Ровно в одиннадцать дверь в подростковое отделение психиатрической
клиники открывается, и посетители входят сначала в тамбур, а когда
дверь за ними закрывается, то открывается дверь в длинный светлый
коридор, и посетители проходят, выискивая своих чад. Палата номер
один - в самом конце.
Элик, пятнадцати лет, по его детскому виду ему столько не дашь,
красивый парень восточного типа, сидит совершенно голый на
принесенном из дома матраце, взамен больничного, который он неделю
назад подрал, и который ему теперь не дают. Но и этот домашний
матрац, как мне объяснила продавщица, не фабричный, а самодельный,
превратился уже в большой мешок, со сбившейся внутри и свободно
перемещающейся ватой. Рядом с Эликом лежит купленное мною неделю
назад одеяло.
Я прошу Элика одеть тапочки и идти ко мне, несмотря на замечание
сиделки, что тепло, и можно идти и без тапок. Я усаживаю его за
один из столов, которых много вдоль стен коридора, и одеваю в
чистую фуфайку, трусы и носки. Тем временем он достает из моей
сумки воду и начинает пить. Мальчик из соседней палаты приносит
старое Эликино белье, найденное на подоконнике.
Мы с Эликом угощаемся. Сегодня праздник - 8 марта, и он ест
печенье с абрикосовой начинкой, кусочки торта, персики и соленый
огурец одновременно, и только потом - кусочки ветчины и тушеную
курятину. Тут надо бы объяснить, как Элик оказался в
психиатрической клинике.
Приближался Новый Год и врачи спешили освободить палаты с
роженицами, которым по их мнению уже было пора рожать. Но в
случае с Эликом они ошиблись. Он родился недоношенным.
А в процессе реанимации ему неудачно поставили капельницу, и
лекарство, проникшее в ткани, спровоцировало рубцевание внутри
левого глаза и в левой височной зоне.
Вот он и получился таким, каким он есть. Не разговаривает, но
уже достаточно сообразитилен, чтобы с ним можно было общаться
на бытовые темы. Не агресивен, приучен к терпению, но терпелив
до некоторой черты, после которой начинает активно бороться за
свои права путем всякого рода демонстрационных действий. Чаще
всего попросту лупит себя по голове. Посуду, упаси Боже, не бьет
никогда, хотя многие взрослые предпочитают делать именно это.
В интернате он подрал ультрафиолетовые светильники, прикрепленные
к стене высоко, так, что даже при его росте, ему надо было встать
на кровать. Подрал все три штуки. Подрал, я думаю, по недомыслию -
в знак протеста. Решили, что это - весеннее обострение, и
поместили его в клинику.
Там не он один такой. Его сверстник, мой тезка Дима умеет
немного говорить. Он встречает входящих в светлый коридор,
трогает меня за руку и произносит единственное слово, которое
умеет, - Мама ! Оно звучит утвердительно. Он хочет сказать, что
к нему тоже придет мама. Пока мы угощаемщся, сердобольные
посетители дают Диме кто - конфету, кто - пирожное.
Мы идем в туалет. Холод страшный - мальчишки курят у раскрытой
фрамуги. Пластиковых кружков на унитазах нет, и они - ледяные,
хотя и чистые. Но в умывалке тепло, горячая вода и мыло, есть
душ и ванна, можно помыть ребенка.
Когда мы возвращаемся Дима громко зовет свою маму. Ему говорят,
что маме долго ехать - сначала на поезде, потом на автобусе и
метро. Дима неожиданно ложится на пол у стены коридора, и его
никак не могут поднять. Наконец, с ласками, с плясками, с
притопыванием и прихлопыванием его заманивают на кровать. Через
некоторое время он опять вспоминает маму, и из палаты раздается
звериный крик. Дима начинает бить ногами. Подбегает старшая
сестра и спрашивает, есть ли привязки. Привязки есть, и Диму за
ноги и за руки привязывают к кровати.
В то время я провожаю Элика на его кровать и замечаю, что у
него нет подушки. Конечно подушку можно взять с соседней, пустой
кровати, но я подозреваю, что это будет неправильно, и прошу
дать ему подушку. Мне говорят, что свою подушку он подрал.
Я ухожу и, оглядываясь, вижу голову Элика высовывающуюся в
неестественном положении горизонтально над матрацем из-под
одеяла...
Иду на рынок, благо он близко, у станции метро. Перед рынком -
цветочный базар. Море восхитительных цветов, особенно много
тюльпанов, самых разных, есть даже белые. Прохожу мимо, покупаю
подушку и плед в красивой прозрачной сумке. Возвращаюсь в
больницу и под общие возгласы: "Ну и дедушка! Вот какой дедушка!"
укадываю Элика на подушку и укрываю его сверху широким пледом.
Он немедленно прячется в него, как в домик.
Уходя вижу, что Дима уже успокоился. Он лежит на нормально
застеленной постели, поскольку, в отличие от Элика, он ее не
дерёт. Умственная отсталость видна по его внешности. Он закидывает
голову вверх, лицо отёчное и рот кривится набок. Он по-прежнему
привязан к кровати. Мама к нему не приходит.
...
Не расстраивайтесь сильно из-за Димы. В следующее мое посещение
он маму не вспоминал, а только рычал и бросался тапочками.
Мальчишки из соседней палаты глазели на это, как на занятное
цирковое зрелище. Было ли 8 Марта просветлением, или желание
видеть маму было аномалией в его сумеречной жизни, - никто
этого не знает.
8 марта 2008г. Москва
На снимке - мой внук, летом этого же года в Анапе