспира.
3. Обращается особое внимание на расстановку действующих лиц в последнем действии, – т.е. предполагается, что это ключ к ответу на поставленный вопрос. Нужно увидеть этот ключ и попытаться им воспользоваться.

Мне хочется начать с вопроса о Шекспире.

Можно ли вообще говорить о том, что (в этом произведении или в другом) является главным для Шекспира?

Думается, размышления И.И.Соллертинского в работе «Гамлет Шекспира и европейский гамлетизм» по поводу трансформации образа Гамлета в зависимости от исторической ситуации и идеала эпохи вполне можно принять и в данном случае. «Единой, всегда тождественной трактовки Гамлета как сценического образа в европейском театре не было. Были Гамлеты-сентименталисты, Гамлеты-романтики, Гамлеты-байронисты, Гамлеты-идеалисты, Гамлеты-пессимисты, Гамлеты-невротики и т.д. Их чередования были, однако, последовательны, а не случайны, ибо в этом образе – каждый раз в новой его трактовке - отражались существенные черты эволюции культуры».

Но вот следующие строки из цитируемой работы: «Вывод третий и последний. Советские постановщики, обращаясь к Шекспировой трагедии, должны освоить подлинного Гамлета, а не последующий европейский миф о нем. Этот подлинный, незамутненный позднейшими интерпретациями Гамлет, которого создал гениальный английский драматург, является более жизненным и полнокровным, нежели бледные отражения его облика в философствующих умах комментаторов».
Звучит эффектно.

Но как определить критерий подлинности?
Как добраться до подлинного Гамлета, подлинного Лира, подлинного Шекспира?

Вжиться в эпоху?.. Наверное, это необходимо. Но это только одна из граней проблемы. Эпоха и личность творца, при всей их взаимосвязанности, взаимообусловленности – не одно и то же. Вопрос о природе, истоках творчества – это бездонная проблема. Что такое творческий процесс, как и откуда приходят образы, проходящие через века? И зачем они отправляются в свой путь?

Знал ли сам Шекспир, приступая к «Королю Лиру», - что для него главное в нем? И что знал он о главном, заканчивая работу?

Здесь хочется привести цитату из работы К.Г.Юнга «Психология и поэтическое творчество» : «Тайна творческого начала, так же как и проблема свободы воли, есть проблема трансцендентная…» «…выбор добра или зла, умышленно или неумышленно, следует из человеческой установки. Есть много таких пра-образов, которые в совокупности до тех пор не появляются в сновидениях отдельных людей и в произведениях искусства, пока не возбуждаются отклонением сознания от среднего пути иного народа. Но когда сознание соскользнуло в однобокую и потому ложную установку, эти «инстинкты» оживают и посылают свои образы в сновидения отдельных людей, в видения художников и провидцев, чтобы тем самым восстановить душевное равновесие… Так получает удовлетворение душевная потребность того или иного народа в творении поэта и поэтому творение означает для поэта поистине больше, чем личная судьба, - безразлично, знает ли это он сам или нет. Автор представляет собой в глубочайшем смысле инструмент и в силу этого подчинен своему творению, по каковой причине мы не должны также, в частности, ждать от него истолкования последнего. Он уже исполнил свою высшую задачу, сотворив образ. Истолкование он должен поручить другим и будущему. Великое произведение искусства подобно сновидению, которое при всей своей наглядности никогда не истолковывает себя само и никогда не имеет однозначного толкования…»

Я привела эти громоздкие цитаты для того, чтобы обозначить собственную позицию, которая во многом близка вышеизложенным.
Если же учесть еще и то, что я читаю не подлинник, а современный перевод Б.Пастернака, – т.е. вижу еще и через взгляд Пастернака…
То все ответы нужно будет начинать со слов: «Мне кажется… Я думаю…» - так как с уверенностью можно говорить только о собственном восприятии произведения.
Углубиться в обозначенную проблему здесь нет возможности, так как это уведет далеко от Шекспира и его «Короля…», к более общим проблемам. Здесь же остается сказать одно: что было главным для Шекспира, я могу только предполагать, угадывать… Но знать этого не дано.
Итак, исходя из всего сказанного, думаю, точнее будет поставить вопрос так: Что я увидела в «Короле Лире» В.Шекспира в переводе Б.Пастернака: является ли главным конфликт отцов и детей …? И прочие вопросы, – исходя из восприятия человека конца 20 века, несвободного от установок и ценностей своего времени и собственных представлений о главном и не главном, о важном и не важном…


А теперь о самой трагедии.

Мне кажется, конфликт отцов и детей является только «завязкой», «отправной точкой» для развития событий, которые, в конечном счете, открывают глаза Лиру на истинное положение вещей. Настоящая трагедия – в самом его прозрении.
Действительно, что же произошло?
Человек благополучно дожил до 80 лет, не сомневаясь в собственном величии, значимости своего слова для всех окружающих, любви дочерей. Наверное, до того у него не было причин сомневаться в том, что все это принадлежит ему, Лиру, как награда за его личные достоинства: человека, мудрого правителя, доброго и щедрого отца. С чувством удовлетворения собственным трудом, достойной жизнью он хочет уйти на покой, «на заслуженный отдых»:
«Ярмо забот мы с наших дряхлых плеч
Хотим переложить на молодые
И доплестись до гроба налегке». (1,1)

Не странно, что король хочет «уйти красиво», блеснуть своей щедростью – «в прямом согласье с вашею заслугой…» Странно, что он эти заслуги измеряет в соответствии с искусством публично выражать свою любовь, – когда за нее обещана солидная награда. Неужели он так слеп, что не знает своих дочерей, и нуждается в публичном признании? На кого рассчитан этот «спектакль»?
Нет, ему не нужен ответ. Он любит Корделию больше всех, и не сомневается в ее любви. Поэтому полной неожиданностью, ударом, становятся для него ее холодные слова. Он потрясен, опозорен, разгневан.

Нужна ли тут эта «прямота» Корделии, не то же ли самое позерство за этой безжалостной грубой «правдой», высказанной любимому отцу принародно?
Он не может поверить:
«- Ты говоришь от сердца?
- Да, милорд.
- Так молода и так черства душой?
- Так молода, милорд, и прямодушна».(1,1)

Корделия тоже горда собой - прямодушной, в отличие от лживых сестер. Боли потрясенного отца она не чувствует.
Совершенно естественна реакция Лира:
« Вот и бери ты эту прямоту
В приданое».
Реакция человека, оскорбленного в лучших чувствах, обманутых ожиданиях:
«-Я больше всех
Любил ее и думал дней остаток
Провесть у ней…
Пускай гордыня,
В которой чудится ей прямота,
Сама ей ищет мужа.»

Последовавшая ярость, отречение, град проклятий – это эмоциональный срыв.
Кент, очевидно хорошо знавший королевских дочерей, пытается охладить его, остановить, уберечь от ошибки.

Но Лир – король. Он не может изменить сказанному слову. «Низкий раб!.. Ты убеждал нас слову изменить, чего за нами раньше не водилось. Ты волю нашу с мыслью разлучал, что не мирится с нашею природой. Так вот тебе за это».

Лир вновь чувствует себя оскорбленным. Ему вторично доказывают, что он дурак. А он, должно быть, предвкушал триумф, думая об этом важном для него дне…

Он несчастен, потеряв в одночасье любимую дочь и верного друга, – и все еще слеп.

Регана и Гонерилья же делают свои выводы: « Видишь, как он взбалмошен. Как тебе нравится то, что произошло? Невольно призадумаешься. И это с сестрой, которую он всегда любил больше нас! …Он был сумасбродом в лучшие свои годы… Давай держаться сообща. Если власть отца останется в силе, его сегодняшнее отречение ничего не даст, кроме неприятностей…»

И, естественно, сестры делают все, чтобы обезвредить старого сумасброда.

Лир не думал жить у них, он надеялся на Корделию, – но путь к ней отрезан. Ему не остается ничего другого, кроме как ехать к старшим дочерям. Может, он и не очень доверял их многоречивой «любви», но, наверное, в почтении он был уверен – он отец, он их вырастил, он дал им все.

Но – былое почтение оказывалось не отцу, не человеку, а королю, в чьих руках было будущее наследниц. Расчетливые, рассудительные дочери вознаграждены за свое терпение и умение скрывать истинные чувства. Это уже не дочери, это – королевы. А Лир – просто своенравный и капризный по привычке старик, которого уже ничего не стоит «поставить на место».

Вот это самый страшный удар.

Он теряет Себя. Почва уходит из-под ног.
« -Скажите, кто я? Видно, я не Лир?
Не тот у Лира взгляд, не та походка?
Он видно, погружен в глубокий сон?
Он грезит? Наяву так не бывает.
Скажите, кто я? Кто мне объяснит?
-Тень Лира», - отвечает шут.
 
Что осталось от «любви» Гонерильи, видно из следующих ее слов:
 « - Распорядитесь прекратить бесчинства,
Как должен стыд самим вам подсказать.
Вас просит та, кому не подобает
Просить и было б легче приказать».
- Провал возьми вас всех!
Бездушный выродок! Я впредь тебе
Не буду докучать своей особой!
Еще есть дочь у нас!» (1, 4)

Но очень скоро ему суждено узнать, что и этой дочери у него нет.

Лир потерял все, что казалось, было неотъемлемо от него на протяжении всей жизни, что он принимал за свою сущность.
Он потерял свою социальную роль. Оказывается, ей принадлежало все, что он имел…
« Шут - Отец в лохмотьях на детей
       Наводит слепоту.
       Богач отец всегда милей.
       И на ином счету
       Судьба продажна и низка
       И презирает бедняка…
       Лир - Меня задушит этот приступ боли!
       Тоска моя, не мучь меня, охлынь!
       Не подступай с такою силой к горлу!..(11, 4)
       …Боги, если вам
       Любезна старость, мило послушанье,
       И сами вы не молоды, молю
       Принять мое несчастье близко к сердцу!»

       Но боги глухи. Лир должен испить чашу до дна.
       У него уже нет сил на проклятья.
« - Дочка, не своди
       Меня с ума. Я более не буду
       Мешать тебе. Прощай, мое дитя.
       Я больше никогда с тобой не встречусь…
       …Я не браню тебя. Пускай в тебе
       Когда-нибудь самой проснется совесть…
       Я стрел не кличу на твое чело,
       Юпитеру не воссылаю жалоб.
       Исправься в меру сил…» (11, 4)

       Дочери «перепинывают» отца, как мяч.
       Бессильное отчаянье рвет душу поверженного короля.
 « - Что неотложно нужно мне? Терпенье.
       Вот в чем нужда. Терпенье нужно мне.
       О боги, вот я здесь! Я стар и беден,
       Согбен годами, горем и нуждой…
       Не смейтесь больше надо мной. Вдохните
       В меня высокий гнев. Я не хочу,
       Чтоб средства женской обороны – слезы
       Пятнали мне мужские щеки! Нет!
       Я так вам отомщу, злодейки, ведьмы,
       Что вздрогнет мир. Еще не знаю сам,
       Чем отмщу, но это будет нечто,
       Ужаснее всего, что видел свет.
       Вам кажется, я плачу? Я не плачу.
       Я вправе плакать, но на сто частей
       Порвется сердце прежде, чем посмею
       Я плакать. – Шут мой, я схожу с ума!

Глостер - …В короле бушует
       Вся кровь от гнева…»
 
       И, как в ответ бушующей крови, сердечной буре Лира надвигается гроза, – боги услышали его. Разрывается небо, молнии хлещут степь – чтоб не разорвалось от боли раненое сердце… Буря вышла наружу, объяла мир… Этот мир еще – Целое, где человек с ним един, где власть - от Бога, где связи еще не порвались…
       В ответ на вопрос Кента: « кто здесь, кроме бури?», придворный отвечает:
 «Человек, как буря неспокойный.
       …сражается один
       С неистовой стихией, заклиная,
       Чтоб ветер сдунул землю в океан
       Или обрушил океан на землю,
       Чтоб мир переменился иль погиб.
       Рвет волосы свои, и буйный ветер
       Уносит их, хватая и крутя.
       ! Всем малым миром, скрытым в человеке,
       Противится он ветру и дождю,
       Которые сцепились в рукопашной.
       В такую ночь, когда не выйдут вон
       Медведица, и лев, и волк голодный,
       Он мечется с открытой головой
       И гибели самой бросает вызов…»(111,1)
       Лир - …Вы, стрелы молний, быстрые как мысли,
       Деревья расщепляющие, жгите
       Мою седую голову! Ты, гром,
       В лепешку сплюсни выпуклость вселенной
       И в прах развей прообразы вещей
       И семена людей неблагодарных!
       …Вой, вихрь, вовсю! Жги, молния! Лей, ливень!
       Вихрь, гром и ливень, вы не дочки мне,
       Я вас не упрекаю в бессердечье.
       Я царств вам не дарил, не звал детьми,
       Ничем не обязал…
       Я ваша жертва – бедный, старый, слабый.
       Но я ошибся – вы не в стороне –
       Нет, духи разрушенья, вы в союзе
       С моими дочерьми и войском всем
       Набросились на голову седую…»

       
Разве это семейные страсти?
Да, Лир по-прежнему говорит о дочерях – но уже вся вселенная втянута в сферу его чувств: боги, духи разрушения, все связи душ и времен. Это уже какой-то шаманский экстаз… Более того, кажется, уже голос Отца Всеобщего говорит устами Лира, упрекает в неблагодарности свое Творенье…
       
       Но вот новое – человеческое:
« -Что, милый друг, с тобой? Озяб, бедняжка?
       Озяб и я. Где, братец, твой шалаш?
       Алхимия нужды преображает
       Навес из веток в золотой шатер.
       Мой бедный шут, средь собственного горя,
       Мне также краем сердца жаль тебя».
И снова многозначен ответ шута:
« - У кого ума крупица,
       Тот снесет и дождь, и град,
       Он ненастья не боится,
       Счастью и несчастью рад.
- Верно, дружок» - кротко ответствует Лир.
       
       Где сумасбродный Король?
       Уже и тени его нет в этих словах.
       
И далее, уже Кенту:
« -Какой ты странный!
       Ты думаешь, промокнуть до костей
       Такое горе? Но несчастье меркнет
       Пред большею напастью…
       …
       Бездомные, нагие горемыки,
       Где вы сейчас? Чем отразите вы
       Удары этой лютой непогоды
       В лохмотьях, с непокрытой головой
       И тощим брюхом? Как я мало думал
       Об этом прежде! Вот тебе урок,
       Богач надменный! Стань на место бедных,
       Почувствуй то, что чувствуют они,
       И дай им часть от своего избытка
       В знак высшей справедливости небес.» (111, 4)

Король волею судьбы поставлен на это место – место бедных. Он получил возможность на себе испытать их долю… Еще одно прозренье – откровение очищающее?
       
       Нет, народ ему жаль, как и его бедного шута, только «краем сердца»… Сердце его переполняет собственное горе. Одна за другой его пронзают мысли о том, что есть человек?…
«… Неужели, вот это, собственно, и есть человек?..
       На нем все свое, ничего чужого. Ни шелка…
       Все мы поддельные, а он настоящий.
       Неприкрашенный человек и есть именно это
       Бедное, голое двуногое животное, больше ничего…
       Долой, долой с себя все лишнее!»

       Что есть человек?
«… Что есть причина грома?
       … тогда
       Увидел я их истинную сущность…»
 
       О народе ли эти мысли?
На грани потери рассудка (!) Лир выходит на вечные философские вопросы.

       Какой же конфликт здесь является главным?
       В этом клубке переплетено множество нитей.
 
       Да, это и трагедия личности, и семейная…
       Но эта личность – король. В выяснение семейных отношений втянуты 2 королевства. Благородная Корделия подняла на Британию французское войско – для спасения отца.
       «Я выступила не из жажды славы,
       Но из любви, Лишь из одной любви,
       Чтоб за отца вступиться». (11У,4)

       Схватка кровопролитна.
       Здесь речь не о том, кто победил, – а о том самом «народе», незащищенность которого почувствовал Лир в бурю.
       Поссорились отец с дочками, столкнулись царственные самолюбия, – и семейные распри втягивают в свою орбиту три войска, два королевства. Сколько ни в чем не повинных людей оторвано от семьи, от земли, от детей и лишено жизни? О том, что войско достойной Корделии состояло из людей, как и противостоящее, никто и не вспоминает, в том числе и прозревший Лир.
       Встреча с любимой дочерью, вместе с которой ему и в тюрьме видится рай – вот что наполняет его.
       «Я на колени встану пред тобой,
       Моля прощенья. Так вдвоем и будем
       Жить, радоваться, песни распевать,
       И сказки сказывать, и любоваться
       Порханьем пестрокрылых мотыльков…
       …Мы в каменной тюрьме переживем
       Все лжеученья, всех великих мира,
       Все смены их, прилив их и отлив…» (У,3)
       «…Не будь со мной строга.
       Прости, забудь. Я стар и безрассуден…» (1У,7)

       Не вспоминает Лир и о старших дочерях, которые, оказывается, способны на любовь – ради нее они готовы и на убийство, и на отказ от жизни. Пусть эта любовь считается низкой, – но ради блуда не отдают жизнь…Что мы можем знать о душевных движениях Реганы и Гонерильи? Мы знаем только, что они не любили отца… Да, они обошлись с ним подло…Но и отец не только не пожалел о потере своих «заблудших овец», но даже и не вспомнил о них:
«Кент - Все ж остальное – ужас, мрак, печаль.
       Две ваших старших дочери в порыве
       Отчаянья покончили с собой.
 Лир - Да, кажется…» (У, 3)

       Казалось бы, умудренный таким страшным испытанием, король мог бы изменить жизнь страны и народа… Но во власти он видел «пользование выгодами, доход с земель и воинскую силу…» (1,1), а не ответственность за судьбы подданных – они для него «личное имущество», не более.
       Герцог Албанский считает, что:
« … можно будет облегчить
       Великого страдальца злую участь. Нашу власть
       Передадим ему до самой смерти».

       Но ему уже не нужна власть.
       Он умирает.
Отправляется за вновь обретенной и тут же снова потерянной дочерью…


       Что было бы, ответь Корделия по-другому?
Скажи правду, – но в другой форме, помягче, а еще лучше бы без свидетелей… Объясни истинный смысл своих слов…?
       Король исполнил бы свое первоначальное намерение, дожил бы счастливо остаток лет под крылышком заботливой Корделии…
       Жив бы остался Глостер, обе старших дочери с их мужьями, множество британских и французских солдат…
       И не было бы гениального произведения Шекспира.
       
       А может, вся трагедия и заключается в том, что не знает человек, чем обернется его слово, даже просто интонация порой…?


       Конечно, я не раскрыла всей глубины произведения, попытавшись проследить только линию Лира.
       Оно многозначно, многопланово…Как бы ни менялись трактовки великого образа, проходя через века, несомненно одно, – чтобы каждое время имело возможность подчеркнуть ту или иную грань, найти, «узнать» в нем свой идеал – все эти грани в нем должны быть изначально, т.е. это какой-то универсальный, бездонный образ, важный Символ… Наверное, только такой и способен двигаться сквозь Вечность. Открываясь каждый раз по-новому, он говорит нам что-то важное не только о своем времени, но и о нас; фиксирует перемены, рост Духа Человеческого…
       И так ли уж важна в таком случае точная «реставрация» первоначального облика?
       Его подлинность – в его продолжающейся Жизни.