У неё не было глаз, то есть я смотрел в её глаза, и глазницы-колодцы обрамлённые острой проволокой густо крашенных ресниц манили вглубь, но их бездонность заставила меня отшатнуться. Я уставился в пол, буквально совершая насилие над неосознанным стремлением погрузиться в эти глаза. Делая вид, что рассматриваю причудливый рисунок, оставленный природой на гладкоотполированных каменных плитах пола, силюсь вспомнить цвет этих глаз и фантазируя напрасно, понимаю, что в моей памяти не осталось никаких зацепок, есть только ощущение и именно оно волнует меня, а не предмет, поднявший волну страстных желаний и судорожного побега из бездны, утягивающей меня. Тем не менее, смутные логические умопостроения приводят меня к несомненному выводу о бесплодности ощущений, коль они не имеют причины. Я заставляю себя оторвать свой взгляд от пола и многочисленных пар ног, совершающих жертвенные движения в угоду своих владельцев. Я запрокидываю голову вверх и зажмуриваюсь от лучей выскочившего прямо на меня солнца. Стою так несколько секунд, обожжённый теперь уже взглядом свыше. Стою и вертляво иронизирую над собой, не удовлетворённый ни ярким солнцем, ни тёмной бездной её глаз. Медленно опускаю голову, не раскрывая глаз, прислушиваюсь к гулу праздной толпы и цепляюсь за мысль о бездне. Значит, они точно не голубые. Вряд ли подсознание выкинуло бы ассоциацию с безной в мой мозг, ни будь её глаза достаточно тёмными, скажем, карими с тем иссиня-чёрным оттенком, столь характерным для южанок. Я открыл глаза и посмотрел в ту сторону, где несколько мгновений назад встретил её взгляд, опрокинувший меня внутрь себя. Ничего похожего, милые улыбки, хоровод прогуливающихся людей, подчинённый странным законам геометрии, распадающийся на неравные части, текущий в разные стороны, и взгляды, странные участливые взгляды, я отрываюсь от земли и лечу, лечу...
Сиреневый кокон навязчиво липнет к глазам, я пытаюсь содрать его, хотя бы и вместе с кожей, но силы мысли для этого не достаточно, надо ещё и поднять руки, поднести их к охранителю, мешающему видеть красоту. Осознание необходимости действий лишает меня сил, я мечусь в бесплотных попытках прорваться и сдаюсь, заметив движение, скорее некую пульсацию цвета. Любопытство захватывает меня, я завороженно слежу за малейшими изменениями, происходящими передо мной. Ни цвет, ни сила тона не изменились, но плотность как бы нарушилась в нескольких местах на периферии и справа от центра. Неуловимые движения савана, покрывающего меня захватили всё мое внимание. Вдруг справа, там где сиренева истончилась, мгновенно вспыхнул свет, но не ослепляющий, а ровный и мягкий, словно через защитный фильтр. Заботливо вставленный невидимой рукой предохранитель постепенно рассеивался, давая мне возможность привыкнуть к свету. Я наконец поднял руки и поднёс их к лицу, изучая строение фаланг, не веря в совершенство их форм и возможностей, легко пробежался пальцами по воображаемой клавиатуре и осознал, что улыбаюсь. Заскользил пальцами быстрее, быстрее, упиваясь бешенным ритмом галопа, раздающегося в моей голове, я готов был захохотать во всё горло, но мои пальцы остановились в чьих-то цепких, мягких руках и я замер в ожидании и готовности провалиться в другое, неведомое мне измерение. Чужие руки держали меня твердо и нежно, и я держался за них, ищя возможность перейти по этому мостику, нежданно соединившему нас. Поднял глаза выше, чтобы найти то, от чего сбежал несколько минут назад и увидел себя, распростертого на мраморе набережной. «Нет, нет, это не солнечный удар, - прошептал я, - это бездна, которая может стать раем, если я осмелюсь в неё заглянуть».