Он родился в славном научном городке близ Москвы, где вкалывали «за совесть» нищие физики. Физики были счастливы – куда счастливее кучки деляг от науки, которые проживали тут же, хозяйствуя и распределяя. Потому что последним всегда чего-то не хватало, а первые радовались тому, что есть.
Его тараканья семья была большой и дружной. В этом городке всё было с размахом, начиная с просторной, засаженной зеленью территории института, и кончая собственно бетонной громадой корпуса, где Мартин впервые появился на свет. Корпус этот не был роддомом, а был одной из наземных построек большого синхрофазотрона – резонансного ускорителя заряженных частиц.
Из элементарных частиц построен мир. Протоны с нейтронами составляют ядро атома, а вокруг кружат электроны. Они совсем маленькие, куда меньше тараканов. Но оказалось, и эти крохи могут состоять из чего-то ещё более элементарного. «Электрон так же неисчерпаем, как и атом», – говаривал дедушка Ленин, имея в виду не электричество, которое в лампочке, а бесконечность глубин познания. Ускоряя «домашние» элементарные частицы, можно реально моделировать и изучать трудноуловимые космические частицы высокой энергии. Для этого и был выстроен синхрофазотрон.
Орава рыжих родственников Мартина жила за старой облезлой тумбой и частично рядышком – за плинтусом. Здесь было тепло. Хватало крошек и мелких частиц пищи, которые в избытке оставались после холостяцких трапез Вани – хозяина этой крохотной мастерской-лаборатории, устроенной внутри упомянутого бетонного сооружения. Иван был научным сотрудником – физиком-экспериментатором – ни старшим, ни младшим, а так… Он не имел возраста, семьи и жил, почти не выходя отсюда. Ваня упорно трудился, втайне мечтая «поймать за бороду нейтрино», а если серьезно, залучить в магнитную ловушку и заставить крутиться в синхрофазотроне не какой-нибудь рядовой протон-нейтрон, а самое что ни на есть нейтрино, или что-то подобное – из фантастической плеяды элементарных частиц, которые прилетают из космоса, прошивают матушку-Землю насквозь и летят себе дальше, как ни в чём не бывало.
Ване казалось, что удача почти в руках – он приручит свою ветреную любовь и поселит в хрустальный замок ускорителя. Но у него не получалось. И тогда он вспоминал Создателя, обращаясь кверху с чудными упреками и странными про¬сьбами.
Дело в том, что, будучи коренным тамбовским русаком, Ваня боготворил евреев. Это потому, что все самые-самые великие физики были из этой славной компании. Если начать перечислять эйнштейнов, резерфордов и остальных, – пальцев не хватит. Ваня с обидой вопрошал к Создателю, почему тот не создал таким и его, Ваню, и просил исправить эту ошибку – прямо сейчас! Иван был убеждён, проснись он «умнейшим и удачливым», птица счастья не выпорхнет, как обычно, а заворкует в его объятиях. Но тщетно. Ваня просыпался таким же курносо-конопатым, безбровым и безусым. Скрёбся древней бритвой, и под крепкий чаёк без особого аппетита жевал подсохшие бутерброды, делясь харчами с тараканьей семьёй.
Семья Мартина состояла из домашних тараканов в умопомрачительном количестве, и наш герой был достойным сыном своего племени. Он был зачат в среду во время тараканьей свадьбы. Тут было много пап и мам, и было не принято делить на своих и чужих. Здесь царил дух социалистического общежития, и всё жёстко подчинялось единой цели – продлению тараканьего рода.
Ваню не особо раздражали «противные твари», более того, он им сочувствовал, ведь тараканы тоже не были евреями и так мало понимали в экспериментальной физике. К тому же насекомые приносили пользу. К примеру, у Вани подтекал кран, и тараканы ходили туда на водопой. Вместо того чтобы заставить себя заменить худую прокладку, Ваня успокаивал свою лень тем, что лишать питья живых тварей большой грех… Ну а, чем тараканы хуже, например, кошек? Мурки, в отличие от собак, привязываются не к хозяину, а к дому. А тараканы? Все думают, что они любят только тёплое сытное место, и делать пакости людям.
Но вышло иначе.
Ваня стал замечать, что возле крутится один не совсем обычный таракан. Насекомое отличалось сообразительностью и красотой усов. Усы были слабым местом – недостижимой Ваниной мечтой. В памяти услужливо всплывали великий Эйнштейн и пышноусый бард Розенбаум. Последний не имел прямого отношения к физике, но хорошо вписывался в образ. На душе теплело.
Так Ваня познакомился с Мартином.
Частенько, когда Ваня работал за столом, из-за тумбы появлялась пара роскошных усов, а следом и сам Мартин.
Кстати, имя ему придумал сам Иван. Почему «Мартин», Ваня и сам не знал. Может статься, перепутались в Ваниной голове знаменитый датский физик Бор и партайгеноссе Борман, которого как раз и звали Мартин, а может ещё какая напасть. Такое порой случается от одиночества и отсутствия хозяйки в доме. Возможно, таракан уже имел имя, но стеснялся представиться – он вообще молчал, заменяя звуки выразительными позами с участием усов. Однако на обращение «Мартин» Мартин не обиделся, стал реагировать и даже приходить на зов, если не был занят.
Явившись из-за тумбы во всей красе, Мартин опасливо перебирал лапками, приближаясь к Ваниному столу, замирал невдалеке и внимательно шевелил усами. Как-то раз Ваня начертал на бумаге E=mc2 и показал ЭТО таракану. Мартин крутанулся на месте, словно от радости, а его чёрненькие глазки возопили: «А я что говорил?!»
Потом божье творение вконец осмелело и каталось на Ванином плече по лаборатории. Это и привело к ужасной трагедии.
Как-то раз Ваня полез в одну из камер ускорителя, остановленного на регламентное обслуживание. Что-то там надо было подчистить-подкрутить, ведь платили Ивану совсем не за мученичество непризнанного гения, а за техническую работу «научного слесаря». Протиснувшись в квадратный люк, Ваня забыл про друга на плече и случайно стряхнул таракана, когда выбирался обратно.
А через какое-то время ускоритель включили…
Мартин, оказавшись в темноте, притих, и, шевеля усами-антеннами, пытался разобраться в обстановке и понять, есть ли опасность и откуда она исходит; как и куда двигаться, чтобы вернуться домой, к семье и другу Ване – «Ивану Великому». Именно так таракан воспринимал Ваню, потому что на Ванином плече сидеть было высоко, словно на одноимённой колокольне. А может потому, что Мартин, которому было скучно учить историю в тараканьей школе, спутал Ивана Грозного с Петром Великим.
Мартин полз зигзагами, цепляясь лапками за шершавый бетон и крашеный металл, огибал какие-то выступы, проёмы, трубы. Не находя выхода, он двигался снова, интуитивно стараясь понять и запомнить конфигурацию внутренней поверхности камеры… Когда снаружи проник звук сирены, а затем нарастающий гул, который вдруг оборвался, перейдя в отвратительное монотонное жужжание, сквозь толщу бетона проникла вибрация, и таракан ощутил своими загадочными природными рецепторами резкое изменение магнитного поля вокруг.
Мартин замер на месте. Вокруг происходило что-то необычное и опасное. ЭТО заполнило камеру, и теперь было везде, и он не знал куда спрятаться. Всё его тельце разрывалось от нестерпимой боли. Чудовищная напряженность магнитного поля, казалось, растягивала и рвала каждый его нерв, нарушая внутренние ритмы, глуша толчки его маленького тараканьего сердца, замедляя пульсации крови. В довершение Мартин ощутил, как что-то периодически пронизывает, пронзает, прокалывает его, не убивая, но и не давая существовать в обычном смысле. Казалось, не будет этому конца, но через какой-то промежуток времени через минуту, а может, через час – вдруг стало легче. Всё вокруг совсем не изменилось: то же жужжание, вибрация, уколы. Изменилось что-то внутри него. Время словно бы замедлило своё течение. Боль, отступая, стала тягучей, и он ощущал эту боль уже как бы со стороны, и даже видел себя со стороны. Мысли – ведь тараканы тоже думают! – стали неповоротливы и ленивы, труд осмысления стал переходить в праздное созерцание своего внутреннего состояния. Маленький мозг почти перестал реагировать и откликаться на внешние раздражители.
Потом вдруг всё стихло, магнитное поле пропало, пропала и боль. Постепенно вернулись и стали адекватны тактильные ощущения, вернулась и ясность мысли. Но он чувствовал: что-то в нём необратимо изменилось. Кошмар исчез, удалился, но забрал с собой часть его тараканьей сути. И, кажется, тела. Если бы Мартин действительно видел себя со стороны, то не понял бы сразу, что изменилось в его облике. Всё было почти как всегда. Но рыжий цвет хитинового покрова поблек, чёрные бусинки глаз посерели, а усы… О ужас! – его гордость – его прелестные усы поникли и стали на вид какими-то нечёткими, слабо контрастными. Как, впрочем, и другие линии – контуры его тела, которые словно бы размылись, теряя своё привязанное ко времени место в окружающем пространстве.
Поначалу Мартин перекусил крошками, которые стряхнулись вместе с ним с Ваниной куртки на пол камеры. Больше еды тут не было. Жажду он с трудом утолил частичками водяного тумана – конденсата, скопившегося в месте повреждения теплоизоляции медной трубки, по которой подавался хладагент системы охлаждения одного из главных электромагнитов.
А теперь Мартину совсем не хотелось есть, и почти расхотелось пить. Всё внутри него замедлилось, как у медведя, впавшего в зимнюю спячку.
Немного погодя, сквозь гнёт полудрёмы Мартин почувствовал присутствие в окружающем пространстве кого-то живого. Таракан подумал, было, про Ваню и даже ощутил нечто похожее на радость и надежду. Но вокруг было по-прежнему тихо, темно и герметично. Чуть погодя через колебания воздуха узник явственно уловил небольшое движение и звук – шуршание чешуек крыльев другого насекомого. Он понял, что это муха. Муха сидела невдалеке, свалившись с потолка во время «кошмара», и была едва жива, как, впрочем, и сам Мартин. Они были настолько слабы, что почти не могли двигаться и думать. Но им было приятно сознавать, что в этом ужасном противоестественном месте каждый из них не один.
Потом обоим стало легче. Но тут снова включилась сирена, кошмар повторился. И так несколько раз. Но боли уже почти не было, а пронизывающие плоть и нервы уколы вторичного излучения – квантов энергии частиц, выбитых со своих энергетических уровней чудовищной энергией основного пучка, разгоняемого в синхрофазотроне, – эти уколы потеряли остроту и стали даже приятны.
Однако муха в скорости погибла. Понесла её нелёгкая снова на потолок камеры. Перебирая окрепшими лапками, она ползла по потолку, и тут включилось магнитное поле. Лучше бы она упала сразу. Но она держалась некоторое время и сорвалась уже тогда, когда основной пучок частиц, фокусируемый магнитами в центральную зону камеры, набрал силу. Муха рухнула сверху вниз как раз через середину пучка. В доли мгновения её буквально стало раздирать на кусочки, а самая быстрая и заряженная энергией частица вмазала ей точно между фасетчатых глаз, и муха была распылена на атомы. Таракан подумал про эту частицу: уж не Ванино ли это нейтрино! – и тихо порадовался за друга. И ещё Мартин решил, что такая быстрая и яркая смерть для мухи лучше, чем вялое высыхание в канун зимы на подоконнике. И он снова остался один. От облучения Мартин стал совсем прозрачным. Лишившись плоти, он, по-сути, превратился в сгусток энергии. Он теперь совсем не хотел ни есть, ни пить, и стал зависим от облучения, подпитываясь от него. Если бы тараканы верили в бога, Мартин наверняка бы подумал, что его тараканья душа вместо того, чтобы покинуть мёртвое тело и отлететь к Всевышнему, осталась жить на месте. А тело, наоборот, бросив душу, растворялось в мощном водовороте энергии, и по клеточкам было выбито в никуда.
Ваня не сразу обнаружил пропажу друга. И уж никак не подумал о гиблой камере. Мартин и раньше незаметно покидал соколиное место на его плече, поэтому Ваня был спокоен. Но прошёл день, второй, а знакомые усы рыжей бестии не появились… Ване было немного грустно, и он решил ждать дальше. А пока утешался мечтами о своём. Просто вчера упала звезда, и он успел загадать…
Хитрый электромагнит был почти готов. Ваня построил его из списанных деталей и собирался реализовать изюминку: охлаждать жидким гелием обмотки из медной шины до состояния близкого сверхпроводимости, и тогда ток огромной силы, протекающий через обмотку индуктора, должен был обеспечить напряжённость магнитного поля, достаточную для отлова бродяги-нейтрино. Вот только Ваня никак не мог придумать, где украсть столько электроэнергии.
Ускоритель периодически включали и проводили с ним всякие умные и заумные эксперименты. А потом по заказу учёных инженеры изменили его режим, частично расфокусировав пучок частиц высокой энергии. Это, в свою очередь, привело к изменению спектра вторичного излучения в камере, где «отбывал срок» призрак нашего пленника, вернее его душа, лишённая плоти.
Мартин существовал, но его бытие текло в каком-то другом измерении. Тем не менее, он ощущал происходящее в камере. Ему было комфортно, если ускоритель работал. Когда силовое поле отключалось, Мартин словно засыпал. И вдруг всё изменилось. Очередное включение поля встряхнуло его, словно ударило о стену! К Мартину вдруг вернулось физическое ощущение своего отлетевшего тела, причём так, как если бы ему вкатили инъекцию чистого адреналина, а потом положили под асфальтовый каток. И появилось, усиливаясь, забытое ощущение боли, подобно тому, как человека фантомной болью мучает отрезанный палец.
Новый режим работы ускорителя постепенно возвращал всё на круги своя. Мартин обретал прежнюю плоть, но жестоко страдал от облучения. Постепенно вернулись жажда и чувство голода. Влагу удалось добыть прежним способом – снова выручила ободранная теплоизоляция на трубке охладителя. Утоляя жажду, Мартин вспоминал добрым словом Ваню, который, пребывая в высоких материях своей мечты, проглядел эту неполадку, когда обслуживал камеры, и тем самым фактически спас друга. Кстати, сообразительности нашего славного таракана – «дитя индиго» – вполне хватило не винить Ваню в происшедшем кошмаре…
Еды не было совсем, зато усы снова стали топорщиться! Мартин терпел лишения, надеясь на чудо. И оно произошло. Ваня снова полез в камеру что-то регулировать, и чуть не наступил на ослабшего друга. Мартин извернулся и мёртвой хваткой всеми своими лапками вцепился в рант Ваниного ботинка…
На воле Мартин перво-наперво пообедал колбаской. Он чувствовал, что изменился: стал излучать электрические поля, видеть сквозь стены, читать мысли и всё такое прочее. Однако кушать хотелось по-прежнему, а может и сильнее. Справедливо рассудив, что имеет моральное право, Мартин не стал подбирать крошки с пола, а пристроился к Ваниной тарелке, пока тот где-то болтался. Попив воды из подтекающего краника, наш герой отправился отдыхать, так как смертельно устал и едва шевелил усами.
Затем была радость встречи. После долгого и нежного смотрения в глаза, а также телепатической передачи радостных флюид в одном направлении – от Вани к Мартину, потому что человек так и не научился читать тараканьи мысли, влюблённый физик решил, не откладывая, похвастать другу своим изобретением, а заодно испытать магнитную суперловушку в деле.
Водрузив на стол железное детище устрашающего вида, Иван отвернул вентиль баллона с жидким гелием, перекрестился и воткнул аппарат в розетку. Бабахнуло, свет погас, а из щитка на стене повалил дым. Как и следовало ожидать, электропроводка лаборатории не выдержала и сгорела.
Это было обидно и надолго.
И тут произошло невероятное. Мартин, приблизившись к сооружению, коснулся усами обмотки электромагнита. Раздался треск и таракан на миг снова сделался прозрачным, а по его усам побежали красивые изумрудные искорки. В воздухе запахло озоном. Божественное голубое сияние возникло ниоткуда и заплескалось вокруг катушек соленоида. Электромагнит сыто загудел, выходя на рабочий режим, и тут в ловушку шмякнулось что-то необычное.
Оно напоминало чёрный жемчуг, дивно отливая матовым перламутром темно-лиловой сферы среди сполохов нежно-голубого сияния. Жемчужина была надменно холодна, как космос, но излучала тепло и надежду, как росток жизни. Если долго смотреть, в бездонной жемчужной глубине чудились тонкие черты лица с неземным разрезом глаз, напоминающим миндаль, которые были чернее ночи.
Похоже, это и было Ванино нейтрино – собственной персоной. Подмигнув Мартину, космическая частица широко заулыбалась обалдевшему от счастья Ване.