Эта история произошла давным-давно, в те далёкие времена, когда синематограф не успел стать главнейшим из всех искусств и человечество только начинало делать робкие шаги, пытаясь преодолеть земное притяжение и освоить ещё один океан - воздушный. В уездном городе Н, затерявшемся иголкою в бескрайних просторах среднерусской полосы, жизнь протекала неспешно, без суеты, свойственной столице и крупным городам Империи. Располагался он в живописнейшем месте - на берегу реки Лада, окружённый с севера дремучими и непроходимыми лесами, а с юга, насколько хватало глаз, простиралась плоская, как медный пятак Степь. В маленькой извилистой речушке в изобилии водились щуки и караси, в лесу - земляника с голубикой размером с кулак, на полянах затаились грибы-гномы, а также по звериным тропам сновала всевозможнешая дичь - от свирепых вепрей и суровых волков до грациозных косуль и мощных, как трехпалубный фрегат сохатых. В самом городе Н процветали ремёсла: свечной заводик снабжал округу свечками, а несколько скобяных лавок - удовлетворяли спрос в кочергах...Кроме того, винокуренный завод, работающий денно и нощно, приносил немалый доход своему главному акционеру - градоначальнику.
Новый градоначальник, бывший шеф жандармского управления Иван Тимофеевич Мздоимцев, сменив ушедшего в отставку Афанасия Никитича Бессеребреникова, завёл в городе новые порядки и, окружив себя верными людьми, зажил в своё удовольствие, что твой падишах. На костюмированных балах, которые устраивал Иван Тимофеевич, городская молодёжь щеголяла в дорогих нарядах, сшитых по последней парижской моде, а старички за игрою в вист под рюмочку ликёра вздыхали об ушедщих временах, когда и нравы были построже, и воровали куда меньше.
Надо сказать, что библейские заповеди исполнялись жителями города из рук вон плохо, ибо лихоимство цвело буйным цветом, жулики и казнокрады всех мастей радостно потирали руки, потому как над всей воровской пирамидой возвышалась могучая фигура самого градоначальника - Ивана Тимофеевича Мздоимцева. Все фискальные функции были сосредоточены в его цепких руках, при этом брал он отнюдь не борзыми щенками, но наш рассказ не о нём.
Местный бомонд состоял из влиятельных судейских и гражданских чинов, крупных и мелких помещиков, разорившейся аристократии с некогда громкими фамилиями и набирающей силы буржуазии, ярким представителм которой был Павел Андреевич Раковский - высокий коренастый блондин тридцати лет от роду с хищным орлиным профилем, массивным подбородком и весьма небольшим выпуклым лбом, из-под которого хитро поблескивали маленькие серые глазки, светившиеся лукавством и любовью к слабому полу. Могучее сложение и простота обращения выдавали низкое происхождение Павла Андреевича, злые языки судачили, что был он плодом любви барина и кухарки и нажил своё немалое состояние торговлей антиквариатом, попадавшим к нему не из совсем чистых рук. Но умение угадывать желания местного начальства ограждали молодого щеголя от претензий Фемиды, которая к тому же давно ничего не видела, не слышала и не говорила в славном городе Н.
Скажем также, что богатые вдовушки и барышни на выданье почти все поголовно были очарованы Павлом Андреевичем и он, постепенно войдя в дома влительных людей города, извлекал из этого для себя немалую пользу. Не одно разбитое сердце было на его совести, но он не привык обращать внимание на глупые сантименты и уверенно шёл к своей заветной цели - женитьбе на дочери градоначальника, очаровательной Катрин. Об их помолвке не говорил только ленивый и Павел Андреич уже прикупил к этому торжественному дню подарок будущей невесте - изящную золотую цепочку с медальоном в виде сердца. Впрочем, безделица сия была украшена бриллиантами и сапфирами и изготовленна по специальному заказу в одной из лучших мастерских Санкт-Петербурга. Ставки в игре были высоки.
2
И вот в один прекрасный весенний день, когда город покинул гусарский полк и безутешные кокотки орошали слезами свои кружевные подушки, не в силах забыть могучие объятья красавцев-гусар, на двух нелепых, как смех на похоронах повозках, запряженных тощими клячами, обречённо тянувших свой груз, в сопровождении детворы, оглашающей воздух радостными воплями, в город въехал бродячий цирк-шапито.
Конечно, это событие внесло некоторое оживление среди обывателей города Н, ведь появление комедиантов обещало новые темы для сплетен, обсуждения которых хватило бы, чтобы скоротать долгую, суровую зиму, а местные Дон-Жуаны с надеждой устремили свои взгляды на звезду первой величины - блистательную Джулию, в миру Юлию Петровну Дурову, исполнявшую свой знаменитый танец с веерами под куполом цирка.
Джулия была в том возрасте, когда замуж выходить было уже несколько поздновато, а сцену покидать вроде как рано. В её бурной актёрской жизни было несколько романов, окончившихся жгучим разочарованием, зато приобретённый опыт общения с мужчинами закалил Юлию Петровну. Она поняла, что в каждому в жизни даётся шанс и только от него зависит - воспользуется он им, или нет. Ещё она свято верила, что встретит наконец того, кто сделает её счастливой, или хотя бы обеспечит безбедную старость. Правда, в принцев на белом коне она уже не верила.
Её стройная, тренированная фигурка позволяла дать на вид не больше двадцати пяти лет, её густые, вьющиеся волосы цвета меди вызывали зависть женщин, а пронзительный взгляд чуть раскосых карих глаз, изящный носик и маленький прелестный ротик заставляли мужчин забывать всё на свете и совершать самые безумные поступки. К этому стоит прибавить, что кожа её была удивительно гладкой и смуглой, нежного кремового цвета, стройные ножки и маленькая, но упругая грудь, говорили о том, что обладательница сих прелестей действительно происходит из славной династии Дуровых - известных цирковых артистов. Отец её был знаменитым в своё время борцом, потом стал околоточным надзирателем. Мать... Впрочем, неважно кем была её мать, говорили, что она была укротительницей тигров и однажды во время выступления была смертельно ранена одним из своих любимцев...
Хозяином цирка, а также антерпренером был отставной унтер Филимон Степанович Балабас, личность довольно тёмная - пьяница, бабник и отъявленный мошенник. Актерам своим он платил жалкие гроши, но любил, когда его величали благодетелем и творческой натурой. По вечерам он любил попивая коньяк и покуривая дешёвые сигары, порассуждать о высоких материях, ну, к примеру о Елисейских полях и тамошних борделях.
Итак, на площади имени папы Пия 111, прославившегося своим покровительством искусствам, заросшей лебедой и мелким кустарником в считанные часы был выстроен шатёр с куполом, а на облупленных стенах близлажащих домов появились видавшие виды афиши, приглашающие жителей города посетить сногсшибательное представление в стиле "Буфф" с участием знаменитейших артистов, осчастлививших своими выступлениями Старый и Новый Свет, а также Персию и Китай:
Силач САМСОН, разрывающий цепи и жонглирующий трехпудовыми гирями,
Сёстры-акробатки МИМИ и ЛУЛУ с невероятными трюками: каскадом прыжков, пируэтов и сальто-мортале,
Факир, йог, Великий Восточный Маг и Брамин ХАСАН ИБН ГАРУД - пожиратель огня, заклинатель змей, отгадывающий мысли и обладающий искусством левитации,
Клоун печального образа в маске ПЬЕРО, читающего свои стишки, наполненные мрачной мистикой и убийственной самоиронией,
И, наконец, очаровательная, несравненная и непревзойдённая мадмуазель Джулия испоняющая свой смертельный номер - танец с веерами под куполом цирка.
Директор цирка - магистр искусств Ф.С. Балабас.
П А Р А Д А Л Л Е ! ! !
3
В маленькой и тесной гримёрке у засиженного мухами зеркала в видашем виды халатике грязно-голубого цвета сидела Юлия Петровна и готовилась к выходу. Она старательно пудрила лицо, стараясь уничтожить следы вчерашнего кутежа в кругу компании богатых бездельников города Н в ресторации "Незабудки Монмартра". Как всегда от поклонников не было отбоя и на всём протяжении весьма шумного застолья ей предлагали руку и сердце, как минимум девять раз. Вдруг в памяти Юлии Петровны, как крупная хищная рыба в аквариуме, всплыло квадратное, с орлиным профилем, узким лбом и плутоватыми глазками лицо, принадлежащее, как уже догадался читатель, Павлу Андреевичу Раковскому. Этот франт сорил деньгами и угощал всех шампанским и, кажется, танцевал с ней польку, или вальс, впрочем не это главное. Главное, что он богат, как Крез.
"А он недурён собой, этот богач с повадками ломового извозчика, в нём чувствуется грубая мужская сила,- подумала Джулия, продолжая пудрить носик. Но, главное: деньжищ уйма! А в каком роскошном экипаже разъезжает! Нет, я решительно должна его окрутить и это мой, может быть, последний шанс схватить удачу за хвост! Ведь так хочется, чёрт возьми, стать светской дамой, вращаться в высшем свете, вести жизнь, полную комфорта и всяческих приятных развлечений...До смерти надоел этот цирк, полуголодное существование"
- Джулия, я вычистил ваше трико и оно опять, как новое. Скоро ваш выход, зрители пришли только ради вас, они уже похрюкивают от нетерпения...
"Ах, опять этот скучный Пьеро со своими скучными деревянными шутками. Чудной он какой-то - всё пялится на меня, заглядывает в глаза, как преданный пёс, несёт ерунду... Нет, шалишь парень - соловья баснями не кормят! Боже, как мне до смерти надоел этот балаган, противный Балабас со своими сальностями, всё это убогое существование. Нет, я должна стать мадам Раковская, или ... или..."
- Пьер, мне нужно переодеться - отвернись!... Впрочем, можешь не отворачиваться. Фи, ты опять провонял всё трико бензином! - Джулия резким движением тонких, но сильных пальцев затушила в пепельнице длинную папиросу, докуренную почти до мундштука. Дым серыми кольцами вился под потолком гримёрной, лампочка еле светила, как утонувшая в море луна.
- Никто в этом мире несовершенен, ничто в этом мире не вечно! Ваше трико, милая Джулия, не вычистить ничем другим, кроме банального бензина. Напрасно вы сердитесь, вам это не к лицу, - клоун бросил на неё умоляющий взгляд, но Джулия уже забыла о нём и была всецело поглощена своим нарядом.
"Она не воспринимает меня всерьёз, - подумал бедный паяц. Любила ли она когда-нибудь? Способна ли вообще любить?.. Пойду-ка я в кабак да напьюсь с горя, ибо как говорит китайская мудрость: "Талантливый поэт обязательно любит вино, однако, любитель выпить не обязательно талантливый поэт!" Музыка, поэзия, тысячелетняя мудрость, заключенная в книгах, вечные истины великих религий - если бы не было всего этого, тогда не стоило бы жить! Одинокая келья отшельника - вот мой удел. Главное, чтобы было достаточно бумаги, чернил и вина. И зачем я только покинул монастырь и окунулся в этот мир, полный лжи и разврата! Неужели эти людишки забыли о смерти? А ведь ещё Марк Аврелий советовал: "Главное назначение человека - готовиться к смерти"...
Иногда я не знаю, кто я,
Иногда я смеюсь над собой,
Иногда я играю себя,
Иногда я играю собой...
Продолжая что-то бормотать себе под нос Петр Крутинский, или Пьер, как называли его товарищи, направился в ближайший трактир "Наполеон Бонапарт" и потребовал свой обычный штоф анисовой, пару пива, расстегаи и солёных грибков. В трактире было шумно, грязно и весело, это было место, где забывали о своих печалях и искали истину в вине.
4
- Душечка моя, публика ждёт! Зал переполнен - аншлаг, всё начальство в первых рядах, сам Иван Тимофеевич с супругой пожаловали. Умоляю, скорее на выход! - донеслось до слуха Юлии Петровны из-за приоткрытой двери гримёрной. Филимон Степанович в нерешительности топтался у двери, пот заливал его оплывшее лицо и затекал за воротник. Всё его грузное тело нестерпимо чесалось и больше всего на свете ему хотелось сейчас холодного пива с раками, поскольку вчера он несколько перебрал, просадив в "Наполеоне" часть аванса, выданного из городской казны в счёт жалованья "господам артистам".
- Иду, Филимон Степаныч!... Иду-у-у !!
Теперь, после нехитрых манипуляций со всевозможными пузырьками, баночками с египетскими мазями и флакончиком с тибетски элексиром, это была именно она - любимица публики, несравненная мадмуазель Джулия! В последний раз взглянув на себя в зеркало и одобрительно тряхнув копной огненно-рыжих, даже скорее огненно-красных волос, Джулия выпорхнула из комнаты и стремительно вошла в тёмный коридор, ведущий на сцену. Зал гудел, как переполненный улей.
Ступив на усыпанную опилками арену, Джулия почувствовала сотни глаз, как сотни маленьких фонариков, направленных на неё. И как всегда, выйдя на публику, она испытала сильнейшее возбуждение от множества мужских взглядов, буквально раздиравших и пожирающих её плоть. Но сейчас мысли её были заняты только одним: "Он непременно должен быть здесь, где-то в первом ряду..." Никогда ещё в жизни Джулия так не волновалась, её даже слегка подташнивало.
Но вот сердечко заколотилось, как колёса курьерского поезда, кровь прилила к лицу - прямо напротив её, в первом ряду сидел он, в дорогом английском костюме с маленьким биноклем руках. Кажется, рядом сидела какая-то худосочная дама в синем декольте, но Джулия не обратила на неё никакого внимания.
"Он здесь, он пришёл, он здесь...!" - стучало в её висках и радостно выпевалось каждой клеточкой тела...
Зал взорвался аплодисментами, студенты и местная шпана на галёрке засвистели, заулюлюкали и стали подбрасывать вверх фуражки. Зрители наконец дождались главного номера - гвоздя программы - танца на головокружительной высоте.
Поднявшись на трапеции под самый купол и с трудом справившись с охватившим её волнением, Джулия ступила на тонкий канат и, поддерживая равновестие с помощью двух небольших вееров, начала свой знаменитый танец. Аккомпанировал ей слепой шарманщик. Унылые звуки вальса, исторгаемые из чрева шарманки, разносились по цирку, трогая холодком сердца зрителей и умирая где-то высоко под куполом. Почтенная публика, затаив дыхание и разинув рты, задрав головы неотрываясь следила за плавными движениями танцовщицы, которая ловко балансировала на высоте с помощью иссиня-черных вееров, умудряясь выполнять при этом нехитрые танцевальные па.
Раковский вытирал надушенным платком вспотевший лоб и, рассматривая Джулию в бинокль, сопел от удовольствия. "Хороша девка, ох, х-х-хорош-ша! Не то, что Катька - кожа да кости! А гибкость, грация какая! Да-с.. После представления Катьку домой - под родительский присмотр, и - вуаля! Цветы, ресторан, шампанское... комплименты.. ну, и в номера!" Павел Андреевич блаженно улыбнулся и погладил себя по брюху. В это время ловкие пальцы маленького воришки незаметно вытащили из жилетного кармана господина Раковского золотые часы работы Павла Буре.
Джулия танцевала вдохновенно, она почти физически ощущала на себе плотоядные взгляды Раковского и это придавало ей силы, но в то же время ей никак не удавалось унять охватившую ее дрожь. С трудом закончив свой головокружительный номер, Джулия на трапеции спустилась вниз и под неистовые крики "Браво!" и гром аплодисментов, удалилась за кулисы. Там её поджидал Балабас.
- Ты прелесть! Какой успех! Я тебя обожаю! - Филимон Степанович в приливе восторга слегка ущипнул Джулию за плечо.
- Оставьте меня в покое, как вы мне надоели!
Захлопнув дверь перед самым носом директора, Джулия осталась наконец одна и тут ей в глаза бросился огромный букет белых роз с торчащим из него клочком белой бумаги. Дрожащими пальцами она развернула записку и прочитала: "Я околдован, я у Ваших ног, и раб навеки ваш. Подпись "П.Р."
"Это может быть только от него, -промелькнуло у Джулии, - ах, пусть это случится именно сегодня. Я сделаю всё возможное и невозможное. Я буду мадам Раковской, буду..."
- Поздравляю, Джулия, вы, как всегда великолепны, шарман, мон шер, же сию ожурдюи пар ву*, - произнес клоун слегка заплетающимся языком, но осёкся, увидев Джулию, прижимающую к груди записку и огромный букет роз.
- Оставьте меня, Пьер! Я ... не знаю, у меня сегодня такой тяжёлый день, мне надо отдохнуть... ужасно хочется спать.
- Пардон, мадемуазель, - дверь гримёрки захлопнулась, и в коридоре ещё некоторое время слышался постепенно удаляющийся голос Пьера. Он напевал известную кабацкую песенку, до Джулии долетели обрывки фраз " пускай ты выпита другим, но мне осталось...твоих волос ... дым .. и глаз ...усталость..." Потом голос стих. Несколько минут Джулия сидела в полной тишине и слышала, как бъётся её сердце.
И тут в дверь гримерной раздался негромкий, но требовательный стук. Джулия вздрогнула.
- Минутку, господа, я неодета! - и стремительно бросилась к маленькому саквояжику, в котором хранилось ей самое лучшее платье.
5
Проснувшись утром и услышав рядом громкий храп, Джулия попыталась вспомнить события прошедшего вечера. Она конечно же с радостью приняла предложение любезного Павла Андреевича отужинать и они, сев в роскошный экипаж, полетели в ресторан с обещающим немыслимые наслаждения названием "Египетские ночи", где славно покутили в отдельном кабинете. Всё было, как во сне: море шампанского "Вдова Клико", омары, устрицы и даже сибирские пельмени, и он - такой милый, сильный и сказачно богатый...
- Павлуша, ты меня любишь? - сладко потянувшись, она заглянула в мутные глаза своего героя.
Раковский протер глаза и недоверчиво уставился на Джулию, в его взгляде мелькнул недобрый огонёк, но губы расплылись в фальшивой улыбке:
- Ну, конечно, моя прелесть!..
- Ах, какую красивую вещицу ты мне вчера подарил, просто чудо! - Джулия держала в руках медальон и любовалась блеском бриллиантов, глаза её сверкали - в них отражался дъявольский блеск камней.
- О, чёрт возьми! Отдай мне эту штуковину сей момент! .. Я .. я у тебя её покупаю! Пал Андреич стал рыться в карманах брюк, висевших на стуле в поисках своего портмоне.
- Но.. как же так... Павлуша.. Ты же вчера руки целовал, обещал жениться, - на глазах у Джулии выступили горошины слёз, руки потянулись к некрасиво искривлённым губам...
- Вот только не надо истерик, прошу тебя - без ваших актёрских штучек! Ну, чего не наобещаешь в пьяном-то виде? А этот медальонишко - подарок невесте, так что дорогуша - вернуть прийдётся... Я, понимаешь ли, когда выпью, всегда чего-нибудь наплету.. Не ты первая, не ты последняя.. Возьми вот "катю" на память о встрече, да не дуйся ты так...Чего ты от меня хотела, неужто не понимаешь - кто ты и кто я?..
Джулия, как в тумане оделась и, выскочив на улицу из дешёвых меблированных комнат, разрыдалась на скамейке. Было погожее весеннее утро, во всю щебетали птицы, ветерок ласково шумел в листве клёнов, но ничего этого она уже не видела, для неё на город и на весь божий мир опустилась ночь.
6
Вечером, готовясь к выходу, она почувствовала внутри себя пугающую пустоту, как будто лопнула единственная струна на скрипке и скрипка превратилась в маленький, онемевший гроб. Под сердцем свернулась клубком тупая боль. Звуки и запахи исчезли, глаза застилал туман.
"Ну и дура же я, уши развесила, поверила подлецу! Как же, станет такой важный господин жениться на цирковой балерине! Как после этого жить? И стоит ли вообще?..."
- Джулия, ваш выход, я вычистил трико и оно опять, как новенькое! Оно блестит, как снег Фудзиямы. Но что с тобой, ты сама белее снега!? Тебе нездоровится и я догадываюсь почему.. Не стоит тебе выступать сегодня!
- Милый Пьер, мне всё надоело! Ты милый, хоть от тебя частенько разит... Ты зарабатываешь своими стихами жалкие гроши, которые тут же пропиваешь.. Оставь же меня, я должна готовиться к выходу!..
- Прощай, Джулия! - по лицу клоуна текли настоящие слёзы, оставляя бороздки в гриме - в белой маске Пьеро и капая на заплёванный пол.
Джулия вышла на арену и, внимательно осмотрев зал, не увидела в нём того, кого искала. Закусив до крови губы, ещё больше побледнев, она поднялась по трапеции под самый купол цирка и ступила на канат...
7
Спустя два года в столичном клубе "Бродячая собака" выступал странный молодой человек в костюме Пьеро. Он читал нараспев свои стихотворения под надрывный аккомпанимент рояля. В зале в тот вечер находился и Павел Андреевич Раковский с молодой супругой. У них к тому времени родился мальчик, которого назвали Сашей в честь государя-императора.
- Пикколо Бамбино! - выступавший объявил очередной номер и его печальное лицо в гриме Пьеро, белевшее в клубах табачного дыма, показалось Павлу Андреевичу странно знакомым, смутно напомнив о чем-то давно забытом. Он ещё крепче сжал руку жены и пригубил вина.
- Что с тобой, Павлуша? На тебе лица нет. Давай уйдём отсюда - я устала и хочу домой!
- Послушаем ещё немного, я прошу тебя, Катрин...
Тем временем пианист сыграл вступление и морозом по коже зазвучал заунывный голос певца. По спине Павла Андреевича поползли мурашки, руки вспотели, сердце болезненно сжалось, как будто на него наступили сапогом...
Вечерело, пели вьюги
хоронили Магдалину,
цирковую балерерину.
Хоронили две подруги,
две подруги-акробатки.
Был и клоун, плакал клоун,
закрывал лицо в перчатки.
Он был другом Магдалины,
только другом, не мужчиной,
чистил ей трико бензином,
и смеялась Магдалина:
- Ну, какой же ты мужчина?
Ты чудак, ты пахнешь псиной,
бедный Пикколо Бамбино!
На кладбище снег был чище,
голубее городского.
Вот зарыли Магдалину,
цирковую балерину,
и ушли от смерти снова...
Вечерело, город стих
в синей, сумеречной тени
поднял клоун воротник, -
вдруг завыл в тоске звериной -
он любил, он был мужчиной!
Он не знал, что даже розы
от мороза пахнут псиной...
... Бедный Пикколо Бамбино!..*
Когда певец закончил свою душераздирающую песнь, Павел Андреевич был уже на улице, но всё ещё слышал в ушах рыдающий голос певца, волосы на его голове вздыбились, глаза дико вращались и он чувствоал, что проваливается в бездну под ужасный, дъявольский хохот... Последне звуки, который он услышал, были крики жены, звавшей на помощь...
Спустя несколько месяцев в журнале "Мир Божий" появился некролог на смерть молодого поэта. Заканчивался он так: "На Новодевичьем кладбище, где нашёл свой последний приют так безвременно рано покинувший нас товарищ - Петр Крутинский, установлен крест, на котором начертаны строки его последнего стихотворения:
Как сладостен вкус увяданья!
Предчувствуя гибели срок,
Найти свой приют без названья
И горечь пролить между строк.
Навстречу безумным скитаньям,
Оставив надежду и страх,
Развеять по всем мирозданьям
Ошибки рождения прах.
Простите все те, кто был дорого!
Не помните лиха и зла,
Я чувствую гибели морок,
Всё ближе могильная мгла.
Что толку в бессмысленной жизни,
В привычке играть свою роль,
И быть всё глупей и капризей,
Скрывая сердечную боль.
Довольно слезливых стенаний,
Петля или яд - всё равно!
Порвут сети самокопаний,
Запутался в них я давно.
* Прелестно, моя дорогая, я сегодня очарован вами (искаж. франц.)
* стихи А.Н. Вертинского
Написано 5.04.1997 года.
Реставрировано 10.07.2006 года.