О пространстве

Галина Викторова
Дети видят мир по-другому, иначе, не так как взрослые.
Это известно всем и не подлежит сомнению, как всё очевидное: вода течет сверху вниз, темной ночью ничего не видно, мы вдыхаем углекислый газ и выдыхаем кислород, солнце движется вокруг земли с востока на запад…
Ой, про углекислый газ, кажется, не так уж и очевидно. Кажется, мы его вовсе не вдыхаем. А наоборот, норовим выдохнуть.
Да и с солнцем вопрос неоднозначный, и Земля стоит не на трех китах, как считал Эйнштейн (что говорите? Не Эйнштейн? А кто тогда?), а на слонах, на четырех слонах как минимум. И еще на черепахе.
Я всегда не одобряла мягкотелых слонов-китов и предпочитала черепаху. На её панцире сам бог велел носить тяжести. Иначе зачем?

Словом, я сейчас попытаюсь вспомнить, что именно я в детстве видела по-другому.
И как это было – «по-другому».

Оказывается, сложно.
В первый момент вообще в голову ничего не приходит. Может, конечно, это особенность конкретно моей головы.

Во второй момент, впрочем, вспоминается: мир был большим.
Даже не так.
Он был БОЛЬШИМ. Очень.

Огромный мир включал в себя, во-первых (в главных!), нашу квартиру (это я сейчас говорю квартира, тогда было: ДОМ).
Еще мир включал в себя дом-в-смысле-здание, нашу пятиэтажку. Это тоже называлось дом, но уже без больших букв, просто «наш дом».
Существовали и дома вокруг, во множественном числе – «другие дома». Стоящие отдельно, но внутренне единые, может быть, срастающиеся корнями под землей, выросшие, как опята – на кольце одной домовой (домовитой?) грибницы. Их одинаково-другая сущность не вызывала сомнений. У них можно было найти отличительные признаки, но это не давало домам собственных значимых имен, они были единой массой, эти «другие дома», даже если там жили знакомые.
«Дом Петровых» не отличался от просто «соседнего дома» почти ничем. Хотя квартира тех же Петровых могла иметь особенное значение, и по своим размерам могла быть больше «дома Петровых» - точно так же, как наша квартира (наш ДОМ) – была (определенно!) больше здания, в котором она располагалась.

(Вот такая детская неевклидова геометрия пространства. Маленькое с легкостью содержало в себе огромное, и само без малейших противоречий умещалось в крохотном.)

За домами, в общем-то, ничего не было, мир заканчивался.
Если не считать дома справа, после него иногда, в хорошую погоду, возникали овраг и рощица. И еще впереди, на некотором отдалении, располагалась Остановка, место особое, порождавшее порой полуреальные отголоски «моего» мира – почти невещественные, мгновенно самоуничтожающиеся зоны и местности, куда можно съездить на трамвае. Все эти декорации, в которые мы попадали «по делам» или «в гости», равно как и все люди, которые там встречались, были несомненными фантомами, лопавшимися, как только мы (Я) возвращались обратно. Вещественность самого трамвая подтверждали рельсы. Автобусы и троллейбусы могли возникнуть на Остановке по своей собственной прихоти, трамвай же появлялся неотвратимо.

Отдельной мерцающей точкой был дом бабушки в деревне. Он, кажется, действительно существовал, пусть прерывисто и неустойчиво.
Чтобы оказаться у бабушки, приходилось (терпеливо) производить длительный непонятный ритуал: отсидеть положенное время в трамвае, потом в вагоне поезда (интересное место, особый рассказ), потом на вокзале, наконец, в электричке. Этот путь - сложное шаманство, но, тем не менее, бабушкин дом отнести к нереальным объектам никак нельзя: там, кроме Бабушки, жили Кот, Корова, куры (куры с маленькой буквы) и две Печки, русская и голландская (названия взрослые, тогда было: Печка и галанка). Все это слишком материально, сами понимаете, чтобы рассыпаться в пыль, когда не смотрят.

Не подлежит сомнению факт, что мир детства, состоявший из ДОМА – дома – других домов и еще десятка (не более того) призрачных объектов «вне», был гораздо больше, чем тот, который я знаю сейчас: с круглой – не объехать - землей, с высоким – не долететь – небом, над которым обязательно болтается пара-тройка космонавтов.

Мир был огромен субъективно.
Сейчас я знаю, что теоретически – приложив усилия и деньги – я могу попасть в любую точку планеты и даже в тот же космос, появились же космические туристы. Мир маленький, дотянешься всюду, только протяни руку. Впрочем, я даю себе отчет, устало и обреченно, что в действительности никогда не попаду не только на Луну, но, скорее всего, и в гораздо более близкие и доступные, почти под носом, города и страны.
А в детстве отдаленные окраины моего мира казались недостижимыми и непостижимыми в принципе, уже только в силу своей опасной, непредсказуемой, иллюзорной природы.

Мир был огромен объективно. Из комнаты в комнату – почти путешествие.
По рассказам знаю: семья переехала в трехкомнатную «хрущовку», когда мне было два года. До этого ютились в одной комнате коммуналки. Впятером.
Ничего о той первой комнате не помню, точнее, помню ее по более поздним, уже взрослым посещениям. Вроде бы есть в глубинах какая-то картинка о тесноте, множестве ног и бархатной красной скатерти, но, скорее всего, я ее себе сама и выдумала.
Быть может, новая квартира казалась мне гигантской – в сравнении?
Покупая кооперативную квартиру, мои родители думали так же. После одной комнаты на пятерых даже двухкомнатная клетушка виделась им родовым замком. На двухкомнатной и хотели остановиться, но потом, в русской бесшабашной удали (эх, раззудись, плечо) решились на трехкомнатную. Теперь там живут мама и папа. Вдвоем. Тесно.

 Впрочем, непомерно большими были не только комнаты. Совершенно бескрайним был, например, бабушкин сад. Я отчетливо помню твердую уверенность, что если уйти вглубь, в заросли малины, можно если не пропасть совсем, то заблудиться и потеряться. Очень опасным был малиновый тёмный угол. В вишневом пятачке, среди кустов и буйной невырезаемой поросли мы с сестрами прятались от родителей. Найти нас там – четверых! – было невозможно, слишком далеко от дорожек, дома, слишком глубоко в садовой чаще.
Сад около бабушкиного дома занимает две, максимум три сотки. Сейчас. Съежился, что ли? Не понимаю.

Бабушка пекла в Печке хлеб. И заливала лесную землянику молоком от коровы Зорьки.
Это тоже - слишком материально, чтобы исчезнуть без следа. Пусть не в пространстве, но где-то во времени они есть, и их можно найти – Бабушку, Кота, Корову, Печь.
Пока не знаю, как.