УТКА

       
       Вечерами часто отключали свет. Объяснение этому было всегда одно - где-то выбило фазу. Что такое фаза я не знал: слово было непонятное и загадочно-красивое. А вот «где-то» - «где-то» называлось подстанцией и находилось, наверное, очень и очень далеко, потому, что света не было долго.
       

       Потом лампочка загоралась жёлто-красным, тусклым, вздрагивала, мигала и опять гасла.
В комнате было темно, холодно и боязливо. В такое время самым приветливы и желанным местом была кухня коммунальной квартиры: И не я один - все собирались на кухне, там всегда что-то происходило, что-то всегда обсуждалось, горели свечки и синим огоньком горелки газовой плиты, поэтому свет был какой-то мертвенно-бледный, сиреневатый; он отбрасывал причудливые тени, которые медленно ползли по стенам куда-то вверх. Там, вверху, был укреплён, похожий на большую кастрюлю, газовый счётчик, и, время от времени, сурово щёлкал, напоминая всем о том, что надо помнить и о нём: вовремя заполнять и оплачивать «жировки», и опасаться грозного слова - «пени».
       
       
       Поздно вечером с работы возвращались мужчины.Они шумно мылись, отмывая заработанную за день усталость. На кухне их уже ждали полные тарелки горячего, обжигающе горячего: да и «чекушки» были не в редкость.
       

       В полутьме, может быть только одна свечка, да пара кухонных горелок, и разговор, и каждый раз что-то новое, непонятное чего я не знал.
       

       Так и в этот раз. Речь шла о какой-то спичечной фабрике, будто там что-то подмешали в спички и от этого они стали какими-то опасными или вредными, этого я уже не помню.
       

       Что такое спички я хорошо знал и умел ими пользоваться, и даже однажды сунул горящую спичку в коробок, так, что тот вспыхнул и вылетел из моих рук, больно обжегши, но ещё больше испугавши.
       

       Мне было интересно, что там такое произошло.Говорят, что на спичечных коробках должны быть определённые знаки или цифры, и такие коробки сами собой не то взрываются в руках, не то ещё что-то с ними происходит страшное.
       

       Позвали соседских ребят - они были на десять лет старше меня и собирали этикетки со спичечных коробков.
       

       Этикетки были принесены и высыпаны на кухонный стол. Их долго рассматривали и что-то на них искали, но ничего вроде бы не обнаружили.
       

       Отец вмешался в разговор и сказал, что это утка.Я не помню, сказал ли он очередная или ещё что-то добавил к сказанному. Но то, что он сказал - УТКА я помню наверняка.
       

       Время было позднее, и меня увела с кухни мама - пора было спать. Я долго ворочался в постели и никак не мог уснуть: мне снилась спичечная фабрика. Её, огромный чан с жидкостью коричневого цвета,которую мы называли серой - она мерзко пахла и булькала. И в этот чан кто-то нехороший пустил утку.
       

       Мне было плохо - я думал, как эта утка может плавать в огромном чане с чадящей и кипящей жидкостью.
       

       Мне стало безумно жалко эту утку: я всё представлял, как она пытается и не может доплыть до спасительного края; слёзы наворачивались на глаза: было до невозможного жалко эту утку.

       Я долго ворочался в постели, но наконец, уснул.....

       
       Надо сказать, что проснулся я на следующее утро, и, конечно же, меня уже не заботила судьба этой утки, а занимало нечто иное, что иное - мне теперь уж не вспомнить.

       
       Но это не верно, потому что, по-настоящему, я проснулся через много-много лет. Да. Да. Через много-много лет. Листая тонкие страницы книги,рассказывающей о несусветной истории моей страны, я столкнулся с описанием диверсии на спичечной фабрике. Диверсия была вымышленной, но люди из-за этого вымысла пострадали реальные.
       

       Книга была объёмной, читать я её был должен всю ночь, в ней уже было многое из того, что я в той или иной мере знал, с чем соглашался или, что отвергал напрочь, где-то я был злее автора, а где-то мягче,
но история с УТКОЙ вновь вернула меня в детство, на кухню, освещённую тусклым голубым пламенем, газовых горелок и я был благодарен своему отцу сказавшему - УТКА.
       

       И я понял, что не было народа оболваненного, облапошенного, народа бездарного и ничего не понимающего. Все всё знали и всё понимали. Конечно, каждый понимал по-своему. Но понимали!.. И хотя пели в песнях: «Выпьем за Л., выпьем за С., выпьем и снова нальём!» - главным в песне было
« выпьем и снова нальём».