«Странная была, глаза косые, в разные стороны смотрели… Придумала себе чего-то… Шлюховатая такая была, погулять любила, да глазами такая: «шныр-шныр» в разные стороны… Всё у неё какой-то Борис, да к нему и шастала, дрянь!» - это вот они так говорят, обыватели. Привыкли они жёстко на душу смотреть. А знают ли они её? Нет. И не знают, и знать не хотят. Они цветов не целовали, не жгли цветов. Они коров доили и за водой ходили, но им не снилось, что они – подводные рыбы без ртов, а с сердцем. А Катерина такая была. Она была зашита, а душа внутри неё живее рыбьих кишок. Им, лохам, не понять этого. Им умереть давно пора. На завалинке своей, от боли внутренних материй.
Зачем здесь снег лежит? Или это сахар? Слезы, может быть? Ангелы надрочили муки на поверхность-безысходность? Часто ли вы плакали от нелюбви? Было так, что вы роняли на пол когти с корнями, ресницы, - просто так, от грусти, невозможности быть? Любить или нет? Когда еще можешь любить – то надо любить, а потом уже можно падать вниз, как это сделала Катерина.
Он позвал её, и она полезла вверх по горке. Она продирала себя сквозь сугробы, ветки ломала. Спину держала, но внутри затаила восторг! Вот-вот они встретятся, будут целоваться! И плакать не надо! Зачем плакать? Борис ведь заберёт её прочь из этого лживого мира, от неправды, и будет такая любовь, которая знакома лишь розам! Розы – они любят только летом, а зимой они уходят в рай…
Заборы – не помехи, заборы помогают прятать нежность прочь от глазок-пуговок бездушных мертвецов! Катерина пряталась за чёрными досками-зубами-клавишами, и смеялась тихо, счастливо, - у неё была причина - любовь! А у кого её не было? У снега, забора! И не было её у Катерининых башмаков, и странниц странных, и у Кабанихи! А Катерина – она из тех, наверное, кто был и дурак, и дерево, зацветшее. И кинулась она потом с обрыва. Но была ли? Была ли Катерина?
Дети ничего не говорят. Дети – камни. Они собирают скрепки. Им до убийства Катерины как до смерти собственных внуков, - далеко и неведомо. Дети собирают ежей, а Катерину не видели. Она говорит: «Ты убил меня, даже если не ты, не меня, и не убил», - и всем странно это слышать, но не детям. Они и не слышат. Дети обнимали, любили её, как птицу, верили её рукам, но не понимали. Она им, на всякий случай, подмигивала, пальцами щёлкала, чтобы не выдали. А они и выдать не могли бы, - не понимали. Блаженны дети, целовать их надо, грызть до боли в дёснах, и хорошо бы – смеялись они. Мечтала Катерина, было это в ней, и сны странные были, горькие, а то ведь не прыгнуть ей никогда, жила бы себе как-нибудь, как аккуратная, полезная в хозяйстве, утварь… Утварь, а не тварь. Блаженная утварь.
Все овцы белые, одна Катя чёрная и бесполезная. Одной Кате повыдернуть бы конечности за врождённую странность. Она не нарочно такой была. Не лезла вперёд, не выскочкой была, одеяло на себя не тянула в спорах. Молчала всё больше, так в чем вина её? Не такая как все. Скучно ей лгать было. Царапала руки себе в кровь, раздирала до солёного кожу, и языком потом водила по ранкам, только не кончала, всё равно. Ей нравилось, когда холодно. Она с ветром говорила, и с окном заледеневшим, шептала им вещи невероятные, как будто живым существам. Такая дура была, что ещё поискать. Чёрная овца в стаде, непонятно чья сестра, и, может, вообще, призрак?
Если призрак, то могла же и через разные плоскости перескакивать. Хлоп – и она уже летит над полем. Вы видели такое? Я видел, но не верю, то ли это, или это. Я пил таблетки, может, поэтому так навострилась внутри тоска по Катерине, а она и полетела. Туда, конечно, где Борис.
На этом агрегате печатали историю любви. Был мальчик – обыкновенный, не красивый даже… Или нет, - было что-то. Челюсть. Такая челюсть, что ценители поймут. Невероятно изогнута, страстно отлита, редкостно. И вот об этой челюсти – ни слова. Это знает только Катя, да знаю я. И вы теперь тоже. Такая была челюсть, что Катя влюбилась, впервые и навсегда. А как ещё бывает? Только так. И пришёл ей экзистенциальный конец, душа замерла, задрожала, слёзы приготовились течь долго и по разным поводам. Точнее, повод-поток один, но притоки-то разные. И в горле, чуть что, то рычаг. Готова была через костёр прыгать, и хотела Катерина любви на траве, чтобы челюсть его видеть близко, и обладать ею всецело, хотя бы мысленно, в то время как...