Нижеследующий текст не принадлежит моему перу. Я обнаружил его в тетрадке, обнаруженной в ящике со всяким хламом, оставшимся от прежних хозяев дома, в котором я сейчас живу. Считаю необходимым сказать несколько слов об обстоятельствах, благодаря которым я, во-первых, обратил на нее внимание и, во-вторых, решил опубликовать чужой текст.
Начну, как водится, с начала. Найдя, наконец, компромисс с той тягучей неповоротливой ленью, которая несколько лет мешала мне таки приступить к капитальному ремонту своего дома, я начал с важного, но не особо утомительного дела - с расчистки чердака от всего того барахла, которое скапливалось там десятилетиями. Этот дом, расположенный неподалеку от Харькова, был куплен моими родителями, когда мне было четыре года и я не припомню, чтобы с тех пор на чердаке хотя бы раз проводилась уборка. Остальные же помещения содержались в чистоте, к чему активно привлекался и я, и младший мой брат, появившийся на свет спустя несколько месяцев после нашего переезда сюда. Позже, когда мне было лет десять или около того, этот чердак стал тем местом, где я прятал от родителей все то, о чем знать им было не обязательно. Там скрываемы были нестрелянные патроны, которые мы, деревенская ребятня, собирали на стрелковом полигоне, расположенном неподалеку. Там же, подальше от родительских глаз, прятал я сигареты, впервые курить которые я пытался здесь же, а в более позднем возрасте на чердаке находили свое убежище порножурналы и первые презервативы. Когда мне исполнился двадцать один год, родители решили перебраться в город, подарив дом мне, чтобы было куда привести молодую жену, если таковая вдруг объявится. Прожив здесь около года, я подался на заработки в Москву. Через три года шумная и суетливая столичная жизнь мне окончательно опротивела и я подался в родную деревню, где с тех пор жил практически безвылазно. Но вернемся к прерванному повествованию.
Взобравшись на чердак, я был поражен громадным объемом предстоящей мне работы, но, твердо решив довести задуманное мной дело до победного конца, взялся за работу с самого дальнего и запущенного угла. Много там было всякого: сломанная детская балалайка, парочка школьных портфелей, набитых исписанными моим корявым детским почерком тетрадками, растрескавшийся от времени кожаный мяч, подаренный мне некогда отцом на день рождения, старые санки брата. Весь этот хлам я безжалостно направлял на свалку, собирая его предварительно в огромные холщовые мешки, с трудом пролезавшие в неширокую чердачную дверь. Под верхним слоем мусора обнаружился ветхий ящик из гофрированного картона, содержимое которого меня сначала не заинтересовало. Тетрадки с почти обесцвеченными временем обложками я поначалу счел своими школьными, не вместившимися в портфели, но, перекладывая их в очередной мешок, краем глаза заметил, что подписаны тетради не моим именем. «Ученик 6-В класса *-ской средней школы Шпагин Дмитрий» значилось на обложках едва видимыми чернилами. Имя было мне незнакомо и я, заинтересовавшись, решил разобраться с этим ящиком вечером, спустил его вниз и поставил на застеленный предварительно старыми газетами стол. В этот вечер борьба с чердачным хламом вымотала меня до полного изнеможения и за разбор содержимого ящика я браться не стал. Та же история повторилась и на следующий день. Вид пыльного монстра, громоздящегося на моем письменном столе, меня не радовал и поэтому я, собрав последние силы, сунул его в большой полиэтиленовый пакет и затолкал на шкаф, после чего благополучно о нем забыл.
Вспомнил о ящике с чужими тетрадями я только через месяц. Тогда, полностью наведя на чердаке порядок и временно охладев к процессу ремонта, я, терзаясь скукой и ностальгией, полез на шкаф в поисках коробки со старыми музыкальными дисками. Коробки там не нашлось, зато обнаружился тот самый пакет с тем самым ящиком. Обрадовавшись нежданному развлечению, я вытащил ящик во двор, чтобы не поднимать в доме лишней пыли и, недолго думая, вывалил его содержимое на расстеленный кусок клеенки. В ящике оказались не только тетради. Там были почетные грамоты Димы Шпагина за успехи в учебе, за призовое место в военно-патриотической игре «Зарница», его школьные табеля, дневники. Был даже аккуратно сложенный пионерский галстук. Но больше всего в ящике оказалось школьных тетрадей по разным предметам. Все это не особо меня заинтересовало и я совсем уж было собрался устроить костер из всей этой макулатуры, но тут я обратил внимание на общую тетрадь, обложка которой казалась немного менее выцветшей, чем обложки остальных тетрадей, лежавших в этой куче. Я открыл ее и понял, что нашел себе развлечение. Тетрадь оказалась заполненной шифрованными записями.
Остальной бумажный хлам я решил пока не уничтожать, поскольку он мог дать ключ к расшифровке записей. Наскоро протерев все тетради от пыли и сложив их на журнальный столик, я приступил к разгадыванию содержимого этой странной тетради. На внутренней стороне обложки карандашом было написано: «Мяиал мяо, хяоаршо! Етбе вес седоенлна ймон юпаощсяв…». Задача оказалась элементарной. Уже через час раздумий и экспериментов я расшифровал эту надпись. «Милая моя, хорошая! Тебе все сделанное мной посвящаю…» - гласит она. Разочарованию моему не было предела. Ожидавшееся развлечение на поверку оказалось романтическими бреднями прыщавого подростка, зашифрованными детсадовским методом. Проскочила мысль сжечь таки к чертовой матери это безобразие, но любопытство мое взяло верх над разочарованием и было вознаграждено. Уже первый абзац собственно текста оказался зашифрованным по-другому (на самом деле этот абзац не был первым – в тетради были с мясом вырваны несколько начальных страниц). Этот метод также оказался несложным – к прежнему детсадовскому способу шифрования добавилось еще смещение на две буквы по алфавиту, но, тем не менее, меня это заинтриговало. Появилась надежда на то, что и в дальнейшем в тетради обнаружатся сюрпризы, над которыми вволю можно будет поломать голову, коротая унылые вечера.
Размышляя так, я взял стопку бумаги и стал аккуратно, буква за буквой, расшифровывать слова из тетради и в расшифрованном виде переносить их на чистые листы. Работа спорилась и вскоре я оказался захвачен тем сюжетом, который открывался мне с этих пожелтевших от времени страниц. В ту ночь я так и не ложился спать. Лишь под вечер следующего дня я с криком боли распрямил затекшую спину, доковылял до кровати, рухнул поперек нее и уснул, не раздеваясь. На расшифровку основного текста у меня ушло дней десять. Закончив с этим и перечитав написанное, я понял - нужно что-то предпринимать, ведь в записях речь явно шла о какой-то трагедии, а может, и о преступлении.
Для начала я съездил к родителям и расспросил их о Шпагиных. Выяснилось, что Шпагины – фамилия тех людей, у которых родители покупали дом. Покупали по дешевке, поскольку в этом доме, на чердаке, повесился непонятно из-за чего единственный сын Шпагиных и после этого они не могли больше жить ни в этом доме, ни в этой деревне, где все напоминало о нем.
Вернувшись домой, я взял школьные тетради Димы Шпагина за старшие классы и сравнил почерк в них с почерком, которым были сделаны записи в зашифрованной тетради. Сомнений быть не могло – почерки в них были идентичны. Значит, автор дневника – именно Дмитрий. Оставалось решить только, что с этим теперь делать. Вспомнив о своем однокласснике, который служит в милицейском управлении в больших чинах, я нашел в записной книжке номер его телефона и договорился о встрече с ним. В ответ на просьбу помочь мне с этим делом одноклассник покрутил пальцем у виска и посоветовал бросить заниматься ерундой. Но я проявил настойчивость и упросил его раздобыть информацию, проходил ли Дмитрий Шпагин по его ведомству двадцать пять лет тому назад. Также я попросил найти упоминания о местонахождении его родителей, чтобы иметь возможность передать им то, что писал их сын незадолго до своей трагической смерти. Уже на следующий день я знал о Шпагиных все, что был известно о них советской милиции. Единственное дело, по которому проходил Дмитрий Шпагин – это дело о его смерти от собственных рук. Родители его, Владимир Никанорович Шпагин и Любовь Ильинична Шпагина, погибли, врезавшись на автомобиле Жигули в бетонную опору линии электропередач где-то в Полтавской области. Их тела, отлежав в местном морге положенный месяц, были похоронены за государственный счет.
Таким образом я оказался единственным правообладателем и полновластным хозяином этой тетрадки. Что в ней: трагические фантазии безнадежно влюбленного молодого человека или исповедь безумца, благодаря звериной хитрости ускользнувшего от правосудия, но наказавшему себя самостоятельно – судить вам. Я же умываю руки. Единственное, о чем я считаю необходимым вас уведомить – это о причине, по которой в приведенном мной тексте нет дат записей. Дело в том, что я не смог понять, каким образом Дмитрий Шпагин зашифровывал даты. Поэтому сколько времени проходило между записями, писал ли он регулярно или от случая к случаю, узнать, к сожалению, не представляется возможным. Ну, вроде бы все.
Приятного и поучительного чтения вам.
С уважением,
Сергей Власов.