- Я переоценила свои силы... – неожиданно закапали слёзы, - нет, я понимала, что будет нелегко... Но у меня нет больше сил! Я уже начинаю ненавидеть свой дом, себя, её... Я больше не могу...
- Взялась – терпи, - грубовато сказала Галина Алексеевна, - тебе только терпеть и остаётся. Жалко мне тебя, Лариса.
- Сейчас надо домой идти, - слёзы уже лились потоком, - не хочу, не могу больше! Каждый шаг оттягиваю... Если бы не дети... Сейчас, первым делом – перемыть посуду, которую она натёрла грязной тряпкой... потом – отмыть унитаз от старательно размазанного ею дерьма... потом – заставить её вымыться, с криками и возмущением... И так – каждый день, не могу больше!...
Свекровь забрали к себе почти год назад, после смерти свёкра: её старческий маразм требовал постоянного ухода и присмотра. Приехали после похорон отца, а она... даже рассказать толком ничего не может. Путает лица, знакомые и незнакомые; не чувствует запахов испорченной пищи; не может ничего приготовить; не может посчитать деньги; отдала кому-то половину добротной одежды из шкафа... Это заметили, когда стали собирать вещи для переезда – не оказалось ни шуб, ни шалей, ни меховых шапок; всё разошлось по «добрым людям», воспользовавшихся стариковской немочью...
- Пусть поживёт здесь полгода. Понимаешь, всего – полгода! А потом я приеду и заберу её к себе, - пьяненько горячился старший сын.
- Ты её заберёшь к себе? – пытался удостовериться муж, её младший сын, а что твоя Люба скажет?
- А что – Люба? Заберу! Дай мне только подготовиться, ну, там мебелишку подкупить, то да сё...
- Кто за ней смотреть будет здесь? Родных никого не осталось...
- Тамара будет заходить иногда... соседи присмотрят… Всего полгода! Пусть у неё пенсия накапливается, а я потом заберу.
- Да, - соглашается муж, - пусть поживёт одна, а потом...
Не выдержала (Тамара уже успела рассказать и о «добреньких» соседях, и о пищевых отравлениях, и о пропавшем хрустале, и о розданных неизвестно кому деньгах), вмешалась:
- Хороши сыночки, слов нет! Готовы бросить мать в таком состоянии. Она же сейчас, как маленький ребёнок! Растила, растила – вон каких «дяденек» вырастила, а вы...
- Не вмешивайся в наш разговор, - попытался было свысока «приструнить» солидный лысоватый «старшенький», - мы решаем!
- Вы - нарешаете! Уже полчаса этот бред слушаю... А вы знаете, что вчера она достала из мусорного ведра полугнилой помидор и съела? Что она постоянно выключает холодильник – чтобы не шумел и в нём всё тухнет? Что позавчера она отдала деньги какому-то проходимцу – говорит, что его помнит, только не знает, как зовут?... И вы, взрослые, умные мужики – вы этого не видите? Или не хотите видеть?... Конечно – зачем, и так всё хорошо!
«Старшенький» заткнулся, потом недовольно проворчал: «Злая ты стала...», а муж, словно от гипноза очнувшись, согласился: «Да, её нельзя оставлять одну»...
Вот так и получилось: мать забрали, пенсию из Самарканда перевести не смогли, сами жили в Заполярье первый год – на минимуме, впроголодь, без полярных надбавок и льгот. «Старшенький» обещанных денег для матери так и не прислал.
Ноги домой не шли, они не слушались, с трудом переставляла их, поднимаясь на свой третий этаж.
«Пусть бы эта лестница не кончалась» - мимолётом подумала и испугалась самой себя. Уже на пролёте второго этажа услышала спорящие голоса из своей квартиры: маленький сын с дочкой что-то объясняли раздражённо кричащей свекрови.
Слёзы потекли вновь, бессознательно попыталась сесть на грязную лестницу, опомнилась, негромко застонала («не хочу туда... не могу... а дети?...») и начала вновь переставлять ноги по ступенькам вверх.
- Лариса, извини, - приоткрылась соседняя дверь.
- Да, Валентина Александровна, - пряча слёзы и натягивая «спокойствие» на лицо.
- Тут сегодня твоя свекровь заходила.
Сердце застучало, на быстро покрасневшем лице удалось «соорудить» интерес – мол, готова слушать, а изнутри рвался вой.
- Она денег просила, говорит, вы у неё всё забрали. Ларис, я всё понимаю, я ей дала десяточку, извини... она же, как ребёнок... Говорит, мол, столько лет рядом живём... не помнит ничего.
- Да, спасибо большое. Сейчас я вам отдам, - достала деньги, - я попрошу мужа поговорить с ней.
- Да, - вздохнула соседка, - надо... неизвестно, к кому ещё она обратится...
- Мама, мама! А бабушка мусорное ведро на стол поставила! Мы ей говорим, что так нельзя, а она ругается!
- Кто?! - возмущается свекровь, складывая на груди руки, - я?! Я что – дура?!
- Мама, мы ведро снимаем, а она не даёт!
Успокаивая детей, пыталась взять себя в руки, обдумывая, что говорить и что делать. Не успела, свекровь опередила:
- Ты понимаешь, вот этот, маленький, меня учит! Как будто я дура какая-то!
Имени внука она запомнить так и не могла: называла сынишку «вот этот, маленький» или «этот мальчик».
Отмыла выпачканую посуду, вместо унитаза вымыла с хлоркой провонявшую ванную – сегодня свекровь сходила туда... сготовила ужин и завтрашний обед, повытаскивала изо всех щелей заткнутую туалетную бумагу и запрятанные куски хлеба... Вернулся с работы муж, помог пропылесосить.
- Лариса, иди скорей сюда! – услышала зычный голос свекрови из кухни.
Она стояла у плиты, возбуждённо и радостно объясняла:
- Смотри, сколько я наготовила!
Оцепенело наблюдала, как свекровь приподнимала крышки кастрюлек и хвасталась, подумала: «...это что-то новенькое... раньше такого не было...»
- Смотри: я тут, оказывается, борщ сготовила! А тут у нас что? Это каша! А вот тут – мяско потушила! Сейчас вот придёт... а я – наготовила!
- Кто придёт? – спросила обречённо, даже не представляя, что может услышать в ответ.
- Ну... это... – задумалась свекровь, увидела забежавшего в кухню «этого мальчика», и обрадовано продолжила, - их мать!
- А я... кто? – спросила, ощущая себя полной дурой. – Я, наверное, тут поубираться пришла. Пора уходить?
Хотелось смеяться, но вновь выступили слёзы.
- Да что ты! Ты же – моя милая, хорошая, дай я тебя поцелую!
- Не надо, - ответила автоматически, подумала, что не права, и выскочила из кухни.
- Лёш! Лёша! Иди сюда, - взмолилась после пятнадцатиминутных уговоров; свекровь удалось уговорить раздеться, но в ванну она залазить наотрез отказалась. Слегка намочив руками лицо и живот, сказала почти с ненавистью: «Ну, вот! Я помылась! Чего тебе ещё?»
- Ну, помоги мне, в конце концов! Она же меня не слушается! Её надо отмыть...
- Лар, ты пойми... она же мне мать, как я могу? Она же раздетая...
Взбешённо, но очень чётко, ответила:
- А ты представь, что я – умерла.
Села на пол, обхватив голову руками, и, покачиваясь, неслышно «подвывала» всё время, пока муж, нервничая и крича, помогал матери вымыться.
Полтора года. Всего восемнадцать месяцев. Много или мало?...
«Каждому – по мере сил его...»