Солнечный зимний день. С утра обещали дождь, по всем прогнозам погоды. Ошиблись.
Конец набережной, которая тянется несколько километров вперед и делится на 4 части, называется Айн Мрайси. Сейчас здесь ремонт - блоки тротуарной плитки, разрытый асфальт, щебень, песок, грязь… К строительным материалам подходит военный с овчаркой, та обнюхивает все внимательно - ничего опасного нет.
Стою у парапета и смотрю на море. На солнце жарко, а ветер прохладный, свежий. Много спортсменов-любителей. Восхищают бабушки и дедули, с которых сыпется труха, но они бегут. Эмиль копается в куче песка и щебня. Вытираю ему руки влажной салфеткой, и он снова идет рыть «вручную». Морская бирюза манит прыгнуть и уплыть. Каждые 5 -10 минут очень низко над набережной пролетают самолеты. Аэропорт находится рядом. Солнце такое яркое, что все время щуришься. Но и через полузакрытые глаза видны «маневры» арабских мужчин – сначала они издали рассматривают одинокую дэвушку с ног до головы (не смотря на то, что я в платке и закрытой одежде). Затем, по шагу продвигаются в мою сторону - якобы, смотреть на морские красоты. И вот здесь наступает время для моего любимого коронного номера под названием «от ворот поворот». Иду к ребенку, нахмурив брови, и кричу суровым голосом:
« Эмиль, немедленно брось «каку», вылезай из грязи». Мужики внимательно вслушиваются в иноземную речь, на которой я вещаю, смотрят на ребенка, и, заслыша слово «мама» - удаляются. Занавес. Аплодисменты.
Ну что поделать, не ливанское у меня лицо, не американка , и даже не японка… А кто? Марсианка… Одно слово. Любопытству арабов нет предела.
Сажусь загорать на лавочку, подставляя солнцу веснушки, слежу за Эмилем и очередной порцией продвигающихся арабских мачо. Ну конечно, именно здесь, где я сижу, море самое красивое.
Машины паркуются у обочины, а некоторые даже заезжают на кусок ремонтируемой набережной. Много машин. Это съезжаются в ближайшую мечеть на молитву, которая разносится по набережной далеко -далеко.
Снова пролетает самолет в светло-голубом небе, и кажется, что от солнца можно ослепнуть. Бегуны и бегуньи, не отвлекаясь на всякие глупости, подтягивают свою физическую форму.
Набережная – визитка Бейрута. Главная ее часть, начало – Рауши – Голубиный грот. Конец - Айн Мрайси(родник) , посреди – Хэммэм Аскари (ванная для солдат)там находится бассейн для военных, и Манара(маяк). Несколько километров тротуара вдоль бесконечного моря. Если бы еще люди не бросали везде мусор, было бы идеально. Но идеала в жизни не существует, как всем известно, потому, приходится довольствовать
ся тем, что имеешь.
Эмиль принес горсть камней и щебня, две грязные палочки от мороженного, и мы бросаем с ним камешки в море, отпугивая народ.
Люблю набережную. Потому что море напротив, острый соленый запах бъет в нос и солнце обжигающе прекрасно. Когда смотришь, как кучерявятся белые барашки волны, пенятся и разбиваются о камни, когда вглядываешься в чистую морскую глубину или даль – приходит душевный покой. Вдох-выдох. Еще раз.
Громко, совсем рядом, поет на арабском шепчущем языке муэдзин. Останавливается, чтобы отдышаться, и опять поет. Нет, он молится, но будто песня несется над набережной и морем. Песня грусти и тоски.
Несколько лет назад меня пугали, раздражали эти звуки. А сейчас арабские слова и напевы, из которых я понимаю только «Аллах Акбар» проникают в душу и баюкают ее словно кучерявые волны.
Нет бога кроме Аллах – поет муэдзин. Бог один, просто имен у него очень много. Но правоверные мусульмане так не считают…
Снова сижу – загораю на лавочке. Рядом с шумом и визгом припарковывается огромный джип. Лениво поворачиваю голову, из окна машины на меня смотрит парень и посылает воздушный поцелуй. Ничего не поделаешь, придется звать на выручку сына, моего спасателя. Мы загораем с ним вместе, а рядом начинает заниматься мужчина лет 60–ти. Отжимается, прыгает, растягивается. Но когда он укладывается на лавку сзади и начинает качать пресс, почти упираясь в меня ногами, еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться, и ухожу к парапету. Смотреть на море, а не слушать пыхтенье спортсмена за спиной.
Молитва продолжает лететь над набережной. Какая же она долгая сегодня.
Долгая молитва. Как море - бесконечная. Грустная. Протяжная – как набережная. Шелестящая – как шум пролетающих самолетов. Обрывающаяся на самой высокой ноте – как чья-то жизнь. Море и молитва врываются в душу, бороздят ее, бередят, вызывая слезы на глазах. Беспричинные слезы, просто от непонятных звуков. От разговора волн. Просто потому что день прекрасен - солнечный и теплый, этот зимний день. Мирный день. Без выстрелов и взрывов, без страха и холода. Теплый день.
Мужчина-спортсмен встает с лавки и неровными шагами идет вперед, потом назад. Словно учится ходить. Снова садится на лавочку для передышки. И я с ужасом понимаю, что смеялась над калекой. Он идет, раскачиваясь из стороны в сторону, как годовалый ребенок, со страхом и неловкостью делает свои первые шаги. Он раскачивается всем телом, косолапит, но продолжает ходить – вперед-назад, вперед-назад. Что-то кричит в сторону машины, парень выносит ему полотенце. Так ходят люди после паралича. Учатся овладевать своим непослушным, одеревеневшим телом.
40 минут длится молитва в мечети. Все это время занимается мужчина. Ходит, пытается прыгать, отжимается. 40 минут без остановки, а может и больше. Счет времени потерян.
Наверное, голос муэдзина придает ему сил и упорства. К нему подходят люди, о чем-то спрашивают, общаются. И опять, раскачиваясь из стороны в сторону, он принимается за тренировку.
Какая долгая молитва. Совсем забыла, что сегодня пятница. В этот день молятся дольше обычного. Так принято. Море машин у каждой мечети, море мужчин при входе, кто опоздал, и кому не хватило места под крышей. Все молятся. В едином порыве, в едином сосредоточенном взгляде, и, кажется, что и мысли у них одинаковые. Поворот головы влево, поворот вправо. Молитва мусульманина - словно четкий танец, набор движений, которым обучают с малолетства, лишь только ребенок научился ходить.
Мы бросаем камни в море, Эмиль визжит от восторга, а я ловлю пристальный взгляд калеки – он сосредоточенно наблюдает, как я с силой замахиваюсь и бросаю камень, который летит далеко-далеко над морем, плюхаясь в волны. Я знаю, почему он так смотрит, он учится, каждому движению, каждому повороту головы и тела. Глаза его прозрачные как морская вода, в них нет шторма, только покой, ни злобы, ни обреченности во взгляде, лишь любопытство к иноземной речи молодой женщины и ее сына. Они даже не подозревают, как счастливы на самом деле…
Время остановилось. Сквозь шум морской волны, сквозь ослепительный солнечный свет,
слышно дыхание тишины. И протяжный зов, дарующий веру и надежду всем без исключения, даже самым обреченным.