Плагиат

       

Он еще раз перечитал Правила и смял дымящуюся сигарету в пепельнице. Почти полгода, как он бросил курить, но иногда тянуло вспомнить забытый запах, и он доставал тайную заначку, щелкал зажигалкой, а потом просто клал зажженную сигарету рядом, чтобы чувствовать табачный аромат.

Правила были какими-то расплывчатыми. Он поморщился и остановил курсор на надписи «ЖЮРИ КОНКУРСА»:
Лактунский, Безкудников, Двухбратский, Берлеоз – все эти фамилии ему ничего не говорили.
«Одни мужики, - подумал он, - хотя, нет… вот внизу еще Подможная какая-то… филолог, литературовед, дальше – Неприменова, литературный критик, преподаватель Чикагского университета. Ну, уж если Чикагского – тогда конечно! Откуда они только берут этих ЖЮРИстов!». Он свернул окно и задумался.

«Ну, ладно бы знакомые имена – Веллер, допустим, обе Толстые, Дорофеев. Рубина, в конце концов. А эти..! Неизвестно откуда!» . У него не было кумиров, никаких идеалов он тоже не признавал, но отточенность слога, стремительный полет мысли и изящество сюжета всегда вызывали у него невольное уважение к автору написанного.

Прямо напротив на узкой полке с фотографиями, среди мелкого итальянского ширпотреба, сидел бронзовый Шут и наблюдал за ним своими оливковыми глазами.

«Слушай ты, писарь! Если это Жюри тебе не нравится, то это еще не значит, что его не существует! И, если ты не знаешь этих имен, то это тоже не повод, чтобы отзываться о них так пренебрежительно!» - сказал Шут, и бубенцы звякнули на его шутовском колпаке.
 «Ты вечно зудишь, - продолжал он, - вечно всех критикуешь, ноешь, что всё плохо, а толку?! Ты напиши что-нибудь сам, грибоедов, напиши что-нибудь такое, что не стыдно показать публике, а потом уж вставляй свои ядовитые шпильки другим!»

«Да пошел ты! Не лезь не в свое дело!» - он швырнул в Шута зажигалкой, но тот ловко увернулся и быстро спрятался за деревянным макетом трехмачтового парусника с итальянским флагом. Сквозь чахлые паруса была видна его наглая улыбающаяся рожа.

- Зачем ты написал этой девчонке про точку G, зощенко? Это что, юмор такой, да? Ты что, сам не понимаешь, что с женщиной нельзя так шутить? Я бы не удивился, если бы в суде она выиграла процесс! И я бы, кстати, голосовал за твое четвертование!
- Не тебе судить, bastardino(*1)! Если у неё нет чувства юмора – это, как говорится, навсегда! А две другие, так называемые, поэтессы, между прочим, «спасибо» сказали. А волоокая эта, Аурита, так вообще чуть ли не запела: понравилась, говорит, ваша интерпретация. Я удивился даже – откуда она слово такое знает?
- Вот видишь, какой ты злой? Даже не злой, а злобный! Прямо гоголь какой-то! Ну, сочиняют тетеньки стишки, ну, нравится им это! Ну, считают себя поэтессами, литераторами, Ахмадулиными и Цветаевыми – ну и пусть их! Зачем ты им на горло наступаешь, чернышевский? Может это у них единственное, что в жизни осталось…
 Шут вылез из-за бригантины и уселся на краю полки, свесив ноги в длинноносых туфлях. Бубенцы тихонько звенели при каждом его движении.

- Не говори о том, чего не понимаешь. Это нормальная реакция на рифмоплетство. Таких вот поэтов надо бы… надо…

 Тема для него была больной и он начинал заводиться:
- Если ты пишешь стихи – дело твое, пиши. Если показываешь их своим друзьям, близким, женам, детям, любовницам, кому угодно – ради Бога, на здоровье, слушай их дифирамбы и облизывайся розовыми слюнями. Если ты опубликовал свои нетленные произведения – флаг тебе в руки, и можешь, если хочешь! - не отвечать на многочисленные письма новоиспеченных твоих поклонников. Но, если ты выложился, наконец, на такой сцене, на таком, я бы сказал, - ристалище, как СТИХИЯ-РУ, например, - будь любезен! готовься не только к слезам умиления! И сумей достойно ответить оппонентам!

Он зажег сигарету, начиная тихо звереть, потом налил полный стакан вина и выпил его залпом.

 - Тебе, защитник посредственности, - он отодвинул от края стола темную бутылку и посмотрел на бронзовую фигурку, – я не предлагаю!

 Шут демонстративно обиделся и полез наверх по книжным полкам, цепляясь крохотными ручками за корешки с вечными именами. Между Данте и Набоковым он нашел свободное место, и уселся там, как всегда, свесив маленькие ножки, предварительно нагло скинув вниз деревянного Пиноккио.
 
- Слушай ты, макаронник! Чем тебе не понравился этот Буратино! Твой, между прочим, земляк!
- Сам ты… Sei matto! Tu sei stronzo!(*2) И, вообще, никто тебя сюда не звал! Понаехали тут… Bastardi(*3)!
 Шут зашуршал страницами Павича, чихнул и замолк, спрятавшись где-то в недрах «Хазарского словаря».

- Эй ты, недоумок! Это у вас bastаrdo – ругательство, а в нормальных странах – сорт винограда, из которого делают высококлассное вино! Так что ты не смог меня обидеть!

Он снова налил вина и, теперь уже не спеша, потягивал солнечный напиток, глядя на экран лэптопа – там плавали золотые рыбки компьютерной заставки.

 Вино успокаивало. После операции жена зорко следила за его питьевым рационом и, думая, что бдительно стоит на своем антиалкогольном посту, совершенно не догадывалась о винных ночных посиделках своего инженера человеческих душ с buffone italiano (*4). Сейчас же он «слегка пьянствовал», как он сам выражался – дома он был один. Сегодня утром жена уехала в Милан на собеседование – Российско-итальянская ассоциация предложила ей вести курсы русского языка для итальянцев. Процедура проходила достаточно поздно и будущая insegnante russa (*5) должна была ночевать в гостинице.

Всё это злило его – мало того, что его жене придется самой оплачивать номер, так еще её знание русского языка будут проверять тупые лицемерные итальяшки! Эти чванливые попугаи в пестрых пиджаках с крашенными волосами, считающие себя мужчинами; эти итальянские матроны, бразгающие ядовитой слюной при виде наших женщин, ревниво сравнивая свои ущербные лица со светлыми ликами наших русских красавиц.

«Бред какой-то! Как будто из России там никого нет! – в сердце кольнула тупая игла, - Por-rrcamizzeria!(*6) этого еще не хватало!»

Он подошел к аптечке, достал свои сердечные лекарства, посмотрел на них и решительно запихнул обратно цветные упаковки.
«Нет! Не дождетесь – никаких таблеток! Вот мое снадобье!» Он налил очередной стакан, поставил рядом с пепельницей и теперь уже плотно уселся перед компом.

«Вернемся к нашим баранам. Хотите рассказы? – их есть у меня! Будем обнажаться, так сказать. В конце концов – какого черта? Ношусь, как дурень с писаной торбой, со своими литературными терзаниями – и всё в стол! Весь комп забит недописанными текстами. Рукописями, в конце концов…»

- …которые не горя-я-ат.., - пропел сверху гнусный голос.

- Слушай ты, figlio di puttana (*7), я тебя прибью когда-нибудь..!

- Нет, послушай ты – достоевский! Чтобы прибить меня, как ты грубо выразился, ты сначала должен прибить себя. Ты прекрасно знаешь, фейхтвангер, что живу я в твоем больном, отравленном алкоголем, воображении, не до конца, к счастью, загубленном и мерцающим, порой, последними проблесками ума. И поэтому, вы не должны мне хамить, вы должны прислушиваться к моим советам и сейчас, наконец, ты начнешь писать свой рассказ, который отправишь на Конкурс, и потом будешь смиренно ждать результатов. Я понятно выразился, мсье жюль, типа верн? Возможно я составлю тебе компанию по вечерам, и мы славно проведем время, размышляя о судьбах литературы и разбавляя наши животрепещущие дискуссии искрящимся вином! Хорошо я сказал, а, раздолбай петрович?

- Сволочь ты! - сказал он миролюбиво. - Как думаешь – старое что-нибудь задвинуть или… - он все-таки затянулся сигаретой, - … или настучать по клавишам new story очередную, а?
- Конечно, новое! Ты что? Все твои старые бредни стары, как ты сам, баратынский! Влей свежей крови, так сказать, плесни бензинчику в угасающий костер вдохновения, фолкнер ты наш, неугасимый!
- Ну, ладно, ладно… запел песни свои, паяц! Иди-ка ты лучше сюда, садись рядом…

Шут мгновенно спустился вниз и уселся на край пепельницы, как всегда закинув ногу на ногу.
 «Ну, что, о чем писать-то будем?» - он лениво перебирал струны лютни, покачивая длинноносым ботинком.

- Что значит – о чем? Как обычно – о вечном. О доблести, о подвигах, о славе. Ну, любви, само собой, озерцо неглубокое выплеснем, кровью слегка мазнем алой, пороками расцветим по краям и добродетелью все это отретушируем. Как обычно. Чего спрашивать-то? Разве что, для новизны – богатством приукрасить? Как думаешь, buffone ?
- Тебе видней, russo! А назовешь как? В прошлый раз мне уж больно понравилось: «Пролетая над гнездом Пеструшки». Лирично. И природа, опять же, затрагивается.
- Кто из нас пил сегодня, allegrone italiano (*8)! Посиди-ка ты спокойно, monello (*9)! Угомонись. Сиди – помалкивай!

Проблемы чистого листа у него не существовало. Он сочинял свои небылицы везде: на улице, в машине, в супермаркете. Даже разговаривая с кем-нибудь, он не мог остановится - в голове крутились фразы, менялись местами слова, налезая друг на друга; как воробьи, скакали точки, запятые, многоточия…

 Рассказ уже существовал. Еще вчера вечером он начал его писать. Писать внутри себя. Прочитав сообщение на Форуме, он решил, что выставится, в конце концов. Хватит стесняться уже. Теперь надо было обтянуть готовый каркас, поднять паруса и пустить барку в плавание. Это и было самое трудное.
Опять кольнуло сердце.
 Что такое? Уж не сентиментальность ли это?
«Ты что, дядя? – сказал он сам себе, - нервничаешь, что ли? вроде не пятнадцать уже. Да уж давно и не тридцать...
Спокойно. Давай, работай…»

       * * *

К вечеру он закончил. Несколько желтых сигаретных фильтров покоились в пепельнице мертвыми обрубками. Рядом с пустой бутылкой, подложив под голову винную пробку, спал Шут. Он ровно дышал, и бубенцы мерно покачивались в такт, тренькая комариным звоном.

«Ну, что? Отправлять? А, может..?»

Бронзовый паяц вскочил моментально, как будто и не ложился.
- А как же?! Конечно, отправляй! И немедленно! Я, ведь, тебя знаю – начнешь опять терзаться, изображать раскольникова или, там, доктора живаго, например! Всё! Лично мне – нравится! Отправляй!
- Ты же даже не читал, bambola (*10)!

Шут усмехнулся, переложил свою крохотную лютню под мышку.
- Не смеши меня, старик хэм! Мне не нужно читать твои сказки. И ты это прекрасно знаешь…

       * * *

Он решил не открывать Форум до окончания Конкурса. До оглашения результатов оставалось три дня и он подумал, что жена, которая должна была вернуться завтра, обязательно захочет прочитать его новое творение. Они поговорят, поспорят, как обычно, посмотрят другие storie, обсудят, а может и позлословят по поводу других выставленных работ собратьев по перу.

Пока Шут, как обычно, валял дурака на книжных полках, он сходил в supermercato (*12)  и принес еще бутылку вина.
Чтобы не нарушать традиции он выпил, как обычно, целый стакан и сел к своему столику, на котором стоял ноут. Он уже знал, что будет дальше.

Под его рассказом висела короткая рецензия.
Странно. Какой-то БОЦМАН ЖОРЖ. До сих пор он не встречал ни этот ник, ни такой аватар. Довольно тупая картинка с ухмыляющейся рожей непонятного пола. Он щелкнул «profile» - тоже ничего: ни имени, ни возраста, ни страны проживания. Ладно, почитаем… К тому же автор в данный момент – online.

«Ваще то понравилось но афтар слишком много на себя берет. Такой же рассказ был в журнале. Афтар, пиши исчо!»

Ярость захлестнула так, что перехватило горло.
« Был в журнале?!! Что ты несешь, ублюдок?! Vafanculo!» (*13) Он залпом выпил еще стакан и закурил.
«Нет, это бред какой-то! Так нагло меня мордой еще никто не тыкал!»
Сердце колотилось бомбовыми ударами.

 Шут сжался между Пушкиным и Булгаковым и напряженно следил за ситуацией сверху. Бубенцы молчали.

Тупая игла воткнулась куда-то под ребра, потом ударила в левое плечо, перекочевала в грудь и застряла там раскаленным стержнем.
«Так. Спокойно. Что ты дергаешься? Было бы из-за чего…»

Он подвинулся ближе к столу и начал печатать.

«БЖ, вы публично оскорбили меня, обвинив, пусть и косвенно, в литературном воровстве. С полной ответственностью я заявляю вам и всем, кто сейчас читает мое сообщение: рассказ «Плагиат» был написан мною специально к конкурсу и, работая над этим небольшим произведением, я не использовал каких-либо чужих сюжетов.
От вас, БЖ, я требую публичного извинения. Считаю это абсолютно нормальной реакцией на ваше оскорбительное заявление. Если вы этого не сделаете, мне придется принять иные меры воздействия.
Надеюсь на ваш скорый ответ»

Шут наверху молчал и внимательно следил за происходящим.
В пепельнице дымилась третья сигарета. Из бутылки вылились последние полстакана, и она полетела в угол, разбив по дороге настольную лампу.
Бубенцы на полке испуганно звякнули.

Он посмотрел на ненавистную теперь картинку – БЖ был online.

«Я его достану! Кем бы оно ни было – достану! И заставлю мне ответить!»

- Послушай.., э-э.., паустовский, не переживай ты так! Из-за всякого pezzo di merda (*14) здоровьем своим рисковать! Не читай ты этого! Не чи-тай! – и всё! – Шут проворно спустился вниз и теперь опять сидел на своей любимой пепельнице.

Компьютер пискнул, сообщая о новом письме.

«Ты найди меня сначала, писатель хренов!»

Он почему-то не взвился синей молнией, не грохнул что-нибудь стеклянное об стену, не скинул лэптоп со стола. Морщась, смотрел на черные буквы – жирная, как гусеница, фраза, сползала по его лицу, превращаясь на ходу в смачную харкотину. Он встал, брезгливо отряхнулся и открыл балконную дверь – физически ощущалось присутствие в комнате какой-то мерзкой твари с удушливым запахом.
 Постояв у открытого балкона, снова сел к столу.
Шут шустро взлетел к нему на плечо.

- Понимаешь, дружище, я всегда отвечал хамам. Наглецов ставил на место. Помнишь эту Полю Ланитову с РОЗЫ.РУ в мужском обличье? Ты же прекрасно понимаешь, что он нисколько не задел меня своей тупой рецензией. Я был готов продолжать нашу словесную перепалку, но он (она?) вдруг прекратил(а) дискуссию. Вот это уже, как плевок. Ты напиши просто – стоп! мол, больше с ваши не разговариваю! А он уходит в туман, как будто меня просто нет!

Он замолчал. Потом грустно добавил: «Я тебе не говорил, кстати… я, ведь, уеду, наверное, весной… В Питер. Всё, надо возвращаться. С концами уже…»

Шут делал вид, что рассматривает репродукцию Брейгеля на стене – шесть слепцов брели по сельской равнине средневековой Европы.

- А я знал. Это и так понятно было. С самого начала. Ты в этой стране – это как… Как день и ночь! Да, сам, впрочем, знаешь как! Мне будет не хватать тебя, достоевский. Там, в Russia, кто тебе мешать-помогать будет, как я? Кто там у вас – Емеля? Работник Балда? Иван-царевич?
- Скорей уж просто Иван. Всех царевичей еще в 18-ом постреляли… Да, какая разница - кто? Ты и будешь! Ma prima tu devi cambiare! (*15)
- Senza problemi! (*16) Но что ты там будешь делать? Наверное, сначала Полю этому ланитному по башке настучишь? Угадал?
- Да с этим-то ладно, пусть живет. А вот этого БЖ… Где его искать-то? У Админа, может спросить?
- Не заводись, чехонте. Напиши пару слов – и всё! Ну, ты ж понимаешь: бисер перед свиньями… Плюнь! Слюнями. И разотри! салтыков-ты-наш-щедрин правдолюбливый..!
- Наверное, ты прав. Если он не в России, то как я его искать стану? И где? До Вероны-то не доехать сейчас, обнищал совсем, porca mizeria!

Он закурил и быстро отстучал ответ.

«БЖ, вы просто трус. Я не знаю ни вашего местонахождения, ни пола, ни возраста. Но я надеюсь , что найду вас. Если вы – мужского пола, я набью вам морду. Если вы женщина…» - он задумался, потом убрал последние слова.
«…я набью вам морду, независимо от вашей весовой категории» Точка! Сердце опять сдавило железными клещами.

       * * *

Он провалился в сон сразу и тут же понесся куда-то по снежной равнине. Развевались гривы лошадей, морозный пар клубился белым облаком. Потом он вдруг оказался стоящим у моста – в черной воде отражались утренние звезды. Правая рука сжимала что-то твердое, тяжелая рукоять холодила ладонь. Он посмотрел и изумился: «Beretta!» И здесь Италия! – подумал он, - Как сговорились все..!»

Прямо перед ним, в девяти шагах возникла мерзкая фигура, ухмылялась наглой рожей. Он шагнул, было, вперед, немой вопрос повис на холодных губах, но в этот момент ударила вспышка и грудь разорвало страшным ударом. Он упал навзничь, изо рта хлынула кровь. На голубоватом рассветном небе гасли последние звезды.

       * * *

Жена вернулась nel pomeriggio (*17) и теперь стояла у железной калитки, одной рукой вдавливая кнопку звонка, другой – роясь в сумочке в поисках ключа.
«Где его черти носят?» - беззлобно думала она и представляла, как весело будет рассказывать мужу об удачно прошедшем собеседовании.
Наконец, ключ был найден, и она, пройдя внутренний дворик, открыла дверь в квартиру и, зайдя в комнату, застыла в немом изумлении.
Он сидел на своем обычном месте, откинув голову назад, перед ним светился экран – медленно проплывали золотые рыбы, отражались в мертвых зрачках. Пустые глаза без интереса смотрели на водный мир Windows.

На книжных полках что-то тихонько звякнуло колокольчиком. Женщина подошла ближе – на торчащей из книги закладке покачивался кукольный колпачок с крохотными бубенцами.


ИТАЛЬЯНСКИЙ СЛОВАРЬ:

 1) Baztardino – (здесь) щенок
 2) «Sei matto! Tu sei stronzo!» – "Ты сумасшедший! Придурок..!"
 3) «Bastardi!» - (досл.) - ублюдки. Здесь - ......
 4) Buffone italiano – итальянский шут
 5) Insegnante russa – преподаватель русского языка.
 6) «Por-rrrcamizzeria!» (Porca mizeria) – (зд.)- "Черт возьми!"
 7) Figlio di puttana – сукин сын (досл. – сын проститутки)
 8) Allegrone italiano – итальянский весельчак
 9) Monello – неугомонный
 10) Bambola – кукла, марионетка, паяц
11) Storie – рассказы, истории 
12) Supermercato – место, где можно купить бутылку вина
13) «Vafanculo!» - самое грубо итальянское ругательство, переводимое русскими составителями словарей, как «.. твою мать!» и тп. Подстрочник – «... в жопу!» 
14) Pezzo di merda – кусок дерьма 
15) «Ma prima tu devi cambiare!» - «Но сначала ты должен поменять своё обличье!» (досл. – переодеться)
16) «Senza problemi!» - «Никаких проблем!»
17) Nel pomeriggio – после полудня


Peschiera del Garda
Italia
Ottobre-2008