Живёнок

       
…Осенью Юлька уже никуда, кроме дворовой мусорки, не ходила.
Стас подшучивал над ней, называя пугливой мамонтихой, которая привыкла брести на водопой единожды протоптанной тропкой.
Юлька бросала на него яростные взгляды, обильно сдобренные слезами, и мрачно изрекала: «Ага. Мамонтиха. Потому что поперек себя шире».
Стас возражал, - не поэтому. А потому что скоро станет мамой.
А потом подходил, и, обняв Юльку за плечи, шептал в самое ухо, что она – его самая-самая любимая Мамонтиха…
Слезы Юльки высыхали в одно мгновение, и она прыскала в кулачок: очень уж уморительно и ласково он это говорил. «Мамонтиха…»
В остальном ей было не до смеха.
И хотя живот у нее начал округляться только недавно, она стала стесняться показываться на людях.
…До того, как Юлька заслужила свое прозвище, она была девушкой с пропорционально сложенной, без излишков, где бы то ни было, жира, фигуркой. Пожалуй, таких принято называть худыми.
Впрочем, худоба худобе – рознь. Одно дело - болезненная худоба тощих высушенных интеллектуалок, а другое - подтянутая, профессиональная стройность фотомоделей, высоких и длинноногих, неизменно держащих отличную форму.
Юлька тоже держалась, ловя на себе завистливые взгляды сокурсниц и восхищенные – остальной половины человечества.
Парни за ней буквально косяками увивались.
Юльке было приятно, что и говорить, но неожиданно, к удивлению самой Юльки, дало себя знать строгое советское мамино воспитание («Поцелуи до свадьбы – не что иное, как распущенность, Юлия, запомни!..»), и Юлька почти сразу завоевала репутацию гордячки и недотроги.
Ну, гуляли, взявшись за ручку, как парочка восторженных пионеров; иногда Юлька подставляла щечку для поцелуя, - и всё. Ничего иного поклонникам не позволялось.
Ухажерам, понятное дело, хотелось большего, но Юлька могла одним взглядом так припечатать, что те весь день бродили, как в воду опущенные и взирали на нее со смертной тоской и обидой.
На фоне довольно раскованных и свободных студенческих нравов Юлькина «недотрожистость» воспринималась чем-то архаичным и диким.
 Постепенно парням это надоедало, и они растворялись в неизвестном направлении.
Юлька злилась, но ничего поделать ни с собой, ни с маминым воспитанием не могла.
…А потом, в начале февраля на ее горизонте появился Стас, улыбчивый и обаятельный пятикурсник с кафедры химии, и мамино воспитание, что называется, затрещало по всем швам.
Самое удивительное, что Стас не был ни наглым, ни навязчивым, и относился к Юлькиной «отсталости» по части раскрепощения нравов со странной уважительностью. Он находил непросвещенность Юльки в этом вопросе милой и трогательной.
Может быть, именно поэтому Юльке уже через пару дней стало казаться, что она знает Стаса сто лет, а еще через неделю они самозабвенно целовались после лекций, встречаясь где-нибудь в парке. Или вместо лекций, с которых сбегали по предварительной договоренности.
И Юлька уже не представляла, как можно было жить без этих сумасшедших поцелуев, от которых кружилась голова, как от шампанского или от запаха ландышей.
…Родителям Юльки Стас не понравился, так как у него не было никаких перспектив: ни квартиры, ни машины, ни, на худой конец, высокооплачиваемой и престижной работы. Воспитывался он в детдоме, о своих родителях ничего не знал, и все его ценное имущество состояло из небольшого рюкзачка, туго набитого книгами. Не такого жениха прочили они своей девочке. Да и в серьезность намерений простого парня почему-то не верили.
Разговор отца со Стасом Юлька, просидевшая на кухонном подоконнике, дрожа, как испуганная мышь, не слышала. Зато услышала, как хлопнула входная дверь, и поняла, что Стас ушел.
Юлька, не обращая внимание на мамины вопли («Юлия! Немедленно вернись! Где твоя девичья гордость?.. Девушка не должна бегать за парнем!») очертя голову кинулась вслед за Стасом.
Он стоял внизу, возле подъезда, - ссутулившийся и напряженный, глаза сверкали, а под кожей ходили желваки.
Юлька даже не успела толком ничего спросить, что случилось, как он схватил ее за руки и яростным шепотом предложил: «Давай поженимся?..»
Сердце Юльки затрепыхалось, как первомайский флажок на параде, она молча кивнула.
…Через неделю была свадьба, - веселая молодежная свадьба на двадцать пять человек, которую отмечали в студенческом общежитии, что, конечно, привело и без того расстроенных родителей Юльки в ступор. Разумеется, им мечталось не о таком.
Маме хотелось, чтобы все было «не хуже, чем у людей», чтобы столы ломились от яств и напитков. Отец не представлял себе свадьбу без традиционного «Мерседеса», ресторана и распорядителя.
Но – что поделаешь! - скрепя сердце, им пришлось смириться с взбалмошным решением своего любимого чада.
Не было ни ресторана, ни горластого тамады; обошлись и без привычных водочных возлияний - всего двумя бутылками шампанского и бутылкой сухого вина.
Родители просидели все торжество с серьезными вытянутыми лицами бедных родственников. А вот молодежь веселилась от души!
Состоялись и выкуп невесты, и различные конкурсы для молодоженов, и какие-то немыслимо смешные поздравления-экспромты, почему-то такие милые и запоминавшиеся куда лучше, чем куцые и казенно-бездушные поздравления работников ЗАГСа.
       А еще через неделю молодожены сняли квартиру на краю города, и воздействие родных на психику Юльки было сведено к минимуму.
       ***
Как бы ни были обижены родители, однако «родная кровинка» тянула к себе и требовала заботы. Вот почему они, подсуетившись, снарядили присматривать за молодыми некую тетку Дарью, бывшую их дальней родственницей: сестрой племянницы брата родного деда кумы со стороны Юлькиного отца.
…Тетка была человеком глазастым, наблюдательным, и столь пронырлива и предприимчива, что Стасу как-то пришло в голову, что живи она в веке 15-16, открытие Америки, или, на худой конец, Индии, обязательно принадлежало бы ей.
А поэтому неудивительно, что тетка первой обратила внимание на изменившиеся до неузнаваемости вкусовые пристрастия племянницы.
То Юлька с остервенением голодающего Поволжья набрасывалась на морскую капусту, которую до этого терпеть не могла, то просила соленого огурчика, то задумчиво грызла орехи. А однажды в один присест съела пару жирных селедок, чем привела Стаса в немое изумление.
Не укрылось от глаз тетки и то, что по утрам Юлька, запершись в ванной, безуспешно борется с подступающей рвотой.
Заметив, что обеспокоенный Стас настойчиво пичкает Юльку «Центрумом», тетка только покачала головой. Она удивлялась недогадливости молодых.
Ну, ладно, племяшка, которая, как говорится, ни сном, ни духом. Что вы хотите от девчонки в семнадцать лет, воспитанной в семье ну очень строгих правил! - и вдруг нежданно-негаданно выскочившей замуж еще до окончания первого курса?..
Но молодой-то куда смотрит?!. Чай, старше на целых четыре года, должен был сообразить, в чем дело…
Стас был уверен, что у Юльки что-то случилось с обменом веществ и поэтому ей необходимы витамины.
-Это не она, это ребеночек просит, - прокомментировала тетка Дарья, изрекая нехитрую истину тоном оратора с трибуны, читающего просветительскую лекцию в сельском клубе.
-Что?.. – тупо переспросил Стас.
-А то. Ребеночек у ней в животе.
Стас в изумлении уставился на Юлькин едва прикрытый топиком живот – загорелый и совершенно плоский.
Юлька, услышав о ребенке, ударилась в слезы и устроила вселенскую истерику, а, успокоившись и выпустив пар, зажалась в себе, как кролик, уверенный в своей полной неспособности избегнуть когтей хищника.
Стас был тоже в шоке от сообщения. Однако, в отличие от Юльки, быстро перешел от шока к радости.
-Йо-хо! Па-па-ра-па!! – носился он по квартире со счастливым и изумленным лицом. – Ничего себе! Я буду папой!!
Тетка неодобрительно и чопорно качала головой.
Юлька, наблюдая за «пляской аборигенов Папуа-Новой Гвинеи» в лице своего мужа, была тоже недовольна. В ближайшие планы Юльки совсем не входило обзаводиться потомством, поэтому поведение Стаса и столь бурное выражение чувств казались ей не совсем понятными.
Однако через несколько минут она не выдержала и прыснула. Стас был столь забавен, что не рассмеяться было нельзя.
Но когда он подхватил ее на руки и закружил по комнате, увидела поджатые губы тетки и брякнула, удивив Стаса неизвестно откуда появившейся интонацией снисходительности взрослого к ребенку.
-Слушай, ну что ты как мальчишка?..
Она сама не знала, откуда это в ней это взялось, из каких подлых кладовых коварной бабской натуры.
Одна часть ее души, трепетная и мечущаяся, распахнутая навстречу Стасу, твердила, что ей должно быть за это стыдно, но другая, весьма трезвая и практичная, навеянная маминым воспитанием, уверяла, что так и должно быть, такова природа человеческих взаимоотношений, и тут уж ничего не поделаешь.
«Мужчины взрослеют обычно гораздо позднее женщин, - поучала ее вторая половина голосами мамы и тетки, - а поэтому им долго присуще чувство беззаботного дурачества, которое отмирает у женщин сразу же после того, как жизнь накладывает на них определенные обязанности. Недаром на заре цивилизации на Земле царил матриархат. По-видимому, природа закрепила этот порядок вещей на уровне генов, а, стало быть, в этом нет ничего постыдного. Ребячество нужно пресекать».
Короче, практичная половина победила, и Юлька почувствовала себя увереннее.
-Прекрати, Стас, - повторила она, недовольно надув губки и сморщив носик. – Это не смешно.
Стас как-то сразу сник и неловко остановил танец, опустив Юльку на пол и едва не отдавив ей ногу.
-Ты что же, не хочешь этого ребенка? – спросил он удивленно.
-А то ты хочешь! – огрызнулась Юлька, и неожиданно встретила поддержку от тетки, которую Стас однажды в шутку назвал «засланным казачком».
-Беда-то какая!.. – заохала тетка. – Беда-то!.. Погубил девку… Что ж теперь будет-то?.. Куда ж она с животом?..
-Вы… Как: куда?.. – оторопел Стас. - Что вы хотите сказать?.. У нас семья…
-«Семья»!.. Смех один!.. Ни кола, ни двора своего. На что жить-то будете?.. Три рта кормить – это не по кровати скакать, - уязвила тетка.
Стас покраснел.
-Я работать пойду. Прокормимся как-нибудь.
-То-то и оно: «как-нибудь», - не унималась тетка. – Я и говорю!.. Да и Юлечке еще рано, ей об себе думать надо… Юлечка слишком молода, чтобы дитями заниматься; сама еще дите.
Юлька, приоткрыв ротик, смотрела на тетку, проникаясь житейской мудростью.
-Надо сначала для себя пожить, а не губить жизнь за пеленками да подгузниками. Не жалеешь ты ее, видать…- слезливо изрекла тетка Дарья.
Юлька всхлипнула:
-Вот именно: ты обо мне подумал?..
-Юль, ты о чем? – недоуменно спросил Стас.
Внутри Юльки вдруг щелкнул какой-то нелепый счетчик, и она почувствовала, что на табло с ее стороны появилась надпись «1». Со стороны Стаса раскрывал рот в беззвучном крике круглый «ноль». Перевес был в ее пользу. Но Юльке захотелось увеличить счет и выбить Стаса из колеи.
-Тебе ни капельки меня не жа-алко… - протянула она, набухая слезами.
-Юль, ну что ты чушь городишь! – совсем растерялся Стас.
-…тебе-то что, а я буду, как дура, с ребенком возиться…
-Это же НАШ ребенок!!! Я с тобой, понимаешь?.. Мы же вместе…
-Ага, «вместе», - передразнила Юлька. – Рожать-то мне придется…
Стас застыл.
-Девке, - рожай да нянкайся, - моментально завелась тетка Дарья, - а мужику того и надо – обрюхатил – и сразу - в загул!..
Тут Стас, конечно, не выдержал и выставил «засланного казачка» из дома.
…Юлька полчаса поплакала, не подпуская к себе Стаса и отметая все попытки ее утешить.
Потом сдалась, и поревела, уткнувшись ему в грудь, еще немного. А, кое-как успокоившись, заметила, что Стас чем-то расстроен.
-Что?.. – спросила она, улыбаясь во весь рот, и наивным взглядом посмотрела на мужа.
-Ничего, - пожал он плечами и засобирался за хлебом.
       ***
Положение Юльки до поры до времени договорились держать в секрете - на этом настояла сама Юлька. Так что даже их самые лучшие друзья, жившие еще свободной взбалмошной жизнью холостяков, остались в неведении.
Живот рос медленно, и пока лето было в самом разгаре, Юлька спокойно продолжала щеголять в узких джинсах или обтягивающих платьицах студенческой поры.
Однако, боясь растолстеть, каждое утро первым делом с тревогой обмеряла талию.
…Стас закончил институт на «отлично»; Юлька доползла до конца семестра как задыхающийся и отставший ото всех на многокилометровой гонке лыжник, но сессию худо-бедно тоже сдала.
Изводил токсикоз.
Юлька стала раздражительной, и у нее здорово испортился характер. Юлькино настроение скакало туда-сюда, словно стрелка сломанного тонометра. Юлька срывалась на Стасе, заставляя его ощущать то порывы «африканского самума», то дуновение «милосердного» сиверко.
Стас, осведомленный о присущих женщинам в интересном положении перепадам и всплескам, был терпелив и тактичен. Он всеми силами оберегал Юльку от малейших неприятностей, уступая ей во всех спорах, и потакая Юлькиным странным прихотям и капризам.
…Перед сентябрем, когда зашла речь об учебе, Юлька уперлась и сказала, что в институт не вернется.
-Представляешь, как на меня смотреть будут, если я явлюсь на лекции с таким животом?.. – заявила она, крутясь перед зеркалом. – Вот ведь позорище какое выпирает!..
Стас любил округлившуюся Юльку нисколько не меньше, чем прежнюю. А, возможно, и еще больше. И Юлькин живот вовсе не казался ему позорищем.
-Ты даже не представляешь, какая ты красивая, - горячо сказал он, неожиданно оказавшись совсем рядом с Юлькой и нежно дотронувшись до ее живота, где росла новая жизнь.
От жаркого дыхания Стаса и его слов Юлька оттаяла и немного успокоилась. Но уступать не собиралась.
-А в институт все равно не пойду, - упрямо топнула она ножкой. – Академический возьму.
Стас, чтобы не расстраивать Юльку, возражать не стал, и вздохнул:
-Делай, как лучше.
…А потом они снова целовались, и Юлька враз позабыла про свои неприятности и про свое «позорище».
       ***
Остаток лета Стас наблюдал, как Юлька, терзаемая бесконечной тошнотой, лежала на диване, в окружении подушек, книг и яблок с дачи, и как тыква на бахче, созревала, медленно наливаясь соками благодатного южного солнца и все более и более приобретая формы округлого плода.
Потом Стасу удалось устроиться на работу, и с Юлькой они стали видеться только вечерами.
Платили, как молодому специалисту, не бог весть сколько, но все же прилично, на двоих вполне хватало, и Стас предполагал, что со временем все наладится.
Однако Юлька как-то вскользь, будучи в раздражении, вспомнила слова тетки и попрекнула Стаса, что он совсем не думает о будущем.
Стас нахмурился, но потом подошел и просто чмокнул Юльку в лоб.
-Не волнуйся. Надо будет, устроюсь куда-нибудь еще; хоть вагоны разгружать, - успокоил он Юльку. – Не бойся, ни тебя, ни нашего живёнка я в обиду не дам! У него все будет.
Юлька посмотрела на супруга с удивлением: «Живёнка»?..Это что еще такое? Опять что-то выдумал…»
Губы Юльки сами собой скривились в недовольную мину.
Стас засмеялся, взял Юлькино лицо ладонями, поцеловал и сказал:
-Не морщись. Тебе так не идет. А «живёнок» – так древние славяне называли ребенка, который должен был родиться.
Поцелуй Юльке понравился, - Стас всегда здорово целовался, - а вот его слова – нет.
-Вот еще, - фыркнула Юлька, выскальзывая из Стасовых объятий. – «Живёнок»… Живёнок – это когда что-то живое, а тут одно безмозглое пузо…
Она скосила глаза вниз. Живот вырос до таких размеров, что Юлька уже перестала видеть за ним носки своих тапочек. Словом, живот – и ничего больше. Причем тут живёнок?..
Стас снова засмеялся:
-Ну конечно же живёнок, он ведь ЖИВОЙ, Юль!.. Разве ты не чувствуешь?
Руки Стаса легли на ее живот.
-Ничего я не чувствую, – буркнула Юлька. - Ни-че-го. Отстань!
-Так не бывает, - помотал головой Стас. Лицо у него было какое-то несчастное.
Юлька оттолкнула от себя руки Стаса и, поджав ноги, плюхнулась в кресло, – в позу обиды и закрытости.
-Юлька, ну ты что? – что-то в голосе Стаса изменилось; он был растерянным и напряженным. - Ты ведь его любишь, правда?.. Хоть это-то ты должна чувствовать.
Тут Юльку прорвало:
-Хочешь знать, что я чувствую?.. Он мне мешает, понимаешь? Мешает!!! – заорала она, глядя на Стаса. – Из-за него даже спать по-человечески не получается! Мне на боку хочется, а я могу только на спине!.. Ну что ты на меня так смотришь?.. А что еще, по-твоему, я могу чувствовать?.. Что?.. И вообще, как я могу любить того, кого даже еще нет?..
Потом Юлька охнула и схватилась рукой за живот; глаза ее раскрылись широко-широко, и Стас, сразу забыв Юлькины злые слова, и сразу все поняв, бросился на колени и приложился к Юлькиному животу ухом.
-Он… Он здесь, Юлька… - прошептал потрясенный Стас, поднимая на жену счастливые глаза.
Губы Юльки дрожали, а в испуганно расширенных темных глазах застыли непрошенные слезы.
-Ну что ты, глупенькая!.. Что ты?.. Чего испугалась?.. Все просто замечательно! Теперь ведь ты сама почувствовала, что он живой, что он есть!.. Наш живёнок!
Юлька молчала, прислушиваясь к тому, как какое-то непонятное существо копошится у нее в животе, устраиваясь поудобнее.
-Как в фильме «Чужой»… - выдавила она, надеясь встретить от Стаса сочувствие, но он сильно, почти до боли, сжал ее руки и медленно проговорил:
-Никогда не говори так. Не смей. Он ведь нас слышит, понимаешь?.. А ты…
У Стаса заходили под кожей желваки, и Юлька почти испугалась: она никогда не видела Стаса в гневе. Разве что тогда, после разговора с отцом…
Заметив, что Юлька съежилась, и готовится разразиться новым ливнем, Стас словно бы очнулся, и совсем другим тоном добавил:
-Прости, Юль… Пожалуйста! Я не хотел. Прощаешь?..
Юлька несмело кивнула.
Стас стер с ее щек слезы и, помолчав, мягко сказал:
-Только ты все же не говори так… Хорошо?.. Он должен знать, что его ждут и любят.
Юлька опустила голову и промолчала.
В этот момент она вдруг почувствовала себя одинокой и брошенной. Ей показалось, что Стасу она больше не нужна; что он любит теперь не ее, а вот этот тугой и круглый, как глобус, совершенно чужой ей живот, чисто по недоразумению оказавшийся у нее, Юльки.
       ***
Времени, чтобы хорошенько обдумать все это, у Юльки было более чем достаточно. Стас приходил поздно, поэтому целыми днями Юлька была предоставлена самой себе, своему животу и своим мрачным мыслям.
В глубине Юлькиного живота по-прежнему шла какая-то непонятная ей работа; что-то ворочалось и плавало вопреки Юлькиному желанию и воле, иногда своим движением доводя ее до приступов тошноты. Инородность и чужесть этого движения приводили Юльку в ужас.
Но говорить Стасу о «чужом» и связанных с этим переживаниях Юлька больше не стала, и заперлась в себе, как улитка, спрятавшаяся от нежданной напасти.
Стас тоже стал каким-то незнакомым, и едва ли не чужим; Юльке казалось, он отдалился от нее, хотя на самом деле ничего подобного и в помине не было, и Стас был все так же рядом, - ласковый, заботливый и по-прежнему любящий.
Но Юлька, закрывшаяся в своей скорлупе, совсем перестала это чувствовать и погрузилась в свое горькое одиночество.
…Однажды Стас, стараясь расшевелить и развеселить Юльку, придя с работы, бросил сумку под вешалку, и еще с порога радостно закричал:
-Ну, как там сегодня наш Антошка?..
Юлька, уставилась на него с таким выражением, что Стас невольно сник.
-Я хотел сказать… - проговорил он почти виновато, - как ты?.. Что-нибудь было?..
-Шевелился, - без особого энтузиазма оповестила Юлька и поплыла на кухню, - накрывать к ужину.
Она чувствовала себя глубоко обиженной. Еще бы: первым вопросом Стаса был вопрос о животе, а потом уже о ней, Юльке. Что-то нашептывало ей и внушало, что теперь она Стасу совсем безразлична, и интересует его только этот дурацкий живот…
Юлька знала, что это ее собственные страхи и домыслы, но поделать с собой ничего не могла.
Любовь Стаса, которую до этого она ощущала как нечто принадлежащее ей и только ей, теперь оказалась направленной на то, что Юлька даже в мыслях отказывалась признавать частью себя, а тем более, считать чем-то живым и самостоятельным, имеющим собственное имя.
И хотя это было глупо, и честно говоря, походило на элементарную ревность, намерения делить любовь Стаса с кем бы то ни было у Юльки не возникало.
После ужина Стас выскользнул в коридор, а, вернувшись на кухню, с торжественным видом фокусника, извлекающего из шляпы кролика, достал из-за спины странную штуку с плечиками и лямками, напоминавшую дырявый рюкзак.
-Что это? – угрюмо спросила Юлька, и Стас увлеченно принялся объяснять назначение этого приспособления.
-Это для живёнка. Вот родится Антошка, будем его в этом «кенгуренке» носить, чтобы ему в коляске скучно не было! Здорово, правда?..
Подозрения Юльки расцвели махровым цветом: Стас снова говорил о живёнке. И ни слова - о ней…
Не в силах больше терпеть, Юлька заплакала и закричала, что слышать не желает ни о каком «кенгуренке» и ни о каком Антошке. А если Стас и дальше будет ее мучить этими разговорами, она соберет вещи и уйдет к маме.
Стас замолк, глядя на Юльку странным взглядом.
-Хорошо, - через минуту выдавил он. – Я больше не буду, Юлька. Ты только не волнуйся, ладно?.. Это вредно для живё… Прости! Для тебя.
Он как никогда нежно обнял Юльку и улыбнулся ей так, словно ничего не произошло. Однако ощущение одиночества и отчуждения у Юльки только усилилось.
…С этого дня Стас, действительно, перестал говорить с ней о живёнке, ограничиваясь вопросами о Юлькином самочувствии.
И только ночью, когда Юлька притворялась, что уже спит, прикасался к ее животу, гладил и начинал что-то шептать.
«Привет, Антошка! – тихо говорил Стас. – Ну как ты там? Надоело, небось, в темноте сидеть? Ты не бойся, уже недолго осталось!.. Потерпи, ты же мужчина…»
Юлька едва сдерживала возмущенное восклицание: совсем с ума сошел, с животом разговаривать?.. И потом - ну откуда, откуда Стасу знать, КТО там у нее внутри живота?.. Откуда такая уверенность? А может, это вообще не ОН, а ОНА?!. Да и как он может слышать смешные и нелепые слова Стаса?..
Но тот, неизвестный, что жил в Юлькином животе, словно опровергая ее мнение, откликался на голос Стаса почти сразу, и реагировал на него непривычно бурно. В животе начиналась такая пляска, что ого-го!
Стас тихонько смеялся, и, погладив живот, просил: «Потише, Антошка: маму разбудишь!.. Давай я тебе лучше сказку расскажу! Только потом - спать, договорились?»
Фантазия Стаса была неистощима: каждый день он рассказывал совершенно новую историю, сочиняя прямо на ходу, или напевал какую-нибудь колыбельную песенку, почти приложившись к животу губами. Вроде бы ничего особенного, - так, ерунда. Но у Юльки от этой тихой ерунды почему-то сводило горло и наворачивались слезы…
А живот, побушевав немного, как ни странно, утихомиривался и …засыпал.
Юлька тоже засыпала, и спала глубоко и крепко, словно в детстве, - как никогда спокойная и умиротворенная, чувствуя на своем затылке теплое дыхание Стаса, который в эти моменты безраздельно принадлежал ей.
       ***
…Она даже не представляла, каким безмятежным и каким безвозвратно счастливым будет видеться ей это время из того жуткого ПОТОМ, в котором Стаса уже не станет. Не станет, потому что его собьет машина.
…Всё двигалось как в кошмарном тягучем сне: траурные ленты, венки, пахнущие сосновыми иглами, комья желтой размокшей глины, с глухим звуком исчезавшие в черной, оплывшей по краям от дождя яме… Знакомые и полузнакомые люди, окружавшие Юльку и говорившие какие-то слова – вероятно, для ободрения; свежий земляной холмик, почти скрытый цветами и - лицо Стаса, улыбавшегося Юльке с серой гранитной плиты…
Юлька ничего не воспринимала, даже заплакать не могла, и видела перед собой только это лицо – улыбающееся и живое.
Она бродила как потерянная, и не представляла, как жить дальше.
Когда родственники заявили Юльке, что забирают ее домой, Юлька отнеслась к этому совершенно индифферентно, и молча смотрела, как тетка собирает ее вещи, а вещи Стаса, уже упакованные, выносит куда-то прочь. Юлька не попыталась даже возразить или воспротивиться. Потому что особого смысла в этом не находила. К чему всё, если теперь ЕГО – СТАСА – НЕТ?..
Страшно, нелепо, невозможно было в это поверить, но ничего, кроме улыбки у Юльки от Стаса не осталось. Ничего.
Черная, оплывшая яма…
Юльке казалось, что она сама проваливается в эту яму, или в какую-то страшную и темную полынью, и бегущий равнодушный поток затягивает ее под лед.
Родные возились с Юлькой как с маленькой, прилагая неимоверные усилия, чтобы вытянуть ее из пучины депрессии.
Но Юлька оставалась бесстрастной и молчаливой, с каждым днем погружаясь в это состояние все глубже, и не зная, за что ухватиться, чтобы не соскользнуть в него окончательно.
…Мама и тетка Дарья вели бесконечные дебаты о том, что делать и как устроить Юлькину дальнейшую судьбу. Но Юльке было абсолютно все равно, что теперь будет, и что решат относительно нее родные. Ее это не касалось. Юлька воспринимала все так, словно это происходит не с ней, а с кем-то другим.
Все в Юльке словно замерло и застыло, как замирает движение соков и самой жизни зимой в стволе дерева. Даже живот, будто чувствуя подавленное состояние Юльки, на время присмирел и приуныл; и Юлька почти про него забыла. Живот…
Именно это слово, коснувшееся ее слуха, невольно заставило Юльку прислушаться к разговору.
-…Ничего, с животом-то ей уже недолго ходить, - ворковала тетка Дарья. – Пусть себе – рОдит…
-Так-то оно так, а потом что?.. – расстроенно возражала мама.
-А потом откажется от ребеночка – вот и вся недолга. Сейчас с этим просто. Напишет заявление – так мол и так, отказываюсь; отца ребенка не знаю…
-Да, но как же ... Юлечка ведь замужем была?..
-Скажет, что ребенок чужой, не от законного супруга; молодая была; нагуляла живот по глупости…
Тут Юлька окончательно пришла в себя. Так вот в чем дело!.. Вот что затеяли мама и тетка Дарья!..
Когда Юлька родит, родные позаботятся обо всем остальном. И она избавится от своего живота и своих проблем.
Живот… Не будет живота…
Юлькины мысли двигались туго, словно колеса автомобиля, увязшие в глубоком снегу, пробуксовывали, по кругу возвращались к одному и тому же.
Что-то беспокоило Юльку, царапало душу, и она никак не могла понять, в чем причина этого странного беспокойства, почему ей так не нравится то, что было придумано мамой и теткой Дарьей.
Что же это?.. Она сама этого хотела. Тогда почему в ней все мечется и протестует против этого решения?.. Как же ей поступить?.. Сделать так, как хотят родные?.. Они ведь любят ее и желают ей только добра… Но ведь Стас тоже любил ее! Он любил Юльку и ее живот… Но Стаса больше нет, а родные считают, что от живота следует избавиться и отказаться… Снова все упирается в живот!.. Может, родные правы, и стоит их послушаться?.. Но почему так больно, почему так горько? Почему?..
-Юлечка, доченька! – мама приобняла Юльку и с беспокойством вгляделась в ее лицо. – Что с тобой?.. Живот беспокоит?..
Юлька помотала головой, хотя живот и вправду разошелся так, что она невольно закусила губы.
«Если бы сейчас здесь был Стас, он бы смог успокоить живёнка…», - пронеслось в голове у Юльки. И эта неожиданно пришедшая мысль вдруг озарила все и расставила все на свои места.
Да, Стаса больше нет. Но он здесь, рядом, с ней. Его частичка живет в ней, в ее и его ребенке! И поэтому Юлька никогда не будет одинока.
-Юлечка, тебе плохо?.. Почему ты плачешь?.. – засуетилась мама, не зная, что делать с Юлькиной внезапной истерикой.
А Юлька заливалась слезами и смеялась одновременно, и мама с теткой были в полной растерянности.
…Пока тетка бегала на кухню за стаканом воды, а мама перерывала аптечку в поисках валерианки, Юлька опустила голову, провела рукой по животу, и, улыбаясь сквозь слезы, тихо проговорила, обращаясь к своему живёнку:
-Ничего, Антошка, прорвемся: никому я тебя не отдам!.. Знаешь, я ведь тебя очень люблю!
       ***