К юбилею Татьяны Егоровой
После летних каникул мало-помалу снова начали стекаться писатели и поэты на свой Парнас – Большую Конюшенную улицу, в Союз писателей России. Возобновили работу ЛИТО, заработали секции. И однажды в каминном зале снова встретились мы с православной поэтессой Татьяной Егоровой, членом Союза Писателей России. Она вырывала листочки из крошечного блокнотика, что-то писала на них и раздавала присутствующим. Подошла к нам. «Приходите 10 октября в Культурный центр Лавры, к Грунтовскому. Там будут стихи, барды, музыка». Поскольку моя приятельница не знала, где находится Православно-культурный центр Лавры, а я там тоже не бывала, Татьяна Егорова повторила: «Тем более приходите. Будет фуршет!» - и протянула нам эти «пригласительные билеты». Конечно, фуршет - это весьма весомый довод для посещения творческого вечера православных поэтов! Похоже, что мы с Мариной Никифоровой производили впечатление людей, испытывающих чувство голода не интеллектуального, а физического! А уж фуршет в стенах Лавры… Да, это любопытное мероприятие – не доводилось присутствовать на фуршете, то есть какой фуршет? Свершать трапезу под пятиглавыми куполами, да ещё и с возлияниями! А сейчас не пост? Пошутив так, всё же решили мы с ней посетить сие культурно-православное мероприятие.
Выхожу из метро, пересекаю площадь Александра Невского, и на мосту через речку Монастырку вижу члена Союза писателей России, Татьяну Петровну Батурину. Она тоже идёт туда. Ну, уж раз сама Батурина идёт, то обыкновенным смертным, как говорится, сам бог велел! В гардеробе меня кто-то окликает. Вот это встреча! Владимир Михайлович Шалыгин собственной персоной. Активист химфака ЛГУ, бессменный член комитета комсомола, член КПСС во ВНИИНЕФТЕХИМе, внедрявший в научную деятельность элементы научной организации труда, можно сказать, друг и собрат по альма матер, с которым я не виделась лет двадцать, как минимум. Но боже! Во что превратился этот партайгеноссе за это время! Лысый, сморщенный, измождённый старичок, а не мужчина, кожа да кости, ну, и православная борода, естественно. Его третья жена, единственная с которой он венчался, имея уже двоих или троих внуков, нашла-таки не только тропинку к его сердцу, но и привел его к храму. Он сразу сообщает о перенесённых двух инфарктах и о том, что теперь он так болен, что его содержит последняя жена, распространяющая по сетевому маркетингу… всё, что бог послал нашим коммивояжёрам.
Интересуюсь историей его знакомства с Татьяной Егоровой. Он рассказывает, что у неё сегодня юбилей, что она очень больной человек, которую он ЛЕЧИЛ!!! При этих словах я вздрагиваю. «Ты ещё и лечишь!» Уж чем только не занимался химик –неорганик: и НОТ внедрял, и цепочки из колечек делал, считая их лечебными, а последнее время жил и работал в санатории в Репино, где , похоже, и познакомился с поэтессой. Я интересуюсь, какое у неё образование, конечно, что же ещё может быть! Педагогический институт! Но давно уже в школе не работает, а как истинный литератор работает, где-то в котельной. Что поделаешь, такова судьба российских гуманитариев перестроечной поры. Я что-то говорю критическое о стихах юбиляра. Владимир Михайлович просит меня не высказываться сегодня. У человека день рождения! Правда года скрывает, сославшись на то, что у женщин не принято спрашивать возраст. Нам-то с ним скрывать нечего, знаем друг друга со студенческой юности, правда, он на пять лет меня старше.
Неподалёку вижу юбиляра – синий английский костюм, вместо традиционной джинсы, свеже подкрашенные хной волосы, правда, не слишком тщательно, следы перманента, мелкие кудряшки на концах секущихся волос. Укладочка, конечно, не помешала бы, но… Она с нескрываемым удивлением смотрит на воцерквлённого неофита рядом с откровенной атеисткой. Вхожу в большой зал. Аншлага нет. Заполнены первые три- четыре ряда, кое-где сидят одинокие слушатели и подальше. Но элита православной поэзии здесь: естественно, Грунтовский, а вот и сам Владимир Морозов скромно присел на крайнее кресло где-то в конце зала. Рядом с входной дверью стол, на котором разложены десятки кассет с записями псалмов и песен на слова юбиляра, не только. Брови удивлённо взлетают вверх: «Неужто забыли, КТО изгнал торговцев из храма?» Вижу Олега Владимировича Юркова, члена СП России, тоже пришёл поздравить юбиляра. Марина уже в зале, приветственно машет мне рукой. Перед ней сидя три женщины лет сорока, на головах повязаны шёлковые платочки, храм божий всё-таки. Оглядываясь на публику, вижу Ольгу Соколову, но она с непокрытой головой. Татьяна Егорова стоит за застеклённой дверью за сценой и о чём-то беседует с В.М. Шалыгиным.
Андрей Грунтовский открывает вечер, словами. «ПОМОЛИМСЯ, Братья и Сестры!», именно сЕстры, а не сёстры. Зрители встают, я, естественно сижу. После окончания молитвенного бормотания зала Грунтовский говорит о юбилее, приглашает поэтессу на сцену.
И в первом же своём стихотворении она декларирует, что « … Я только БОЖЬЯ раба, а больше НИЧЬЯ!» Да, начало многообещающее. А дальше следует признание в том, что автор пишет стихи не каким-то там рабам божьим, а самому СОЗДАТЕЛЮ! Правда, звучат трагические ноты: «Погоди, я ещё не созрела!» Конечно, юбилей – это же не конец жизни, а только этап, когда лирическая героиня ещё не дошла до кондиции, но всё ещё впереди:
«… Полетят из небесных глаз звёзды чистого серебра. И услышу я божий глас…. Пора! Пора!» Да, грустное начало юбилея, поэтесса раздумывает о бренности человеческой жизни. Но чистое серебро, сыплющееся с неба, – это, конечно образ! Слёзы МЕТАЛЛИЧЕСКОГО
( раз уж оно чистое) серебра сыплются с небес! Тут без Тертуллиана не обойтись: «Верую! Потому что абсурдно!» К сожалению, ничего не могу сказать о реакции химика- неорганика в прошлом, а ныне народного целителя – В.М. Шалыгина, вышел из зала.
После этой образной поэтической увертюры на сцене под образами Татьяна Егорова обрадовала аудиторию, объявив выступление певицы Марии Петровой (не путать с Олесей Петровой -Лауреатом конкурсов Чайковского, Елены Образцовой и «Три века классического романса», обладательницей великолепного меццо-сопрано!!) с песней «Ангел Благое молчание». А у Марии Петровой голосок небольшой и такого тембра, что и под этими сводами вспоминаешь Пушкина: «И запищит она, бог мой! Приди в чертог ко мне златой!» Нет, я всё-таки недооцениваю уровень исполнительского мастерства. Когда выходит после исполнения песни на сцене появляется автор стихов, раздаются аплодисменты. Но скромность юбиляра не знает предела: « Не надо аплодисментов! Аплодируют только артистам!»
И снова звучит стихотворение с осенними мотивами, в котором «неудержимо гаснет лист кленовый», но при этом «… недреманное око взирает на меня», то есть поэтессу, которая пребывает в грустном раздумии, не пора ли вслед за журавлями. Но в этих грустных раздумьях вдруг зазвучали оптимистические нотки! Как только взорвётся третьим криком трепел, жизнь продолжится, лирическая героиня превратится в «…этот солнцем пронизанный ГУМУС!», а силы свыше обещают ей желанную осень, но уже (увы и ах! Т.Л.) за смертной чертой!
Приглашая нас на юбилейный вечер, Татьяна Егорова скромно назвала его «концертом». Концерт продолжался. На сцене появился с гитарой Андрей Мурин, ЛАУРЕАТ (!!!) православных конкурсов. Не знаю уж, были ли профессиональные музыканты в жюри, но звание лауреата ему можно было бы присвоить только в одной номинации – за тремоляцию, переходящую в блеяние. Он исполнял ( пением это назвать вряд и можно) песню о нашем городе. О, сколько поэтов посвящали самые сокровенные строки Петербургу и Ленинграду.
Вспомним хотя бы Агнивцева с его «Блистательным Петербургом: «Один! Я снова в Петербурге! Целую рифмами асфальт». Не прошла мимо и Татьяна Егорова, но она нашла своё видение величия города, духовное, я бы сказала: «Велик и славен будешь ты, покуда
народ во храмах молится Христу!» Да, это позиция! Но ведь в Петербурге молятся не только Христу, поскольку есть церкви различных конфессий: две синагоги, мечеть, буддистские и индуистские молельни. Неужто верования этих людей снижают величие и красоты Петербурга?
Но вернёмся к юбилейному вечеру: концерт, как мне представляется слишком высокое название сего действа. Поэтесса читала свои стихи «Покров» в преддверии 14 октября, читала стихи о лете, которое «даровал нам милостивый господь», о ландышах, букет которых она поставит перед иконой божьей. Чуть позже она обратится с просьбой к золотой рыбке, которую увидит в тихой речке среди золотых спинок окуней и карасей: «Рыбка, рыбка золотая! Дай мне силу вдохновенья славить божью красоту!» Интересный поворот! Мне-то всегда казалось, что истинно верующие люди свои просьбы направляют только всевышнему! А что до вдохновенья, то вроде бы его несут избранным музы. Неужели муза превратилась в золотую рыбку? Какая образность! Какая глубина мысли! И она ещё усиливается в последовавшей за этим песне: «Свечи огненных язЫков на апостолов сошли…», в которой поэтесса цитирует призыв создателя: «Сказано апостолам: «будьте как дети, вечно пребудете в царстве моём!» Хорошо, что этот призыв был обращён только к апостолам! А то заработает фантазия, представишь себе, что всё население страны превратилось в детей ( ну, а старше поколение впало в детство), и страх пронзает душу. А кто же будет, во-первых, работать, а во-вторых, воспитывать детей?
Но игры с золотой рыбкой были не единственным открытием поэтессы. В очередной раз выйдя на сцену В глубине которой красовалась икона Иисуса Христа она вдруг провозгласила: « Нынче у церкви святой день рождения!»
- Это как? – в недоумении спросила меня Марина Никифорова.
Но, увы! проникнуть в эту глубокую мысль, я не смогла. Когда день рожденья у церкви? У какой церкви? У церкви в смысле религии или конкретно у одной из церквей в Александро-Невской Лавре? Или у церкви, тождественной Татьяне Егоровой? Нет, это, пожалуй кощунство! Но вопрос поставлен и требует дальнейшего изучения.
А праздник продолжался.
В лучших традициях конферанса современных эстрадных шоу, дабы публика не заснула или, возможно, вспомнив далёкое время учительской практики, Татьяна Егорова решила задавать вопросы публике типа таких: «А какая это церковь?» Когда же очередь дошла до монастырей, которые он любит, как оказалось, посещать, причём предпочтение отдаётся мужским монастырям (С чего бы это? Т.Л.), она попросила зал назвать известный монастырь. « Соловки!»- ответила я ей, кто-то в зале засмеялся. Но оказалось, что она имела в виду монастырь на другом острове - Валаамский. И отчего у меня первые ассоциации на уровне подсознания с Соловками?
Говоря о монастырях, нельзя не отметить новый поэтический образ, неизвестный дотоле в поэзии. Это образ стаи ворон, каркающих над обителью. Что же хотят сказать эти вороны, в русской литературе и фольклоре, всегда олицетворяющие тёмные силы? Нет, и на них благостью повеяло! «Монастырь благословенный! Для ВОРОН (!!!!), быть может, рай…»
И далее: «Монастырские вороны славу господу поют». Вот это истинно духовная поэзия!
Праздник продолжался, был и ребёнок, читавший стихи, правда, не пионер, эту традицию не вспомнила экс- учительница, был и сюрприз, растрогавший поэтессу. Это композитор Михаил Малевич, аккомпанировавший певицам, юбилею своей музы посвятил композицию: «Научи меня, господи!»
И Мария Петрова очень выразительно спела: «Научи меня, господи, ПЕТЬ!» Да, не помешало бы, чтобы этот глас певицы был услышан господом. Вдруг научит? Тем паче, что просьба конкретизировало и сцену, на которой хотелось бы петь: «Петь в твоём ГОЛУБИНОМ ЦАРСТВЕ!». Да простит мне поэтесса отсутствие образного восприятия, уж не на голубятнях ли хочется им петь?
Но просьбы не прекращались. И следующая просто повергламеня в шок! « Научи меня, господи, любить БЕСКОРЫСТНО!» «Неужели, - подумала я, неужели? Татьяна Егорова и такая просьба к богу! Лирическая православная героиня и вдруг – блудница! Нет, не может быть! Не дОлжно! Грешно!»
Нужно отметить ещё одну грань православного таланта поэзии Егоровой, которую она также не преминула продемонстрировать присутствующей публике: это ВОИНСТВЕННОСТЬ её поэзии, а отнюдь не православное смирение. Хотя в душе поэтессы живёт надежда, что «… веры молитвенной пламень в русской душе не погас, но тем не менее она зовёт на бой: «Крестоходцы идут за крестом!» «Воины Крестного хода! Выйдем мы в БОЙ за Христа!» И, обращаясь к казанской богородице, поэтесса даёт ей приказ: «Веди нас, ПРЕЧИСТАЯ МАТЬ!»
Но наряду с этими тенденциями активного богоборчества в свой юбилей поэтесса обращается и к земной жизни, вспомнив родственника – «бабушкиного отца» ( странно, неужто неизвестно ей простое русское слово ПРАДЕД!?), не обойдены вниманием и трагические дни блокады, вдохновившие композитора Малевича на создание новой песни. Если же быть точным, то скорее прозвучавшая мелодия была весьма игривой, что-то в духе: «Жила была одна телеграфистка Зина, давала всем она напиться из графина…». Во всяком случае у меня эта «лёгкая» мелодия вызвала именно такие ассоциации. Поэтесса утешает свою плачущую бабушку: «Бабушка не плачь, видишь, как ликует солнечный КУМАЧ».
Есть стихи и о природе, весьма образные, пронизанные надеждой на встречу с небесным отцом: «Снова сыплются с неба жемчужины» и лирическая героиня будет «…слушать, как вьюга АУКАЕТ» и когда, наконец уснёт, ей приснится, что её баюкает не земной, а «НЕБЕСНЫЙ ОТЕЦ». Мечты, мечты…И зимняя вьюга приводит её к теме рождества, в которой поэтесса видит «человечьи (!) глаза у вола, у Марии небесные очи». Блестяще!
А вослед рождеству поэтесса отдала дань и солнцу русской поэзии, закатившемуся в холодный зимний день. Но как интимно и трогательно прозвучали её стихи!
Если её лирическую героиню баюкает небесный отец, то Пушкина – весьма земная няня:
«Спи, красавец, спи, САШОК!» Но и без традиционных православных видений не обходится поэтесса. Когда Пушкин едет на дуэль, надо полагать, ангел- хранитель предостерегает «СашкА»: « И незримый кто-то шепчет: «Поверни назад, САШОК!»
Это была последняя капля, переполнившая чашу моего отнюдь не православного терпения. В свете услышанного я набрасываю экспромт:
«И полно, Таня, в наши лета…»
Любить Иисуса смысла нету.
Любила б лучше со всей силой
Простого, русского Ярилу.
А гений – Пушкин – твой «Сашок»
Он бросился бы наутёк,
Твои услышав, Таня, песни.
Противник Пушкин мракобесья».
И мы покидаем гостеприимный зал Православного культурного центра при Александро-Невской Лавре, где продолжается празднование юбилея Татьяны Егоровой. Нет сил дождаться рекламируемого фуршета. Организм переполнен духовной пищей.
С днём рождения, Татьяна!
А на следующий день очередное праздничное мероприятие – презентация тринадцатого номера альманаха «Сфинкс», превратившегося с этого номера в журнал, в каминном зале Союза писателей России. В последнюю минуту входит крестоборка Егорова. «Помолимся!» - приказной тон не вызывает возражений, все встают ( естественно, кроме меня) и бормочут «Отче наш иже еси на небеси». Пушкин с портрета смотрит на этот всплеск коллективной вспышки лицемерного боголюбия, как мне кажется, с осуждением. У каждого свои восприятия.
Чуть позже, уже за праздничным столом, Ольга Соколова вспоминает благостный вчерашний вечер. Я обращала внимание на эту молодую сравнительно женщину и ранее. Первый раз она, подарив Скворцову книжечку своих творений, с мольбой посмотрела на него и с православным смирением произнесла: «нельзя ли выдвинуть её на грант? Очень бы хотелось!» Конечно, тридцать тысяч рублей, с моей точки зрения,- это небольшая сумма, но мечты, как и восприятие поэзии, сугубо индивидуальны. Второй раз я увидела, как молилась Ольга Соколова на вечере Татьяны Егоровой. Она пела молитву, закрыв глаза, и мне показалось, что она уже не на земле, а как минимум, в стратосфере. О чём молилась она? О встрече с небесным отцом или о более земном гранте, который бы пролился с небес золотым дождём? Не знаю. Но за праздничным столом с бокалом вина Ольга рассказала Татьяне Егоровой, ЧТО она увидела, когда Мария Петрова пела «Ангел благое молчание». Ольга Соколова УЗРЕЛА(!!!) над головой певицы, одетой в длинную юбку с разрезом, в которых обычно танцуют канкан, СВЕТЯЩИЙСЯ НИМБ! Поэтическое воображение? Или очевидный диагноз? И я увидела воочию ещё одну «РАБУ БОЖЬЮ и больше НИЧЬЮ!»