Сто лет полуночества

Ольга Аль Каттан
Сто лет полуночества

О чем это, интересно, думал Маркес, когда писал «Сто лет одиночества»? Все-таки о чем мог думать человек, писавший такой роман?
Может, он мечтал: «Эх, закончу сейчас историю о том, как Ремедиос Прекрасная вознеслась на небеса, и пойду выгуляю собаку». А была ли у Маркеса собака? И какой породы? Нет, у него наверняка был бойцовский петух вместо собаки. И Маркес подумывал, временами поднимая голову от своей волшебной рукописи: «Вот допишу главу, и пойду зерна насыплю петуху». Или лучше не петух, а так: «Закончу скоренько главку и сварю жене кофе». Наоборот: «Жена сварит мне кофейку, а я попишу…»
Неужели Маркес сам испытал всю боль, равнодушие и лицемерие одиночества, о котором писал? Человек, не познавший полуночной тоски, не может ТАК писать. Человек, не встретившийся глаза в глаза с одичанием одиночества, не может ТАК видеть, Так рыдать и чувствовать. Не может.
Об одиночестве не говорят. О нем молчат. Тихо, грустно, как о любви. Сочиняют песни и пронзительные стихи об одиночестве, как о любви. И сердце болит от одиночества, как от любви – горько, с надрывом.
Сигаретный дым в форточку тонкой струйкой, запах кофе по всей квартире и пустынные комнаты, тихие комнаты – первые признаки. Не любви. Одиночества. Когда молчит телефон, а стучат не в твою дверь. Опять к соседям.
Почему оно приходит к человеку? Набрасывается на него зверем или незаметно, вкрадчиво вползает в душу. Вот же она, жизнь – прекрасная, стремительная, когда все лучшее – впереди. Вот она, жизнь – с друзьями и родными, проблемами и радостями. Всё вроде бы есть – и ничего нет. Одновременно.
Словно обухом по голове… Бритвой полоснет по горлу…Одиночество. Откуда оно появляется, когда в толпе людской остаешься наедине со своими мыслями и никуда от них не убежать, не спрятаться за чью-нибудь широкую спину.
Зачем появляется оно, пугая, настораживая, мучительно испы¬тывая человека на прочность. Странные тени скользят по стенам: забытых друзей и любимых. Фотографии в пыльных рамках, воспоминания…Одиночество душит, глушит, торжествует.
Существует всепоглощающая любовь в жизни. Существует всепоглощающее одиночество. И пусть у Маркеса не было собаки или петуха (о которых он не успевал заботиться), но ведь у него была семья, друзья, жена, варившая кофе. А он сидел, запершись в своей комнатушке, и писал о горечи и боли. И был один.
«Тебе два раза звонили студенты. Какие-то у них проблемы. Хотят с тобой посоветоваться. Неужели у них нет родителей?» – сообщает мне новости мама.
У них, то есть у моих учеников, есть родители, но… Это «но» маячит везде: на улице, в автобусе или в магазине. Где стоит сейчас, переминаясь с ноги на ногу, злая продавщица. С такой ненавистью она обслуживает покупателей, что молоко киснет от её импульсов. Вот она, продавщица, окруженная нервными покупателями. Одна. Как, впрочем, и каждый в этой кучке людей, складывающих скисающий товар в сумки и кульки.
А вон пятилетний мальчуган с испугом смотрит в окно автобуса. В его глазах уже застыло одиночество, и еще сто лет выпало на долю его будущим детям и внукам. У этого мальчика тоже есть мама, которая сначала орет на него, чтобы он не пачкал новую футболку, а потом замолкает, погружаясь в свои мысли. Она не слышит: «Мамочка, а через сколько минут приедем?» – повторенное шесть раз. Вместо мамы отвечаю я. И мы весело болтаем о том, что лошадь ест желтую траву, но любит и сахар. У мальчугана есть мама, но…
Когда Маркес писал свой роман, компьютерная и телевизионная сеть еще не опутала земной шар. Люди ездили в гости, писали письма, а не сидели, уткнувшись в мерцающие мониторы. Но одиночество уже было.
Оно существовало всегда, в самом человеке, в глубинах его души. Когда же асфальтовые джунгли цивилизации провозгласили за-кон индивидуальности, погрузив человека в пустоту и тоску индивидуальных дней и ночей, вот тогда выползло на свет ОНО. Заявило о себе во всеуслышанье. Расхохоталось диким смехом.
Одиночество – еще одна сущность человека, неназваный его брат. Человек боится одиночества и стремится к нему, боготворит и ненавидит его, борется и опускает руки. Тысячью муравьями пожирает ОНО человека. Безжалостным ураганом сметает останки души и тела…
Чьи-то руки подогреют молока Маркесу или сварят ему кофе. Чьи-то руки обнимут нежно за плечи. Постучится душа в душу: «Пойдем-ка выгуляем нашу собаку (ну или бойцовского петуха), тебе надо отдохнуть…»
Одиночество непобедимо до тех пор, пока не появляется вечная любовь.