А пелёнки подождут!

Ольга Чибис
По дороге в консерваторию нам попадается Нелли, и, конечно, принимается за свое – давай, мол, я тебя познакомлю, есть хороший вариант. Отвечаю: “Да рановато, пожалуй: мне еще подучиться надо, опыта поднабраться и все такое”. Нелька с осуждением: “Смотри, донабираешься ты своего опыта - поздно будет!” Ну вот что значит поздно? Всему свое время, и уж что-что, а “хороший вариант” я себе найду легче легкого, было бы желание. Но разве можно это объяснить тому, у кого появился пунктик на будущей семье? Впрочем, Нелька-то еще ничего, а вот у Даньки такой пунктик был всегда – только об одном говорить в состоянии: какими должны быть родители и как нужно воспитывать детей. Казалось бы, сколько можно? Мы обсуждали это десятки раз, сотни раз, тысячи! Болото какое-то в мозгах, ей-богу.
– Кстати, что-то Даньки не видно, - вспоминаю я. – Надо бы собраться как-нибудь, а то, глядишь, разбежимся скоро. Данька вон точно скоро от нас упорхнет.
– Да, - соглашается Санни.
– Хотя, казалось бы, куда торопиться? Вокруг столько всего интересного - музыка, живопись, науки! И охота себя в четырех стенах запирать? Ну, Даньке собственные мозги никогда не были нужны.
– Да, музыка – это прекрасно.
Ну, хоть кто-то со мной соглашается! Санни вообще мой самый старый и преданный друг.
На концерте мы дружно замираем: органная музыка – это магия, а Бах – проводник между космосом и душой… Лично меня эти звуки облагораживают и зовут к новым высям. Страшно подумать, сколько потеряла бы моя личность, не испытав этого… этого волшебства, вот. А ведь обзаведись я уже семьей, так и было бы. Зато когда-нибудь потом у меня наверняка проявятся хорошие музыкальные способности, а это, между прочим, и на всей семье благотворно скажется. Музыка очищает. Ума не приложу, как может Нелька этого не понимать. “Тони, ты совсем не готовишься к тому, чтобы однажды стать частью семьи!” Это я-то не готовлюсь? Да я, между прочим, ещё как и даже побольше некоторых! Нелька совсем не смотрит вокруг, а оглядываться все же надо.
– Что ж, музыкальное образование у нас какое-никакое есть, - подвожу я итог, когда, переполненные эмоциями, мы покидаем зал. – Теперь давай историю искусств поизучаем хоть немного…
– Смотри-ка, – перебивает Санни, - неужели Данька?
Действительно, похоже на Даньку: знакомая аура. Но какое жалкое зрелище! Унылый скверик, на лавочке женщина читает журнал. Джинсы потертые, свитерок тусклый, горло замотано каким-то платком – думает, что так модно, а на самом деле выглядит как простуженная клушка… Рядом коляска, и вся набита битком: бутылки, игрушки, запасные памперсы, пакеты и пакетики… Не терпелось же себя загрузить! Что ж, охота пуще неволи.
– Коляска розовая, - замечает Санни.
Приблизившись, мы убеждаемся - девочка.
– Эй, привет! Ты нас еще помнишь?
Данька смотрит мимо нас, и, нахмурясь, что-то бормочет.
– Не может быть! – поражается Санни. - Уже? Не узнает?
– Зато она получила ровно то, о чем мечтала: строгий режим дня, ночные кормления, слюни повсюду… а еще ведь зубы начнут резаться - брр! Ладно, нам пора.
– Нет, погоди, давай попробуем ее разговорить! Чего это она нас не замечает? – Кажется, Санни это обидело. – Эй, подруга! Как у тебя дела-то – всё хорошо?
Но тут из коляски раздается визгливый плач, и мы спешим удалиться, оставив мамочку-наседку на разные лады повторять: “Дашенька, Дашенька, что ты…” Не знаю, как насчет Санни, а на меня такие встречи действуют угнетающе.
– Ну что, в Третьяковку для начала? – предлагаю я преувеличенно бодро. Санни отвечает невпопад:
– Надо же, сколько времени прошло, а мы и не заметили… Нелли нас тоже, наверное, скоро покинет.
– И пускай! Потом жалеть будет. Что за спешка? Кому мы нужны с минимальным образованием, совсем пресные, никакие?!
В Третьяковку попадаем удачно: как раз открылась выставка Шишкина. Мы долго рассматриваем полотна, полные трепетной магии лесного света и тишины… Как все-таки много интересного в мире! Если сейчас ко всему этому не успеть прикоснуться, то когда?
– Смотри, какая милая пара, - Санни указывает на молодых родителей с дочуркой. Папаша держит ее на руках, показывая “косолапых мишек, которые зимой спят в берлоге”, а мамочка что-то рассказывает о художнике.
– Вот это я понимаю! – соглашаюсь я. - Это вам не лавочка в скверике, линялые джинсы и дамский романчик. Родители что надо. Такие дочке нормальное воспитание дадут. А все почему? Наверняка и сами сюда не раз когда-то захаживали - вот как мы с тобой сейчас.
– Не хочешь их “попасти”? Узнаешь, где живут, чем дышат…
– Идея, конечно, неплохая. Они мне нравятся, особенно папочка. Как нежно на ребенка смотрит - не слишком-то часто такое встретишь… Только нам ведь с тобой еще столько успеть надо! А всё эти пеленки-распашонки у нас тоже будут, – куда мы денемся! - но когда-нибудь потом…
Санни почему-то начинает грустить.
Хорошие курсы по истории искусств мы находим очень скоро. Ведет их замечательный специалист и талантливый лектор - слушая его, мы забываем обо всем на свете, и с каждой лекцией мир образов, мазков и теней становится для нас все привычнее и роднее. Еще мы часто бываем на экскурсиях, в самых разных галереях самых разных городов – и, кстати, несколько раз мне встречается та самая пара из Третьяковки. Оба спокойные, интеллигентные, хорошо образованные. Особенно он. А что - может, и правда?.. У них, конечно, уже дочь есть, но мне это нимало не помешает.
Последнюю лекцию (обобщающую, а потому очень-очень важную!) Санни пропускает. Встречаемся мы уже после, на обычном месте – в беседке у реки.
– Нелли уходит, - говорит Санни, и каким-то странным тоном. – Вернее, уже. Сын. Это давно планировалось, и нас с тобой звали на проводы. Ты ведь помнишь?
– Да, конечно! – Вообще-то не помню, но что-то подсказывает мне, что лучше в этом не признаваться.
– А знаешь, Тони, мы ведь тебя ждали: думали, захочешь попрощаться. Неизвестно ведь, когда теперь увидимся, и увидимся ли вообще.
– Да уж, это как повезет, можем больше и не встретиться, - соглашаюсь я. – Вряд ли Нелька теперь вылезет из дома, да еще ради нас. Его ведь по-настоящему никогда не привлекало образование, а уж тем более науки и искусства. Главное – получить тот минимум практических знаний, которые поможет жить в семье. Ну что ж, каждому своё.
– Ты вроде бы его осуждаешь? – неожиданно говорит Санни. - Но что плохого в том, чтобы завести семью? У тебя будет настоящий дом – родные стены и близкие люди, ты будешь любить их, а они – тебя…
– Безусловно, в любви ничего плохого нет. – (Ну вот почему всегда чуть что – сразу про любовь? Тоже мне, нашли безотказный аргумент.) – Но в зависимости-то - что хорошего? В том, чтобы много лет не принадлежать себе? Чтобы кто-то тебе диктовал, чем заниматься и когда ложиться спать? Это сейчас мы сами себе хозяева. А потом? Куда скажут, туда и пойдешь, и делать будешь не то, что хочется, а что надо. Ты посмотри по сторонам – много ли хороших семей среди тех, кто поспешил…
– Тони, ты так рассуждаешь, сколько я тебя помню. А время-то идет. Пора уже, знаешь ли, и на землю спускаться.
Ну вот, пожалуйста – еще один “безотказный” аргумент. Время… Да у меня вся жизнь впереди! И свое время, между прочим, я очень ценю, а потому трачу с умом, ведь столько всего надо успеть! Ладно, не стоит так кипятиться. В конце концов, нет вины Санни в том, что у меня интересов больше.
– Ладно, как хочешь! - (Если не я проявлю великодушие, то кто?) – Ну, куда теперь? У тебя вроде было желание химией заняться? Или лучше биологией?
– Ты лучше в "Детский мир" загляни, - советует Санни, - не все же в заоблачных сферах витать. И вообще - ты как-то странно воспринимаешь жизнь: как будто на ней, как на линейке, деления прочерчены: сначала одно, потом другое, затем третье... А жизнь – она ведь многомерная, и многие вещи можно делать одновременно. А эти твои самооправдания – просто равнодушие к людям, так и знай.
– У кого равнодушие? У меня - равнодушие?!
Расстаемся мы не очень хорошо – вроде и не поссорились по-настоящему, а недовольство друг другом осталось. Ну да ничего, скоро помиримся: Санни отойдет и поймет, кто из нас более прав.
Теперь я увлекаюсь лепкой из глины – какую же красоту можно создать, и совершенно самостоятельно! Равнодушие… Я хочу, чтобы когда-нибудь у меня был не просто уютный, а уникально индивидуальный дом, в котором всё наполнено творчеством, от собственных стихов, которые ты читаешь гостям, до вышивки на занавесках. А пока я вместе с группой слушаю учителя: как замешивается глина, чем отличается каргопольская игрушка от кировской, какими красками лучше расписывать фигурки… Мы представляем себе, как бы всё это делали сами, мысленно водим по глине пальцами, продумываем формы и узоры, делимся впечатлениями – и до чего же это увлекательно! Теперь, если кто-то из нас захочет заняться лепкой, то быстро сделает большие успехи: пальцы вспомнят опыт. Опыт создания красоты – вот ради чего стоит жить. А пеленки и погремушки подождут. Жаль только, что Санни рядом нет.
И вообще мы что-то давно не виделись - пора уже, кажется, помириться. Я решаю проявить терпимость и в поисках Санни отправляюсь гулять по городу.
А вот, кстати, и “Детский мир”. Загляну-ка, пожалуй. О-о-о-о, какой размах! Кажется, я отстаю от жизни? Пожалуй, пора бы уже определиться. Ну-ка, ну-ка, что у нас тут для мальчиков? Машины-пистолеты – это понятно. А, вот развивающие игры и книжки – уже интереснее. Паззлы, конструкторы. Качели, велосипеды… Да, возможностей стало не в пример больше, чем в те времена, когда мы здесь были вместе с Санни… А для девочек? Хм, какое миленькое платьице! И башмачки с пряжками-бантиками. И чулочки! Все такое трогательное, воздушное... Дневник для маленьких принцесс. Сверкающие заколочки для волос. Ну надо же - и косметика детская появилась! Может, пусть девочка? Да, девочка лучше. Определенно – девочка.
Рядом с кроватками замечаю знакомую пару. И малышка с ними… Вернее, не такая уж и малышка – ростом маме почти по плечо. Это сколько же времени прошло? Прикидываю и понимаю: не так уж и много, просто она давно мне нигде не попадалась. Но почему-то начинаю нервничать… Папаша подходит к коляскам, рассматривает. А ведь это знак! – понимаю я. Поджидаю их у магазина и отправляюсь следом.
У подъезда большого кирпичного дома они останавливаются, потому что их окликает соседка. То есть из дельнейшего разговора я понимаю, что эта женщина в застиранной водолазке и с явно “самодельной” стрижкой – их соседка (Данькин вариант, но еще более облезлый). Она перестает раскачивать на качелях двух чумазых мальчишек, радостно целует девочку и рассказывает, как сильно ей всегда хотелось дочку. Нет, ну надо же! И этих-то карапузов как следует отмыть не может, не говоря уж о том, чтобы одеть, а туда же, третье чадо ей подавай… “Мои” в ответ рассказывают, как славно побродили сейчас по магазину, и непонятная тревога во мне растет. Оглядываюсь по сторонам и будто впервые замечаю, как много вокруг незнакомых и молодых… Еще раз приглядываюсь к папочке…
И вдруг решаюсь!
Дальнейшее помню смутно. Кажется, был прыжок в темноту, потом меня будто бросило в сторону – а потом…
Потом мне несколько месяцев постоянно хотелось спать. Я дремала, и мне снились сны, в которых я извлекаю чарующие звуки, держа смычок, как волшебную палочку, и прижимая к себе скрипку, словно бесценную этрусскую вазу… Я беру в руки кисти, почти не глядя делаю мазок – и на холсте рождается солнце и начинают шуметь листья… Вот все удивятся, когда узнают о моих талантах! Вот обрадуются! Конечно, в первые семейные годы за множеством мелких бытовых дел я кое-что подзабуду - но родные ведь помогут мне вспомнить, предложат лучшую художественную школу и учителя музыки... Правда, иногда в мою блаженную дрему врывается грубый шум, а иной раз меня даже начинает трясти... Но в моем положении (это мы еще в начальной школе проходили, а училась я всегда хорошо) волноваться вредно - и я изо всех сил сохраняю спокойствие.
А еще потом было тяжело, больно и… да ну, даже вспоминать не хочется.
Прихожу в себя в роддоме, и первым делом замечаю… Санни! Валяется на соседней койке, косые глаза таращит. Как здорово!
– Эй, привет! А я тебя искала, искала… Ты чего пропадаешь-то? Хотя можешь не отвечать. Готовиться пришлось, да?
– Ну ты даешь, - отвечает Санька, - а я думал, еще не скоро созреешь…
И тут открылась дверь, и к нам зашла Мамочка (ну, из Третьяковки). Я немножко смутилась, но больше обрадовалась:
– Наконец-то! А он где?
– Тише-тише, - ласково сказала она и… прошла мимо меня. К Саньке!
Не успела я опомниться, как дверь скрипнула во второй раз. Рядом со мной встала какая-то мокрая курица, заглянула в лицо… Да это же Соседка!
– Так, что происходит?! – заверещала я, не в силах осознать ужасную правду. – Санька, ты… она… они… Подлец, ты что же, меня попросту отпихнул, чтобы первым успеть?!
– Что значит “отпихнул”? Я этот переход давно запланировал, всё разузнал, всем нужные мысли внушил. Кто же знал, что ты вдруг неизвестно откуда выскочишь?
– Тонечка, радость моя, ну чего ты… - растерянно повторяла Соседка, пытаясь сгрести меня своими куриными лапами.
– Эй, ты чего? – отбивалась я от нее как могла. - Отойди! Не мешай! Я не к тебе!
– Да что тебе в ней не нравится-то? – удивился Санька. - Она тебя любить будет...
– “Любить”! Ты посмотри на нее – даже здесь в каком-то старом халате, ничего получше найти не cмогла!
– Нашла к чему придраться – халат… Вот муж ее против был, даже скандалы закатывал – это хуже. И вообще, должен тебя предупредить, он выпить не прочь.
– Кошмар! Условий никаких, да еще и муж-пьяница! А на образование деньги нужны – как она меня учить-то станет?!
Санька дрыгнул ногой и нагло заявил:
– А чему тебя учить-то? Ты и так уже все знаешь. Логичней уж, чтоб теперь их ты чему-нибудь научила.
Я задохнулась от возмущения, а Соседка тем временем заявила Мамочке:
– А здорово получилось, правда? Вдруг они поженятся?
– Всё может быть, - улыбнулась та.
Нет, ну что за маньяки! Человек только-только в себя пришел, а им уже не терпится ему на шею ярмо надеть!
Хотя… идея-то неплохая. Ну, Санька, подлец, погоди! Вот ка-а-ак выйду за тебя замуж - узнаешь тогда, как меня подставлять! Попрыгаешь! Покусаешь свои глупые локти!
Стоп-стоп-стоп… О чем это я? Какой замуж?! Мне еще столько надо успеть! Придется же заново развивать все способности – одной, без всякой поддержки! А замуж – это потом, потом-потом-потом… О ужас! Я, кажется, уже почти всё забыла… “Не хочу! Не хочу! Потом!” – хотела закричать я, но раздалось лишь беспомощное:
– Вааа! Уаааа!