Любимый французский актер в моей жизни

Лалибела Ольга
В тот год, как, впрочем, и все предыдущие и последующие года, лето мы проводили на даче в Слоке. Но то лето было знаменательным по двум причинам: мне исполнилось семь лет, и я увидела Его. Не помню, ходила ли я в кино до того раза, припоминаются только какие-то мутные невыразительные картинки в телевизоре «КВН», увеличенные в несколько раз специальной линзой, оставлявшие меня равнодушной.

Но в тот летний день моя молодая тетя почему-то именно меня выбрала в компаньонки для похода в кино. Я была выдернута из разгара игрищ под суровым названием «дочки-матери» и, на ходу подтягивая вечно спадающие белые гольфы, побежала за теткой навстречу своей первой большой любви.

Крошечное деревянное здание кинотеатра в Слоке выглядело не так торжественно и величественно, как, например, театр Оперы и Балета, в котором я уже успела побывать на «Щелкунчике». Скрипучее деревянное кресло тут же провалило меня куда-то назад, прищемило юбку, и я долго выбиралась из его тисков под хихиканье каких-то мальчишек.
Но то, что хлынуло на меня с экрана, заставило забыть о неудобном сиденье, щелкунчиках, хрустальных люстрах и волшебных превращениях. Шел фильм «Граф Монте-Кристо» с Жаном Марэ в главной роли. Никогда до этого я не чувствовала своего сердца. А тут оно стало биться, замирать и гудеть, как провода линии электропередачи. Любовь возникла мгновенно. Тема мести не затронула мое воображение. Но любовь и верность…Да как же можно было выйти замуж за другого! Забыть, поверить в его смерть! Господи! Я бы никогда! Это я должна была ждать Его у распахнутого в лето окна и бежать навстречу, не чувствуя под собой ног. На меня должна была изливаться Его сдержанная нежность. И даже если тюрьма не миновала бы Его, именно я должна была стоять внизу у подножья холодной башни, прижимаясь к стене, в ожидании, когда любимый спустится по связанным простыням. Теперь не помню, сознавала ли я, что Жан Марэ только актер или же он слился у меня в единое целое с образом Эдмона Дантеса. Знаю, что мне захотелось, чтобы он узнал о том, что я есть. Существую, люблю его, как никто не мог и не сможет ни в кои веки!

Из кинотеатра я вышла, познав все сердечные муки с намерением, ни много ни мало, написать письмо «прекрасному принцу». «Месье, месье…» жалобно повторяла я про себя. Письмо-то нужно было писать по-французски.

Не знаю, как я проучилась первые полгода. Зимой на каникулах в Москве, куда меня отправили для повышения культурного уровня посредством походов в театр, я тут же кинулась к бабушкиной сестре, которая владела французским. Переворошила там все газеты “L’Humanite” и журналы “Elle” в надежде найти фотографию Жана Марэ. Мои настойчивые поиски привлекли внимание. Пришлось открыться. Только влюбленный поймет, что испытала я, когда в день отъезда мне вручили в подарок настоящую (не вырезанную из журнала!) глянцевую огромную фотографию Жана Марэ: Он стоит на Красной площади в Москве, белоснежная рубашка, длинные пальцы небрежно сжимают дымящуюся сигарету, улыбка, предназначенная всем и никому, и очередь в Мавзолей, состоящая из угрюмых женщин, вся полностью развернувшаяся в его сторону….

Мои ненастойчивые попытки выучить французский язык увенчались слабым успехом. Я так и не смогла написать письмо. Но французский учит мой сын. Надо сказать, что я никогда не слышала голоса Жана Марэ. За него в нашем прокате говорили Яворский или Дружников. Но вот однажды я открыла дверь в комнату сына, который, готовясь к занятиям, прослушивал какую-то запись. «Что это?» застыла я. «Жан Марэ читает стихи Верлена». Через многие годы Его голос настиг меня, и как в семь лет, я задохнулась от любви и светлой печали: “Il pleure dans mon coeur, comme il pleut sur la ville…. – «Небо над городом плачет, плачет и сердце мое…»