Во сне и наяву. Часть 4. Продолжение 16

Ребека Либстук
XX

Не смотря на то, что в период каникул Маня все вечера проводила дома, и у меня не было необходимости, словно привязанной стеречь приход Бориса, а далее ухаживать за ним, как за особо важным гостем или совсем маленьким ребёнком, желаемой свободы я так и не получила. Ссылаясь на своё волнение и беспокойство обо мне, а также на какие-то криминальные случаи, время от времени происходившие в нашем городе, мать требовала, чтобы в восемь вечера я была уже дома. Меня же не столько тянуло куда-либо, сколько угнетала сама домашняя обстановка, не зависимо от того в хорошем или плохом настроении были родители.

Новость, что директор отозвал Маню из отпуска пораньше, укомплектовать классы и заняться прочей подготовительной к учебному году работой, меня обрадовала. Теперь с трёх часов и до прихода Бориса появилась возможность, быть предоставленной самой себе. В первый же день я решила пригласить в гости Галю, полистать с ней альбом со старыми фотографиями и просто поболтать наедине, лишёнными всяческих пристальных взглядов. Во дворе меня ждала неприятность – пёс отвязался. Но был он вполне спокоен и приветливо вилял хвостом. Погладив его, я подумала, что может зря боюсь собственную собаку, и не спеша направилась к будке, где валялась цепь с ошейником. Пока псина бегала не привязанной, даже мечтать о визите подруги не было смысла. Но стоило мне только наклониться и взять в руки эту цепь, как от приветливости Полкана не осталось и следа. Услышав рычание, я выпрямилась и в ужасе замерла, потом издала дикий крик ужаса. Пёс бросился на меня, но, очевидно, ошарашенный моей неподвижностью, через некоторое время отступил, оставив на теле глубокие царапины и крупные ссадины, к счастью не укусы - подумав, наверное, что бросился на столб. На мой крик прибежала тётя Глаша, но Полкан к тому времени, недовольно прорычав, медленно удалился в глубь двора, всем своим обликом как бы напоминая, кто в этом доме хозяин. Я также, медленно пятясь, ушла прочь. Тетя Глаша предлагала посидеть до прихода родителей у неё, но я отказалась. Желание провести время с Галей тоже пропало. Оказавшись на улице, я села прямо на землю у нашей калитки, боясь даже голову повернуть в сторону дома - туда, откуда только что, к своему удивлению, ушла живой и чудом не изуродованной на всю оставшуюся жизнь.

Родители пришли почти одновременно. Их силуэты приближались ко мне слева и справа, склонившись в конце над моей скукожившейся фигуркой с одним вопросом на двоих:
 - Что случилось?
После моего рассказа они долго сокрушённо кивали головами и причмокивали языками. Не сразу удалось им, уговорить меня вернуться в дом. Уже из своей комнаты я слышала, как скулил и завывал Полкан.
 - Папа его побил, - пояснила эти звуки Маня. – Собака всегда знает, за что её бьют.
Однако такой исход меня не удовлетворил.
 - Отвези Полкана к себе на работу, - попросила я поздно вечером Бориса. – Там у вас возле столовой куча бездомных собак бегает, ты сам рассказывал.
 - Чтобы он ещё кого-нибудь покусал, а меня за это в тюрьму посадили? Ты этого хочешь? – со злостью ответил отец.
 - А если он снова отвяжется и покусает меня...
 - Не отвяжется. Я ему ошейник потуже сделал.
На другой день Маня настояла на визите к врачу. Двое специалистов, внимательно осмотрев царапины, пришли к выводу, что Полкан меня пощадил.
 - Вы должны принять меры, Вы меня поняли? – женщина в белом выразительно посмотрела на Маню. – Раз собака повела себя столь непредсказуемо, другой раз может закончится более плачевно. Но прежде, чем Вы что-то предпримите, принесите справку от ветврача, что пёс Ваш не бешенный, иначе будем делать девочке уколы от бешенства.
К ветеринару Полкана никто не повёл, а я долгое время после этого с испугом заглядывала в почтовый ящик, и, не обнаружив там повестки-приглашения на уколы, каждый раз облегчённо вздыхала, утешая себя надеждой, что обо мне в поликлинике просто забыли. К собачьей будке я больше не приближалась, выбрав дорогу, в случаях необходимости за тыльной стороной дома так, что привязанный пес дотянуться до меня не мог. Мои страхи усилились, когда он порвал на проходившей мимо Мане её пальто. Родители же относились как к моим страхам, так и к поведению собаки равнодушно, иногда даже с улыбкой, и вскоре вся эта обстановка стала привычной.

Лето шло к концу, когда отца направили в командировку в Грозный.
 - Мог бы не ехать. Вечно ему больше всех надо, - ворчала, разговаривая сама с собой, Маня.
Однако после отъезда Бориса, большой печали её лицо не отражало. Она уходила на работу на несколько часов, а по средам вообще оставалась целый день дома – шутила, часто по каждому пустяку смеялась, впадала порой в воспоминания, какой она была в юности красивой и каким успехом пользовалась у молодых людей. А в среду вдруг мне предложила:
 - Сегодня в клубе фильм интересный. Может, сходите с Галей, посмотрите.
 - На два часа уже не успеем, - возразила я, взглянув на часы.
 - Знаю, что на два не успеете. Так сходите на шесть.
 - Ты меня отпустишь в кино на шесть вечера? Оно в восемь только закончится.
 - Но ты же не одна пойдёшь, а с Галей.
 - Если Галя захочет, - закопошились во мне сомнения.

У Гали на вечер никаких планов не было, она охотно согласилась составить мне компанию. Я зашла к ней заблаговременно и имела удовольствие наблюдать, как подруга собирается, отметив про себя, что мне Маня никогда не разрешает так долго стоять перед зеркалом, видя в этом нечто неприличное на грани с недопустимым. Выходя из своего двора, Галя меня слегка толкнула:
 - Глянь-ка, к вам в гости кто-то пришёл. Ты его знаешь?
Я оглянулась, но ухватила взглядом лишь силуэт в сером костюме и светлой шляпе, в одно мгновение скрывшийся за калиткой.
 - Со спины не видно, но, кажется, не знаю, - пояснила я, припоминая образы всех, кто недавно или давно нас посещал.

Фильм оказался скучноватым, но на замечание подруги:
 - И чё, эт, твоя мама сказала, будто кино интересное?
Я возразила:
 - А мне понравилось.
Даже Гале не хотелось признаваться, что вот уже длительное время чувствую себя под наблюдением родителей, словно отбывающей, непонятно за что, наказание, в виде условной судимости, и поэтому вечер вне дома – для меня праздник, независимо от того каким было кино.
Посидев ещё с полчасика у Галиного дома на лавочке и обсудив с ней некоторые последние новости, я направилась домой, отметив про себя, как быстро пролетела неделя, и завтра или послезавтра отец уже должен вернуться. Однако в сумерках вечера ещё с калитки можно было отчётливо видеть фигуру Бориса. Он стоял на крыльце, спиной облокотившись на входную дверь, слегка подняв голову, будто его очень интересовали изредка пролетающие по небу летучие мыши.
 - А чё ты здесь стоишь? Мамы разве нет? – поинтересовалась я после приветствия, заглядывая в тёмные окна.
Отец молча приоткрыл дверь, пропустив меня внутрь дома. Не обнаружив Мани, я вышла во двор, снова потревожив Бориса.
 - Чего ты мотаешься туда-сюда, - досталось мне на этот раз его раздражённое возмущение.
Мать стояла в саду в ночной сорочке, сцепив руки в замок и прислонив их к груди.
 - Папа приехал, - доложила я.
 - Я знаю, - тихо ответила она.
 - А ты чё в ночнушке? – меня сильно удивил Манин вид: как правило, даже вставая ночью в туалет, она набрасывала на себя халат.
 - Плохо себя чувствую, спать пораньше легла, - последовало объяснение почти траурным голосом.
Мне стало её до боли в сердце жаль. Мать раньше никогда не ложилась в постель до того как я или Эдька возвращались с прогулки. Это как же она должна была себя плохо почувствовать, чтобы изменить такой многолетней традиции! И что могло сорвать её с постели, унеся в сад, заставив при этом забыть о халате?
- Тебя стошнило? – спросила я, сочувственно заглядывая в лицо матери, на котором застыли не высохшие слёзы.
 - Иди в дом. Я тоже сейчас приду, - она не ответила на мой вопрос.

С того вечера родители перестали разговаривать. Теперь в мои обязанности входило не только встречать с работы и кормить Бориса, но также гладить его рубашки и трусы. Брюки мать великодушно оставила за собой, пообещав со временем научить меня и этому. Обычно после домашних скандалов Маня, оставаясь потом со мной наедине, неоднократно пересказывала случившееся, жалуясь на тяжёлый характер мужа. В этот раз на мои расспросы она сухо отвечала:
 - Не детского ума это дело. Мало ли что между взрослыми происходит. Тебя это касаться не должно.
А однажды добавила:
 - Не исключено, что тебе придётся решать, с кем ты останешься, если мы разойдёмся.
 - Конечно с тобой, - отозвалась я, уставшая от угрюмого молчания или недовольного ворчания Бориса.
 - Папа тебя тоже очень любит, - возразила Маня, но улыбка и задумчивый взгляд говорили, что она моим ответом довольна.

Новый учебный год видимых новшеств, казалось, не принёс. Почти все учителя остались прежними, поменялся только директор школы. На смену широкоплечему, большому, строгому к ученикам и требовательному к коллегам Кириленко, получившему среди учителей кличку «Пиночет», пришёл абсолютно лысый Звонарёв, которого, несмотря на его подслеповатость, ученики тут же окрестили «Фантомасом». Инспектору районо до пенсии оставалось три года, и он решил их отработать в школе, потому что зарплата директора была значительно выше. Кириленко же забрали в районо, как бы на повышение за то, что под его руководством наша школа неоднократно занимала в районе первое место. Однако какое-то время сидела в нас уверенность, что смена начальства на учебном процессе, а тем более на нас, семиклассниках, отразиться не должна. Как и всегда, первого сентября начало занятий открыла торжественная линейка, на стене второго этажа, под стеклом красовалось расписание уроков и факультативов, рядом с ним – небольшое объявление, что вечер отдыха для старшеклассников состоится в последнюю субботу месяца. Необычным было лишь, написанное от руки, приглашение девочек седьмых и восьмых классов в кружок современного бального танца.

Не раздумывая, вместе с другими одноклассницами я ринулась после уроков в спортзал заводского клуба. Молодая худощавая женщина с красивым именем Анжелика Леонардовна рассказала нам вначале немного о себе, сообщив, что родилась она в Ленинграде, но как жене военного, пришлось ей уже пожить в Баку, а также в какой-то деревне Сибири, и вот теперь судьба забросила в Крымск. Потом она долго объясняла насколько это для девочек важно, заниматься танцами, и в конце объявила, что на занятия нужно приходить в шортах и обязательно талию перетянуть кожаным ремешком.
Шорты, волею случая, у меня оказались, их мать когда-то давно купила перед отправкой в пионерский лагерь, а вот где взять ремешок – оказалось неразрешимой проблемой. Воспользоваться советом Анжелики Леонардовны и позаимствовать старый отцовский, проделав там лишнюю дырочку, не получилось.
 - Нет у нашего папы ненужных ремней, - раздражённо заявила Маня.
Денег на новый, она мне тоже не дала, да и не знала я толком, в каком магазине или отделе можно их купить. Так что ничего не оставалось, как, забившись в угол, тайком проплакать весь вечер, в то время как другие получали первый урок танцев. Правда на другой день досада немного развеялась, так как узнала я, что желающих пришло слишком много и Ренату, а также несколько девочек из других классов по непонятным причинам в кружок не взяли. Уж лучше выглядеть равнодушной, чем выбракованной, пришла мне в голову утешительная мысль.

Оставаясь в ссоре, родители друг с другом не разговаривали. Мать теперь спала на диване, но обед по-прежнему готовила на всю семью и грязные рубашки, которые носил Борис, периодически тайком подменяла на чистые. Свежее нижнее бельё, когда отец купался, по её настоянию, приносила ему я. Постепенно Борис начинал меня замечать. Сам он ничего не расспрашивал, но внимательно слушал, если я ему что-нибудь рассказывала. Когда с моих уст сошёл рассказ о танцевальном кружке, последовало возмущение:
 - Почему ты у меня про тот несчастный ремень не спросила? Уж наверняка что-нибудь придумали бы. Ну, сама подумай, почему это мама должна распоряжаться моими вещами.
 - Но она, к примеру, твои вещи стирает, и ты никогда не возражаешь, - удивлённо объяснила я.
 - А разве не ты мои вещи стираешь? – теперь удивился он.
 - Нет, конечно. Мама для этого стиральную машину заводит, а я пользоваться ею не умею.
 - Давай я тебя научу.
 - Давай, - согласилась я, но, подумав, засомневалась, - только, если бы мама хотела, она бы сама меня той машинкой пользоваться научила, а раз до сих пор этого не сделала, то, по-моему, не подпустит к ней ни за что.
 - Нда, - недовольно произнёс отец, и было совершенно не понятно, что именно вызвало у него это недовольство.
Он ушёл спать, и ни о стирке, ни о танцевальном кружке вопрос никогда больше не поднимал. Теперь в моём присутствии Борис обычно рассуждал о политике, иногда рассказывал немного о себе, о прочитанных им книгах, однажды даже свои школьные годы вспомнил. В какие-то моменты я готова была поверить утверждению Мани, что отец меня тоже любит.

Отчуждённость Мани и Бориса постепенно становилась в нашем доме привычной, но однажды, поздно вечером, когда я уже легла спать, была нарушена. Борис сидел за обеденным столом, погружённый в шахматный задачник, Маня в зале читала книжку. Вдруг диван скрипнул, и, чуть слышно, можно было уловить медленные нерешительные шаги.
 - Хорошо, - раздался её голос уже в кухне, - давай помиримся. Ты прав, у нас семья, и лучше будет, если мы её сохраним.
 - Кому будет лучше? – голос отца оттеняла злая усмешка. – Мне, к примеру, и так не плохо.
 - Но ты же сам пару недель назад хотел помириться...
 - Однако ты моё предложение отклонила. Ты ещё умудрилась меня в чём-то обвинить.
 - Да. Я была тогда не права. А теперь, я всё обдумала...
 - Я тоже всё обдумал, и мне теперь твоё перемирие ни к чему. Тогда ты не хотела, а сейчас я не хочу.
 - Думаешь, умолять буду? – я узнала знакомые высокомерно-надменные нотки. – Да, пропади ты пропадом, - шаги тихо удалились, и снова скрипнул диван.
Из моих глаз полились слёзы, но если бы кто-нибудь подошёл и попытался узнать их причину, вряд ли я смогла бы что-либо объяснить. Ссора родителей меня не угнетала, даже, если б она затянулась на целую вечность. Развода их я тоже не боялась, хотя и понимала, что, приняв сторону одного, заполучу себе злейшего врага в лице другого. Но в тот момент, лежа в тёмной комнате и кончиком пододеяльника время от времени вытирая мокрое лицо, я просто жутко завидовала Вале и Гале, а также всем другим детям, чьи родители долгие годы живут в мире и согласии, сохраняя при этом любовь к своим чадам.

На другой день Маня наконец-то решилась приобрести мне школьную форму. Коричневое платье прямого покроя с выстроченной кокеткой и стоячим воротничком, возможно, смотрелось бы на мне не плохо, если бы не было двумя размерами «на вырост», хотя рост мой давно уже прекратился. Мать не возражала против того, что я вещь укорочу, но только подвернув подол. Обрезать низ и сделать себе из этого пояс, она категорично запретила. Насчёт обоих фартуков, последовало обещание, купить, как только они появятся в продаже. Чтобы платье смотрелось не так балахонисто, я загладила на нём стрелки, слегка изменив фасон, и, тайком от Мани, немного ушила по бокам. Тем не менее, девчонки, порой глядя на меня, усмехались и тихо перешёптывались, правда, я какое-то время большого значения этому не придавала. Поселившийся в глубине моего сознания страх, что однажды проснусь, не помня ни себя, ни своего имени, затмевал всю активную жизнь, которая кипела вокруг. Я даже зачастую засыпать из-за этого боялась, и каждый раз, ложась в постель, прокручивала в голове всё, что произошло со мной в этот день, неделю назад, месяц...


XXI

Наташа Петрова тесно подружилась с Леной Димкович, правда, это не сразу привлекло моё внимание. Однажды оказавшись рядом с ними, я вдруг почувствовала, что являюсь лишней. У обеих девочек водились карманные деньги, они покупали себе всякие безделушки, которыми потом обменивались. У каждой из них накопилась большая коллекция фотографий артистов, чьи биографии девчонки оживлённо обсуждали. Моё молчаливое присутствие их раздражало, и они этого не скрывали. Рената и Оля тоже при моём появлении внезапно замолкали, потом вдруг вспоминали, что им срочно куда-то надо. Попытка примкнуть к Берте, Наташе и Марине успехом не увенчалась - у них появились друзья, мальчишки-девятиклассники, с которыми мои бывшие подруги проводили все перемены, а после уроков шли вместе домой. При незначительном моем приближении, эти мальчишки корчили такие рожи, что я предпочитала держаться на дистанции. Даже Валя, считавшаяся лучшей подругой, стала меня избегать, шушукаясь о чём-то с отличницей Юлькой.
Юльку я недолюбливала. Достаточно хваткая и сообразительная, она, конечно же, была не столь зацикленной, как Аня Глушко, но и не такой уж самой умной и красивой, какой пыталась преподнеси себя окружающим.
 - Что тебя к этой воображуле притягивает? – поинтересовалась я у Вали.
 - Это перед всем классом она воображуля, а когда мы вдвоём, с ней очень даже интересно дружить, - прозвучал ответ.
 - А со мной дружить, тебе уже не интересно?
Я постаралась выдать это скептически, с максимальным безразличием, но внутри меня кипела обида вперемешку с недоумением.
 - Да, ну, Свет, брось, - подруга приветливо улыбнулась, - с тобой мне тоже интересно. Просто, понимаешь, - она вдруг стала очень серьёзной и уставилась в пол, - я могу тебе сказать, только ты не обижайся. Ладно? Вот, как подруге только и скажу, другому бы никому не сказала.
 - Говори, - насторожилась я.
 - Одеваешься ты как-то странно. Многие у нас в классе этого не понимают. Всё-таки твои родители, по-моему, хорошо зарабатывают...
 - Многие – это Юлька? А на мой взгляд, она тоже не так уж и красиво одета.
 - Нет, Свет, не только Юлька. Я не буду передавать сейчас, кто и что о тебе сказал. Не люблю я это, но ты, к примеру, могла бы уже под формой и лифчик носить. Извини, что такие вещи тебе говорю, - лицо подруги покраснело.
Я почувствовала, что к моему лицу тоже сильно прильнула кровь.
 - Я знаю, но понимаешь, нет у меня его. Понимаешь, - решила я пооткровенничать, - у моей мамы бесполезно что-либо просить. У неё на всё один ответ: «Я сама знаю, что тебе необходимо», - я постаралась передать Манину интонацию. – Иногда, правда, может заявить, что рада бы купить, да нет этого в магазине, как фартук к форме, например.
 - Да-да, - не глядя на меня, кивнула Валя, - с формой тебе тоже не мешало бы что-то придумать, а то ходишь: то ли беременная, то ли монашка, помолчав немного, она добавила, - а лифчиков нулевых размеров, действительно у нас в магазине нет. Мама моя в Москве купила. Мне тогда всего лишь восемь лет было.
 - Ты, что ж, с восьми лет лифчик носишь? – вырвалось из меня удивление.
 - Нет, конечно, - Валя засмеялась. – Просто мама купила и спрятала. Она тогда сказала, что когда понадобится, наверняка у нас в Крымске их в продаже не будет. Представляешь, как чувствовала! - последние слова девчонка произнесла победоносно, явно гордясь предусмотрительностью своей матери.

Уже на следующий день поверх моей формы красовалась старая кофта, которая скрадывала как мешковатость платья, так и очертания груди. После разговора с Валей, переодеваться к уроку физкультуры стало стыдно и, сославшись на то, что забыла спортивный костюм, я просидела весь урок в углу спортзала. Но бесконечно так продолжаться не могло, и в среду вечером, подав уставшей матери чай, я решилась начать разговор, жутко не приятный для меня своей темой.
 - Вот ты всегда говоришь, будто сама знаешь, что мне необходимо, - спокойствие в голосе и улыбка дались с трудом, под воздействием сознания, что в случае скандала, я не получу бюстгальтер до самой пенсии.
 - Ты чего-то хочешь? – по лицу матери пробежало удивление.
 - У нас уже все девочки носят лифчики, - вместо тихой фразы получился шёпот, а глаза, сами по себе уставились в тёмное окно, в котором ничего не было видно, кроме моего отражения.
 - Лифчик? – Маня осмотрела меня скептически. От её фразы и этого взгляда хотелось в одно мгновение куда-нибудь провалиться. – Но у тебя ещё не настолько большая грудь. Таких маленьких бюстгальтеров даже в продаже нет.
 - В Крымске нет. А в Москве есть. Вале мама там купила, - не глядя на Маню, докладывала я.
 - Так что ж, прикажешь завтра в Москву за лифчиком мчаться? – насмешка начинала тонуть в просыпающемся раздражении.
 - Она купила, когда Вале ещё восемь лет было. А мы с тобой по Киеву гуляли, мне тогда уже одиннадцать...
 - В восемь лет покупать девочке бюстгальтер? Надо же, какая дальновидность... В таком случае можешь меня упрекнуть, что я не сделала этого, когда ты родилась, - мать выдавила из себя смех.
 - Зато ты поступила очень дальновидно, - еле сдерживая слёзы, насмешливо прокомментировала я, - вот, только, теперь мне стыдно футболку на физкультуре носить. Все мальчишки смеются, и девчонки тоже.
 - Куда, какая чувствительная стала, - Маня постепенно переходила на крик, но, очевидно, прочитав на моём лице, что вот-вот разревусь, вдруг заговорила более мягко, хотя и скептически. – Хорошо. На базаре буду, поговорю с бабками, которые самодельными наволочками торгуют. Сошьют они для тебя на заказ... И в кого ты у меня такая цицкатая. Через пару лет, небось, уже четвёртый размер тебе подавай.
 - А у тебя сейчас какой? - я уставилась на Манину объёмистую грудь, мысленно сравнивая со своей.
 - У меня сейчас четвёртый, - с гордостью ответила она, - так я двоих детей родила. До первой беременности у меня всё время второй был.
 - Ну, вот, а мне только нулевой нужно.
 - Прыщики свои можешь йодом смазывать, - Маня снова искусственно засмеялась.
 - То я цицкатая, то у меня прыщики, - я уже готова была сорваться, но мать неожиданно перешла на дружеский тон.
 - Ладно, успокойся. Куплю я тебе у бабок лифчик. Сказала же, что куплю.
Желаемую вещь я получила только через месяц, да и то после моего четырёхкратного напоминания. И хотя бюстгальтер был не атласным, как у других девочек, а простым ситцевым, Валя снова стала заходить за мной по дороге в школу и даже Юльку уговорила, не шарахаться от меня, хотя бы на переменах.

Домой же приходилось идти всё чаще одной. Однажды, оглянувшись, я увидела далеко позади себя две знакомые фигурки и присела на ближайшую лавочку, чтобы подождать подруг. Заметив это, Юлька и Валя перешли на другую сторону улицы, а вскоре и вообще исчезли с моего поля зрения. Не спеша поднявшись, я двинулась домой, раздумывая, что лучше: высказать завтра девчонкам свою обиду, обрекая тем самым себя на полное одиночество, или сделать вид, будто ничего не произошло, демонстрируя при этом отсутствие гордости. Валя окликнула, когда меня от дома отделяли несколько дворов. Я остановилась, дожидаясь, чтобы наши фигурки поравнялись, потом выдала со злостью и обидой:
 - Иди к своей Юльке. Чего тебе от меня надо?
 - Мне от тебя ничего не надо! – сердито ответила подруга. – Но, во-первых, Юлька свернула домой на Ленинской, ты это не хуже меня знаешь, а во-вторых, мне тебя немного жаль: ты, ведь, кроме меня ни с кем не общаешься. А, ведь, такая классная девчонка была...
 - А ты меня не жалей! Может мне просто не хочется ни с кем общаться, - я постаралась натянуть высокомерную улыбку.
 - Свет, у тебя что, что-то случилось? – участливо, она постаралась заглянуть мне в глаза.
 - Ничего у меня не случилось, - отвела я взгляд и, развернувшись, решительными шагами удалилась от вопросов, на которые отвечать не хотела и не могла.

На утро Валя зашла за мной по дороге в школу. Я, конечно, была ей рада, но самолюбие подтолкнуло, выходя из двора, проворчать:
 - Что решила пройтись до улицы Ленинской?
 - Почему до Ленинской?
 - Потому что там выскочит Юлька, и ты, с этой своей лучшей подружкой, - произнесла я с сарказмом, - снова побежишь прятаться от меня по кустам.
 - Ну, прекрати ты дуться, Светка! Я же не виновата, что вы с Юлькой терпеть друг друга не можете. И никакая она мне не лучшая подружка. С ней дружить, всё равно, что в гостях у неё сидеть. А зашла я за тобой, потому что извиниться хочу. Это Юлька меня вчера подбила спрятаться.
 - Чего ж ты с ней водишься, если она тебе не нравится.
 - Ты не поняла. Она мне нравится, но не как лучшая подружка... Просто, она вчера мне очень интересные вещи о себе рассказывала. При тебе она такое говорить бы не стала.
 - Какие такие вещи рассказывала? – насторожилась я. – Опять мне косточки мыли, что я не так одета? А ты, Валь, со мной дружишь или с моей одеждой? Может я, по-твоему, виновата, что у моей матери никогда для меня ни денег, ни времени нет?
 - Светка! Ну, успокойся ты. Я всё прекрасно понимаю, и Юлька, между прочим, тоже тебя больше не осуждает. Мы вообще о тебе уже давно ничего не говорим. Просто... она считает, что с тобой скучно.
 - А с тобой ей не скучно?
 - Наверное, нет, - Валя засмеялась.
 - А тебе с ней?
 - Если честно, тоже нет. Ты права, она, конечно, чересчур высокомерная, но зато и откровенная.
 - Ну и о чём же вы откровенничаете? – недоверчиво спросила я.
 - А ты никому не скажешь? – подруга заглянула мне в лицо, лукаво улыбнувшись.
 - Никому. Ты же сама вчера заметила, что я ни с кем, кроме тебя, не дружу.
 - Ну, тогда слушай. Ты Никиту Запашного помнишь.
 - Конечно.
Никитку Запашного помнили все. Четыре года он был отличником, даже у Таданищи. Пользовался огромным авторитетом у мальчишек. С девчонками особо не дружил, но и не обижал. В четвёртом классе Запашного единогласно выбрали старостой, а в пятом собирались сделать председателем совета отряда. Но в последний день перед летними каникулами Таданища объявила, что Никита должен с нами попрощаться, потому что уезжает в другой город. У некоторых девчонок на глазах выступили слёзы, а Аня Глушко, как наиболее сентиментальная, в полный голос разрыдалась. Сам Никита стоял очень грустный, судя по всему, готовый тоже в любой момент расплакаться. Но Юлька-то здесь причём?
 - А при чём здесь Юлька, - произнесла я вслух.
 - Как при чём? У них же тогда любовь с Запашным была. Они даже целовались. А потом он ей целый год письма писал, да и теперь иногда открытки присылает.
 - Когда это они целовались, – усомнилась я, - в первом классе что ли?
 - Не в первом, а в четвёртом. Юлька тогда на День рождения человек десять пригласила. Потом все ушли, а он остался, ну и... Сама понимаешь, - Валя загадочно усмехнулась.
 - А ты там была?
 - Нет. Но она мне сама, как раз вчера, всё и рассказала.
 - Ну, да. Три года молчала, а тут вдруг вспомнила.
 - Просто она раньше стеснялась об этом говорить, да и не дружили мы с ней раньше. Может, кому-нибудь другому и рассказывала.
Я представила себя на месте Юльки. Смогла бы я поцеловаться, например, с тем же Запашным? От одной только мысли меня бросило в жар, и подкатила такая тошнота, что пришлось на несколько секунд замедлить шаг. Было ощущение, что кто-то зачерпнул ведром из выгребной ямы и вылил потом это ведро на меня.
 - Ну и как, Юльке понравилось целоваться? – переведя дух, спросила я.
 - Разумеется! Юлька говорит, что они после того Дня рождения потом почти каждую неделю где-нибудь тайком встречались.
 - Врёт твоя Юлька! Не могло ей это понравится. Ей же тогда только одиннадцать лет было. Девчонке не может в одиннадцать лет такое понравиться.
 - А ты откуда знаешь? – слегка нараспев спросила Валя, заглядывая мне в лицо. – Ты, что, уже с кем-то целовалась?
 - Ни с кем я не целовалась! Просто знаю, что это противно, вот и всё.
Мне и самой было не понятно, откуда взялось такое отношение к поцелуям, но сидело оно во мне прочно и непоколебимо.
 - А вот и не противно, - игриво возразила подруга. – Я, между прочим уже попробовала. Честное слово, не противно.
 - Где это ты попробовала?
 - В пионерском лагере в этом году.
 - И с кем?
 - Какая тебе разница? Ты его всё равно не знаешь, он в другом городе живёт.
 - Ага, в другом городе живёт, - вырвалось из меня восклицание с нотками ехидства.
 - Можешь не верить, - Валя обиженно фыркнула. – Вот влюбишься сама, тогда и мне, и Юльке поверишь.
Я задумалась. Девчонки явно врали. А не придумать ли мне какой-нибудь объект для любви, чтобы завоевать к себе их внимание?
 - Может, я уже влюбилась, - тихо выдавила я из себя, будучи не совсем уверенна, что поступаю правильно.
 - В кого?
 - Какая тебе разница? Ты его всё равно не знаешь, - сами по себе вылетели слова, услышанные только что от подруги.
 - Так вот почему, ты такая стала, - пропела Валя, а я обрадовалась, что мы наконец-то зашли в здание школы, и разговор на этом можно закончить.

На первом же уроке мысли сконцентрировались над тем, что если и дальше играть роль влюблённой, то обязательно нужно будет назвать подруге объект своего страдания. Выбрать для этого кого-нибудь из одноклассников, показалось мне не безопасным: вдруг Валя проболтается, и слухи до этого пацана дойдут – так можно и по морде от него получить. Непременно должен быть кто-то из другого города или хотя бы из другой школы. Из другой школы... Но я никого из других школ не знаю, разве что Андрюшка Бероев, с которым мы не виделись целую вечность. Но Валя-то не знает, виделись мы или нет. Если она Юльке насчёт Запашного поверила... И полился из меня следующим утром рассказ, какой Андрюшка умный и интересный, какие он в детстве придумывал сказки.
 - То в детстве было, - оборвала меня подруга. - А сейчас? Какой он стал сейчас?
 - Сейчас? Сейчас мы видимся с ним не очень часто. Он отличник, в олимпиадах всяких первые места занимает, его сочинения лучшими в школе считаются, - выдала я, услышанную однажды от Мани, информацию об Андрюшке. – Так что, приходит он к нам, как и раньше, только по праздникам.
 - Ну и чем вы тогда занимаетесь? – Валя, к великому моему ликованию, прониклась к этой выдуманной истории любви с большим интересом.
Врать дальше стало трудновато, но назад дороги уже не было, и я продолжила:
 - Телевизор вместе смотрим, смеёмся иногда. Ну, бывает, в шахматы играем, - вспомнив, после этих своих слов, как Андрей обыгрывал Эдика, я поспешно добавила, - только он мне поддаётся, чтобы хоть иногда ничья получилась.
 - Так это с ним тебе целоваться не понравилось? – задумчиво уточнила подруга.
 - Валька, ты что? Говорю же тебе: не целовалась я ни с кем и никогда, потому что это ужасно противно.
Мне показалось, что сказала я вполне убедительно, но по лицу Вали пробежала лукавая улыбка, демонстрирующая недоверие моим словам. Что она рассказала Юльке – можно было только догадываться, но та всё чаще стала крутиться возле меня, а когда Валя простыла и не пришла в школу, не только не убежала, но и, подойдя к моей парте, сама предложила идти домой вдвоём.

Приближались Ноябрьские праздники. Радио и телевидение оккупировали передачи и фильмы о революции, Гражданской войне, Ленине. Промежутки и новости заполняли длинные, плохоразборчивые речи Брежнева. Особо патриотичные граждане нашего городка вывесили на своих домах красные флаги.
 - На демонстрацию идёшь? – поинтересовалась Валя.
 - Куда я денусь?
 - Ну, мало ли - может, с родителями куда-нибудь уедешь.
 - С тех пор, как Эдька в институт поступил, мы почему-то ездить перестали, даже на море, - равнодушно констатировала я.
 - Но ты, наверное, всё равно праздники ждёшь с нетерпением, - подруга лукаво подмигнула. – Твой Андрюшка, небось, в гости придёт. Или вы к нему?
 - Нет, Валь, никто к нам не придёт, и мы ни к кому не пойдём. Мои родители ещё с лета в ссоре. Друг с другом не разговаривают. Какие, уж, тут гости.
Валя понимающе кивнула, и мы некоторое время шли молча.
 - А вы, что ж, не можете без родителей договориться? - не выдержала она.
 - Как? У нас же телефона нет, а сама звонить пацану, я не стану. Ещё подумает, что я к нему навязываюсь.
 - Он хоть знает, что нравится тебе? – любопытство оттеняла скрываемая усмешка.
 - Думаю, что знает, - такой вариант выдуманной любви устраивал меня больше.
 - Ну, так может, на демонстрации вы с ним встретитесь, - подруге явно хотелось принять участие в моей личной жизни.
 - Может, и встретимся, - пожала плечами я, жадно желая, чтобы такое ни в коем случае не произошло.

В небе парили наполненные водородом воздушные шары. По городу эхом разливались призывы, приветствия и лозунги, выкрикиваемые правительством города. Минуя в окружении одноклассников трибуну и выдав троекратное «Ура!», я юркнула в толпу глазеющих, радуясь, что Валя, шушукаясь в это время с Юлькой, ничего не заметила. Моя фигурка осталась стоять неподвижно, зажатая со всех сторон незнакомыми людьми. Но это давление чужих тел постепенно ослабевало, и народ стал расходиться. Куда себя девать я не знала. Хотелось праздничности, веселья, но дома ждала угрюмая обстановка, а в гости идти было не к кому. Медленным шагом брела я, сама не зная, куда.
 - Свет! – догнала Валя. – Ну, чё, видела своего Андрюшку? Седьмая школа в этом году раньше нас прошла.
 - Ты не с Юлькой? – захотелось перевести разговор на другую тему.
 - Да, ну её! Мы с ней поругались!
 - Из-за чего? – радостно поинтересовалась я.
 - Надоела она мне! - Недовольно фыркнула подруга, но тут же улыбнулась, - ну так, как Андрюшка? Вы где-нибудь с ним были?
 - Нет. Мы с ним тоже поругались, - необходимость врать и фантазировать начинала меня утомлять.
 - Почему? – мне показалось, что Валя расстроилась.
 - Ну, понимаешь, он настаивал, чтобы мы пошли к нам или к ним. У нас такая обстановка, что мне самой туда идти не хочется, не то, что с кем-нибудь... А к ним - я тоже не хочу, потому что придётся тогда говорить, что родители поссорились. Начнутся расспросы: почему, от чего... А я, если честно, и сама не знаю, что там между ними произошло.
С моей точки зрения, рассказ выглядел настолько правдоподобно, что я готова была поверить себе самой. Валя, заглядывая мне в лицо, сочувственно кивала.
 - Плохо, когда первая любовь каким-то образом связана с родителями. Мне в этом плане больше повезло, - мечтательно рассуждала она. - Слушай, Свет, а давай завтра в кино сходим? А то Юлька прибежит и опять начнёт меня своими страданиями доставать.
 - Какими страданиями? - не поняла я.
 - Та. Влюбилась она, понимаешь?
 - Ну, да. Ты уже говорила. В Запашного.
 - Запашный – это у неё в прошлом, а теперь она страдает по Рубину с девятого класса. Таскала меня после демонстрации, следить за ним. Ну, мне и надоело. Так, как насчёт кино? Если я за тобой зайду, наверное, не удобно будет? Я в смысле перед твоими родителями...
 - Почему не удобно? Заходи. Я уверенна, что они в нашу сторону даже не посмотрят.
 - Но ты даже Андрюшку...
 - Что, Андрюшку? – перебила я. – С ним надо было несколько часов в той обстановке сидеть, а с тобой мы сразу же уйдём.

Переступив порог дома, я обратила внимание на небольшую гору продуктов, небрежно наваленных на столе веранды. Кукурузные палочки, пряники, хамса и чёрный хлеб – в магазин явно ходил Борис. Из кухни доносились оживлённые голоса родителей. Неужели к нам кто-то приехал, и теперь они будут делать вид, что у нас в семье всё нормально? Однако Борис и Маня сидели за столом вдвоём.
 - Света пришла, - немного наигранно обрадовалась Маня. – Значит, садимся кушать.
Обед был обычный, будничный. Праздничность заключалась лишь в том, что эти двое надумали помириться.

Валя зашла ко мне, как и договаривались, в двенадцать часов. Я была уже почти готова, оставалось только пальто надеть, когда с веранды донёсся голос Мани:
 - Принеси ведро воды.
 - Хорошо. Может заодно и помойное вынести? – отозвался Борис.
Валя смотрела на меня удивлённо и насмешливо:
 - Ты же говорила, что родители твои в ссоре.
 - Вчера только помирились. А я, если честно, даже не знаю – радоваться или расстраиваться. Когда они друг с другом не разговаривали, мне кажется, каждый в отдельности любил меня больше.
 - Врёшь ты всё, Светка! – засмеялась Валя, выходя вместе со мной на улицу. – Нет у тебя никакого Андрюшки. А ссору с родителями ты специально придумала, чтобы меня запутать.
 - Не веришь? – я резко остановилась. – Ну, так, давай вернёмся. Сама у них спросишь.
 - Да, ну тебя! Не собираюсь я ничего ни у кого спрашивать. Я и без этого догадалась, что нет у тебя никакого Андрюшки.
 - А хочешь, пойдём в седьмую школу и спросим, учится там Андрей Бероев или нет? – настаивала на своём я, не решаясь признаться во вранье.
 - Ага, - усмехнулась она, - вот сейчас всё брошу и побегу в седьмую школу. Да и не в том дело, есть ли он на белом свете, главное, что у тебя ничего с ним нет.
 - Почему ты так решила? – фыркнула я.
 - Да, потому что, иначе, ты бы мне все уши насчёт него прожужжала. Как Юлька про Рубина.
Опять эта Юлька, - с досадой подумала я, но тут же себя успокоила: в кино-то Валя пошла всё-таки со мной, а не с Юлькой.

(продолжение следует)