Бекетов принес новый рассказ в редакцию.
- Очень маленький рассказ! Примите, пожалуйста, - попросил он.
- Никаких рассказов. Принимаем только политические статьи.
- Он очень маленький! Прошу вас.
- Это политический рассказ?
- Нет.
- В нем отслежены социальные тенденции?
- Он про жизнь людей.
- Мне жаль. То есть мне плевать. Не можем принять его.
- Но я его писал очень долго. - Бекетов встал прямо против редактора, пристально заглядывая ему в глаза.
- Это не моя забота, - отвечал тот. - Я тоже пишу очень долго. Только я занят полезными политическими статьями, а вы все пытаетесь поймать журавля в небе. На вашем месте я бы занялся изучением права. Или финансами.
- Но он очень свежий и не избитый! Вы только взгляните! Я описал жизнь маленького мальчика из небольшого металлургического городка.
- Гм... Что за мальчик?
- Ему всего тринадцать лет. Его зовут Ванко...
- Как? Ванко?
- Ванко.
Редактор пару секунд молчал. Потом, стащив очки с усталых глаз, медленно произнес:
- Но это же смех.
Бекетов почувствовал себя несколько более уверенным.
- Нет, ну то есть как... Мальчик приехал с Украины, и имя у него соответствующее. Нет, вы только послушайте!
Бекетов отлистал несколько страниц из рукописи, что держал в руке, и загудел:
- ...Семья послала его на заработки на Крайний Север, твердо зарубив ему на носу, чтоб без денег он не возвращался. И не знали его близкие того печального факта, что на Севере денег почти не осталось, и что стоило, пожалуй, ехать за этим добром в любую другую часть света, только не на Российский Север... Ну-с, как вам это?
- Никак.
- Нет, вы только послушайте! Сейчас-сейчас... Так.
Бекетов расправил плечи.
- А вот сцена отдыха у соседа... Ну, вы понимаете: пацан живет в общаге и его мотает по комнатам... - Он начал: - Когда начались пляски, то это зрелище всерьез и надолго захватило Ванко. Мужчины образовали плотный круг, все с раскрасневшимися лицами, полураздетые, кто в брюках, кто в кальсонах, они нескладно подпрыгивали и вихляли руками запутанной траекторией, а в центре круга оборачивались две подвыпившие женщины, тоже полураздетые и тоже почему-то в мужских кальсонах. Потом один не самый видный мужичок заходил в круг и галантно кружил двух вакханок, что сопровождалось взрывами смеха, гиканьем и подвываниями. Ванко уставился... Нет, вы понимаете, к чему это я все? - нетерпеливо оборвал себя автор. - Это же детская пробуждающаяся чувственность! Да об этом, кроме как в порнографических букварях, ничего еще и не написано!
- А что было потом? - печально спросил редактор.
- Потом?.. Потом сосед сказал, что ему больше здесь нечего делать, и закрыл за ним дверь. В коридоре было темно, но чья-то добрая рука отвела его к себе и там оставила...
Редактор молчал, сложив руки у подбородка, смотрел прямо перед собой, и было непонятно, что у него на уме.
- А вот еще... еще... - торопился Бекетов. - Вот! Сцены в магазине... Хотя тут очень много и редко... Черт! Давайте, я лучше вам своими словами... Давайте изложу.
Дело в том, что пацан втюрился в продавщицу, взрослую, однако: вот и ходит чуть ли не каждый день в этот магазин, таращится на нее... Нет, вы поймите, ничего особенного в этом нет, он только смотрит, и все. Но ведь как это по-детски непосредственно!.. Однажды он видит, как она злится, у нее распухший рот, глаза навыкате, ну, и он убегает, а потом вопит в своей общаге благим матом. Сейчас я найду...
- Не стоит искать, - очень живо откликнулся редактор, вороша на голове скудный волос, и теперь опуская руки на стол. - Про вашего мальчика мне все ясно. Это очень аполитичный мальчик, занятый, как и вы, всякими посторонними предметами. Вот если бы он поступил в школу политграмоты или на курсы, может, из него и получился бы толк. А так - что из него может выйти? Минимум - сексуальный маньяк, - причем политически не подкованный, - либо сутенер с разудалыми замашками, это в лучшем случае, а то и попросту пьяница... Зачем он нам такой? Нет, не можем принять ваш рассказ, не нужен...
Бекетову было грустно, когда он выходил из редакции.