РОМАДИН. 1918
В конце ноября 1917-го он отправился в Сибирь, чтобы вместе с соратниками-офицерами из контрразведывательного отделения Главного штаба создавать антибольшевицкое подполье.
Старшее поколение предпочло остаться в Питере, чтобы переждать, как все повернется, а молодые решили действовать. В результате «старики», - чтобы сохранить себе жизнь, - пошли служить к «красным».
Основная часть уехала раньше, а они с Патрикеевым задержались: через единомышленников канцеляристов нужно отовсюду вытащить и собрать, чтобы уничтожить, документы – замести следы пребывания их в ГШ и, конечно, материалы о тех, кто им помогал.
Враждующие всегда стремятся арестовать в первую очередь военачальников и контрразведчиков. Чтобы лишить армию командования и внести сумятицу в войска противника. Одновременно чтобы обезглавить противника, уничтожив контрразведку.
Кто лучше всех знает реальный расклад сил? Разведчики и контрразведчики. Кто с наибольшей точностью может определить исход? Вторые.
Пусть через много лет историки обвинят контрразведчиков старой армии в отсутствии профессионализма: не умели вести системно организованную агентурную разведку и о своих противниках имели смутное и подчас неверное представление!
Откуда им знать, если и ты, Ромадин, и твои коллеги хорошо поработали и не оставили им документов?!
Спасли жизни свои и чужие.
Правильно сделали ставку на Сибирь – на казачество. Оренбургские, семиреченские, омские, забайкальские, уссурийские… Дольше всех сопротивлялись.
На юге России давно окончились бои, и оставшиеся в живых отступили за границы страны, а эти продолжали сражаться. Как и он.
Не избалованные властью и климатом, все, что имели, заработали своим трудом в борьбе с непогодой, бескрайней тайгой и врагами Отечества. По милости Божией.
Им, потомкам нескольких поколений, не знавших рабства – крепостного права, - было, что потерять: свободу!
Он, Ромадин, по возрасту был самым молодым в отделении, но по званию со многими равный – полковник. Потому что дважды получал внеочередные чины.
Начальство предлагало денежное вознаграждение – предпочел не материальное. Не потому, что хотел быстрей пройти в генералы – по большому счету генералов в контрразведке быть не может: как в муравейнике – каждый несет, сколько может.
Где “муравьиный царь” – придумка тех, кто не обходится без начальника.
В первый раз во внеочередной чин произвели в мае 14-го за то, что в начале февраля добыл списки германской резидентуры в России.
Завязав контакты с прислугой посольства, вычертил план внутренних помещений с мебелью.
Определил, в каких комнатах работают его противники-разведчики.
Выяснил, как они хранят документы.
Нашел людей, которые умели хорошо бросать.
Организовал всех.
"Странные" люди бросили в три окна на втором этаже бутылки с горючей смесью и, сделав свое дело, убежали.
Окна выходили в тихий переулок, и когда в комнате начался пожар, то там возникла небольшая паника, а, чтобы спасти бумаги, стали выбрасывать металлические ящики прямо в окна на улицу.
За углом стояли подводы с хорошо смазанными ступицами, лошадьми, копыта которым обмотали тряпками, и люди, которые быстро погрузили ящики-сейфы и уехали.
Когда германцы очухались, то под окнами было пусто, и все по-прежнему было тихо.
До своего отречения Николай II успел подписать Высочайший приказ о досрочном производстве подполковника Ромадина в чин полковника.
В мае 1916-го, прямо накануне ареста, германскому резиденту удалось исчезнуть из виду. Причем скрыться, имея на руках подробные и конкретные донесения агентуры о состоянии русской военной промышленности, о внутренних взаимоотношениях в высших российских армейских кругах и еще много того, о чем германскому командованию знать не полагалось, - не успел передать.
Часть агентуры взяли, за другими выявленными продолжили наблюдение, а поиски резидента по горячим следам успехом не увенчались.
Тогда начальство поручило Ромадину заняться им.
Дмитрий Михайлович специализировался на формировании агентуры и работой с агентами. По своим каналам он начал розыск.
До угрозы ареста резидент трудился представителем фирмы “Зингер”, торговавшей в России швейными машинами, и, конечно, когда скрылся и залег на дно, то, чтобы не вызвать подозрений, через какое-то время должен был начать где-то работать, и работать, по мнению Ромадина, скорей всего, подмастерьем у портного. Не портным – для приобретения клиентуры нужно несколько лет прожить в одной местности.
В районах, примыкавших к зоне военных действий, стали разыскивать недавно приступившего к работе такого помощника.
Их оказалось несколько – Ромадин выбрал двоих, за которыми установили наблюдение. Потом второй отпал, и наблюдение продолжалось за первым.
Никаких поводов для подозрений тот не давал – опытный подмастерье с хорошими рекомендациями. Образ жизни – самый скромный. Только с особенностями: после работы шел домой – в съемную комнату - и весь вечер и ночь проводил там. Вне мастерской никаких контактов не заводил – общался только с хозяином и другими помощниками и то по работе.
Конечно, такую одинокость можно объяснить: семья осталась на оккупированной германцами территории, а он сам после тяжелого ранения на фронте недавно выписался из госпиталя и пару раз после выписки консультировался у врачей.
Проверили петроградский госпиталь – новоиспеченный подмастерье действительно находился у них на длительном излечении и потом дважды приезжал консультироваться.
Естественно, при визитах в Питер за ним следили – встречали на вокзале, доводили до госпиталя и затем от госпиталя сопровождали на вокзал до отхода поезда, но тот лишь посещал врачей и однажды из почтового отделения послал телеграмму жене с тем, что жив и здоров.
Ромадин приказал следить дальше.
Он сам ездил в маленький городок в Псковской губернии, вроде как навещая «родственника», трудившегося в одной мастерской с подозреваемым, и посмотрел на него.
Опасаясь активности резидента, остающегося на свободе, начальство торопило, требуя результат, но доказательств, что тот, за которым ведется наблюдение, действительно германский резидент, и именно он должен быть арестован, Ромадин не мог предъявить – только свою интуицию.
Не мог же он объяснить начальству, которое умело командовать боевыми полками и не разбиралось в особенностях его работы, что главный ромадинский аргумент – аргумент специалиста-контрразведчика – поведение подозреваемого: ходит слишком прямо после тяжелого ранения в живот и к местным врачам за помощью не обращается.
Когда через несколько лет сам Ромадин стал жить по чужим документам – по документам человека, не служившего в армии по медицинскому показанию: хронический вывих правого плеча, который возникает после каждого выстрела от удара прикладом при отдаче, - он каждый день тренировал привычный вывих.
Скрипя зубами, начальство согласилось еще немного подождать. Но только немного – два месяца: с конца октября до Рождества.
Ромадин продолжал действовать. Он обнаружил несоответствие дат визитов своего “подопечного” в госпиталь с датами, зафиксированными в истории болезни, а потом даже отыскал настоящего пациента, под фамилией которого жил подозреваемый, - тот проживал недалеко от Питера, на станции Вырица.
Он дождался: в конце ноября помощник портного неожиданно решил уволиться: захотел перебраться поближе к Питеру – к госпитальным врачам. Потому что рана плохо заживала.
Городок находился на железнодорожной линии Псков-Петроград, и билет был куплен до Сиверской – почти до Питера.
К счастью, тогда поезда часто шли с нарушением расписания – их, попросту, не хватало – и переполненными, а с местами в плацкарте – просто беда! Ехать же в общем вагоне вчерашний тяжелобольной не мог – при нечаянных толчках чужими локтями потерял бы жизнь, - и покинул городок только через неделю.
В одном вагоне с ним находились два провинциальных филера, гордые доверием столичного сыщика, - которые упустили бывшего подмастерье: неожиданно вышел раньше. Конечно, он знал их в лицо и, наверное, про себя посмеивался.
Ромадин и его люди ехали в том же поезде, только в других вагонах: предварительно отсмотрев в Главном Штабе на картах расположение войск, Ромадин понял, в каком месте резидент будет переходить линию фронта, - и внимательно отслеживали выходивших из поезда на всех остановках.
В начале декабря 1916-го глубокой ночью при попытке перейти линию фронта на германскую сторону не известно откуда возникшие люди в солдатской форме, с которыми вечером пил чай-кипяток, смеялся, рассказывал анекдоты, они, в свою очередь, угощали махоркой, и потом все легли спать, арестовали резидента, а руководил всем “родственник” бывшего соработника по портняжной мастерской.
Шифровки с секретными сведениями оказались при перебежчике, правда, запрятанные в каблуки сапог. Больше доказательств не требовалось.
Одновременно в Питере арестовали агента, который работал фельдшером в том самом госпитале.
Ими стали заниматься военные следователи, шифровки передали специалистам в шифровальный отдел, а закончивший свое дело Ромадин отправился в недельный отпуск – с мая трудился практически без выходных.
Радостное начальство тут же доложило наверх об успехе и оформило документы на производство его во внеочередной чин.
Так в 26 с половиной лет Ромадин стал полковником.
Таким же молодым, как и полковник Николай Александрович Романов - будущий император Николай II. Правда, в момент производства второй был на два с половиной года моложе.
Там же, в Сибири, фактически под арестом находился бывший император, теперь просто гражданин Романов Николай Александрович, с семьей, которую по решению Временного правительства вывезли из Царского Села под предлогом «опасений правительства за благополучие семьи».
Различные группы - монархические, офицерские, «распутинцев» - посылали в Тобольск гонцов и своих представителей. Зимой 18-го они развили особенно бурную активность, но к весне пыл угас, - назначенная Временным правительством и быстро обольшевичившаяся охрана, которая подчинялась не командиру - полковнику старой армии Кобылинскому, - а своему отрядному комитету, никого не допускала к царской семье.
В то время Ромадин, как и другие его соратники из КРО ГШ, ездил по сибирским городам, объединяя через себя подпольные офицерские группы в единую организацию, которая сметет большевицкий порядок.
Офицеры, составлявшие группы, в большинстве своем имели опыт боевых действий на фронтах, но не имели опыта в подпольной работе, и второй – равноценной по значимости, но первой по назначению, - задачей Ромадина и его коллег было сохранить их до того времени, когда все антибольшевицкие силы Сибири объединятся в кулак.
В качестве единого руководителя общесибирской подпольной организации они определили своего товарища по КРО ГШ полковника Алмазова с псевдонимом «подполковник Гришин». Армия из добровольцев всегда объединяется под одним командованием – вокруг одного имени. В тот период им был «подполковник Гришин», позже «Гришин-Алмазов».
В феврале 1918-го несколько монархически настроенных офицеров из Новониколаевска, с которыми поддерживал связь Ромадин, решили ехать в Тобольск для освобождения царской семьи, и Ромадин, понимая, что всех их арестуют и наверняка расстреляют, попросил немного повременить с поездкой: нужно собрать полные сведения об условиях пребывания царской семьи и о вероятных способах освобождения – хорошо подготовиться к операции. Всю подготовительную работу он брал на себя.
Конечно, не один – в разработку плана включились его однокашники по ГШ, но руководство взял на себя – лично отвечал перед доверявшими ему офицерами.
По приезде в первый раз в Тобольск Ромадин встретился с полковником Кобылинским, формальным начальником царской охраны, – фактический, комиссар Временного правительства эсер Панкратов, был отозван большевицким правительством и за месяц до приезда Ромадина уехал. Нового комиссара еще не назначили.
Евгений Степанович был неплохим командиром, когда в армии сохранялся порядок, но стал никаким командиром, когда не смог в своем охранном отряде в три сотни человек навести порядок.
Он был воспитанным и добрым. А каким еще мог быть, если при знакомстве с Ромадиным, догадываясь, что перед ним офицер, представился по имени-отчеству?!
Конечно, Ромадин явился не в одиночку – с Патрикеевым, который в КРО наблюдал за императорской гвардией – сам Ромадин наблюдал за военными училищами, – и с которым Кобылинский был лично знаком.
Немолодой полковник сразу же догадался, зачем они появились в Тобольске и тут же предупредил о приказе местных большевиков в отношении заложников.
В ответ Ромадин улыбнулся: штурмовать дом они не намерены – просто глупо в центре города, захваченного большевиками, внутри скопища вооруженных «красных», пытаться вытащить заложников! – и попросил составить подробный план губернаторского дома, который теперь назывался «Дом Свободы» и в котором находились под арестом Романовы.
В середине марта на собрании новониколаевской группы он рассказал о плане освобождения царской семьи – его одобрили - и вместе с двумя офицерами этой группы выехал в Тобольск.
Здесь же, в Тобольске, крутился зять Распутина – муж его дочери, некто Соловьев. Недоучившийся гимназист, доброволец в действующей армии, «обер-офицер для поручений и адъютант» председателя пробольшевицкой Военной комиссии при Временном комитете Государственной думы и сын чиновника из Синода, преданного почитателя «великого старца».
Через него монархические группы старались проникнуть к «царственным пленникам». Только никому не удалось – те, кто выходил на Соловьева, почему-то вскоре были арестованы и расстреляны.
Ромадин столкнулся с ним на улице – тот сам подошел к нему, увидев военную выправку.
Специально шел, почти как в строю, чтобы Соловьев обратил внимание!
Подошел и, представившись, добавил:
- Наверно, вы обо мне слышали?!
Ромадин помотал головой, а Соловьев тут же, ни с того ни с сего, начал рассказывать, что он тоже не местный, петербуржец, - здесь же только из-за царской семьи: поддерживает с ними постоянную связь и даже имеет официальное разрешение от властей на посещение «царственных пленников».
По поводу «официального разрешения от властей» он даже подмигнул Ромадину, намекая: вот, мол, какой я ловкий!
Только Ромадин не отозвался, вслух сказав: царская семья его не интересует. Сюда приехал отдохнуть от «возни» - войн и переворотов – и спокойно пожить в глуши.
Соловьев понимающе кивнул головой и, заметив, что офицер намеревается покинуть его, быстро добавил:
- Если кому-то из ваших друзей понадобится встретиться с Государем Императором, пусть обращается ко мне!
- У меня нет друзей! – резко оборвал его Ромадин и почти строевым шагом пошел своим путем.
Во второй половине марта посреди бела дня в гостиной, так называемого, «Дома Свободы» раздался сильный грохот.
Выбежавшие из своих комнат царские домочадцы обнаружили человека в красноармейской форме и в грязных сапогах, с которых на ковер текла вода от растаявшего снега.
По простоте своей незваный гость сбросил прямо посреди комнаты охапку дров, а теперь раскидывал вокруг себя прямо на ковер мелкие щепки, приставшие к шинели.
- Что зенки вылупили, кровопийцы?! – рявкнул он в сторону женщин и продолжил: - Напились людской крови, а человека не видели?! Пожили всласть – на том свете... !
Так случилось, что речевая манера и даже тембр голоса посетителя странным образом напомнили Распутина, но даже не обратили внимания – в ужасе кинулись в свои комнаты.
С ними Григорий Ефимович никогда так не разговаривал – обычно мягко и чуть нараспев, слегка гундося, как дьяконы в церкви.
Только сын бывшего императора Алексей, очевидно, услышал что-то знакомое и потому застыл на месте, с интересом разглядывая незнакомца.
Николай Романов направился к хаму, чтобы выставить его за дверь, и вдруг совсем другим голосом – спокойным и доброжелательным – тот произнес очень тихо:
- Извините за представление – было необходимо, чтоб как можно скорей Вы оказались на месте... У меня мало времени, чтобы не вызвать подозрений...
Внутренние часы мерно отсчитывали время - находиться внутри дома Ромадин мог не больше пяти минут. Он установил на шесть.
Хозяин внимательно посмотрел на чужого: хорошее русское лицо и глаза не оловянные – умные с легкой хитринкой.
- Мне нужно поговорить с Вами наедине, - так же тихо продолжал визитер.
- О чем?
- О спасении Вашей семьи.
- Об этом не стоит говорить, - тихо, но важно, отозвался Николай. - Мне передали, что мой кузен английский король Георг V и его двор прилагают усилия для нашего выезда в Англию!
Конечно, Ромадин мог бы напомнить, что «усилия» какие-то вялые – без напора и без давления, но времени оставалось все меньше, а потому твердо сказал:
- В Англии у власти правительство консерваторов и либералов, а не большевиков… Георг V – в Лондоне, Вы и Ваша семья – в Тобольске!
- Кто вас послал? – спросил Николай Романов, всматриваясь в незнакомца, которого видел впервые.
- Как видите, пришел своими ногами! – улыбнулся незнакомец и серьезно добавил: - От группы офицеров, которые считают убийство царской семьи позором для России.
Звук внутренних часов стал громким - время приближалось к концу.
Лицо Николая чуть дернулось и, чтобы скрыть, он, повернувшись к стоящим в отдалении Алексею и доктору Боткину, готовым придти на помощь ему, произнес:
- Идите к себе!
А потому, что сын оставался на месте, поторопил:
- Все в порядке – иди к себе!
- Кто вы? – спросил Николай Романов, когда остались вдвоем.
- Генштаба полковник Ромадин.
- Какой армии?
- Конечно, Русской!
Николай медлил, внимательно глядя на слишком молодого полковника - тем более Генштаба.
- Сколько вам лет?
- Почти двадцать восемь. Я проходил по Высочайшим приказам как "Смирнов"... Включая последний, утвержденный Вами...
Николай вспомнил 27 февраля прошлого года - в последний раз как Главнокомандующий посетил штаб Ставки и позже подписал приказ, который оказался последним.
Начальник штаба генерал Алексеев долго и очень подробно, показывая на картах позиции, докладывал о состоянии дел на всех участках фронтов, и, стараясь скрыть гордость, зафиксировал закрепление линии фронта, но, когда он закончил рапорт, вдруг, не дожидаясь вопросов Главнокомандующего - Его Императорского Величества, заговорил всегда сдержанный и молчаливый генерал-квартирмейстер Лукомский.
- Ваше Величество! Моя служба подала в Канцелярию представления о награждении офицеров и солдат и о производстве в чины, а документы уже больше месяц лежат без движения! Среди представленных на награды много доблестно павших...
Углы рта Николая, как всегда, когда был недоволен, дернулись, и он ничего не мог с этим поделать, но, глядя на начальника военно-походной канцелярии генерала Нарышкина, вслух сказал:
- Сегодня же подпишу!
- Ваше Величество, - нарушая все нормы этикета, продолжал неугомонный Лукомский, - среди представленных на производство в чин вверенное мне Главное Управление ходатайствует о досрочном производстве в полковники подполковника...
Конечно, фамилию того подполковника Николай не запомнил - под Его командованием служили больше двухсот тысяч офицеров.
На самом деле около трехсот - проводилась постоянная мобилизация и дважды в год военные училища выпускали подготовленных ускоренным курсом прапорщиков.
У Николая мелькнула мысль, что, небось, Лукомский тянет кого-то своего, который отсиживается в Питере, когда на фронтах офицерский корпус несет большие потери, но отогнал ее, предположив немолодого заслуженного офицера, у которого по каким-то причинам не задался карьерный рост.
- Сколько ему лет? - спросил он у генерал-квартирмейстера, чтобы для себя оправдать внеочередной чин штабиста.
Генерал чуть покраснел, замялся, понимая, что, ответив честно, тем самым получит отказ: еще молодой! успеет получить своего "полковника"! - но, сознавая, что отступать некуда, сказал:
- Двадцать семь...
Приписал полгода: правильный ответ по полным летам - двадцать шесть.
Двадцать семь "Смирнову", под фамилией которого служил Ромадин, а настоящий "подпоручик - поручик - прапорщик - штабс-капитан - капитан -подполковник - полковник Иван Михайлович Смирнов" на свете не существовал.
Двадцать четыре было Николаю Александровичу Романову, когда Высочайшим приказом своего отца - императора Александра III он стал полковником.
Лукомский успел добавить в уточнение два слова - "военная контрразведка", хотя знал: под влиянием покойного Столыпина Государь Император контрразведку не жаловал, - как Николай его перебил своим словом "Подпишу!" и, повернувшись к начальнику штаба Алексееву, распорядился:
- После обеда я сам передам вам приказы!
В четыре часа пополудни начальник штаба Ставки Верховного Главнокомандующего генерал от инфантерии Алексеев получил от Верховного утвержденные Им приказы, а утром следующего дня Его Императорское Величество отбыл из Могилева в Царское Село, но по распоряжению Временного правительства, захватившего власть в Петрограде, царский поезд не пустили к столице, и потому Государь принял решение направиться в Псков. Здесь, в Пскове, 2-го марта 1917-го Российский император Николай II подписал манифест об отречении.
Конечно, путь мысли намного короче длинной цепочки слов, выстроенной по абзацам, и, конечно, Николай не мог предполагать, что "последний Высочайший приказ" станет паролем.
И потому сразу вслед за последним словом визитера произнес:
- Помню! Пойдемте!
Когда в кабинете он закрыл за собой дверь, часы повели отсчет в обратную сторону, и Ромадин их выключил.
Оставаясь у двери, чтобы не терять время, он коротко проанализировал варианты освобождения.
- При попытке штурма все находящиеся в доме должны быть расстреляны – таков приказ местного Совета, который одобрил полковой совет и, конечно, поддержали большинство офицеров и рядовых, - сказал Ромадин, и Николай кивнул головой: об этом же, смеясь, почти издеваясь, заявил ему какой-то солдатик из стоявших в охране.
- Из Тобольска в Тюмень Вас повезут или по земле, или по реке – в зависимости от времени. Если вскроются реки… На суше - большое открытое пространство и, соответственно, большое количество атакующих – вооруженных всадников, которые привлекут внимание еще на подходе… На воде - замкнутое пространство парохода, но угроза захвата при попытке пришвартоваться...
Николай снова кивнул головой: сказался опыт службы в Лейб-гвардии Преображенском полку.
- Вы полагаете, что союзники не придут Нам на помощь? – вглядываясь в посетителя, спросил он.
- Под давлением парламента английский МИД отправил в посольство депешу: при встречах с большевицким начальством избегать обсуждения Вашей судьбы... У английской резидентуры нет ни средств, ни людей... Французы стараются ни во что не вмешиваться... Датские родственники Вашей матери молчат и выжидают... Что касается Вашего кузена императора Вильгельма II-го, то на переговорах германской делегации с большевиками о заключении мира вопрос о Вашей семье не поднимался... Остается один вариант – при перевозе по железной дороге. Вероятней всего, повезут в сторону центра: на востоке и юге Сибири казаки собирают антибольшевицкие силы, - но не дальше Екатеринбурга: на Урале для них неспокойно.
В трех фразах Ромадин изложил суть предлагаемого плана: на определенном участке железная дорога проходит через лес; машинист замедлит ход, охраны в вагоне в это время не будет – что станет сигналом, а наружная дверь в тамбуре не заперта; они должны прыгать из вагона, и всадники, выскочившие из леса, их подберут.
К тому же все члены семьи умеют ездить верхом.
Последнюю фразу Ромадин вслух не сказал – само собой разумеется, но, хотя в тот момент детали не имели значения, почему-то вслух добавил:
- Прыгать нужно по движению поезда!
Николай молчал только мгновение и сразу же ответил:
- Я не могу рисковать жизнью сына... Если при падении он...
Конечно, думал о гемофилии, которая при ранении могла вызвать большие кровопотери, и закончил совсем другую фразу:
- ... не хочу брать грех на душу!
Ромадин наклонил голову: его задача выполнена - передал "Государю Императору", то, что должен был передать, и получил ответ. Теперь должен уходить, и, четко поклонившись, повернулся к двери.
Когда расстреливали, Николаю Романову было 50 лет. На два с половиной года меньше Ромадину, когда расстреляли его.
- Подождите! - становил его голос хозяина кабинета.
Расстегнув пуговицу на левом нагрудном кармане, Николай достал что-то и, раскрыв ладонь протянул визитеру:
- Ваш “Георгиевский крест”, полковник! Спасибо за службу!
“Георгий” 4-й степени был личной наградой экс-императора. И, конечно, Ромадин отказался, склонив голову и произнеся вслух только:
- Служу России!
- Я открою вам тайну, полковник! – чуть помедлив, сказал Николай. – У меня практически нет денежных средств, но за границей – еще до войны – я открыл несколько банковских счетов на предъявителя... Думаю, из России Мы – Моя семья и я – уже не выберемся... Я хочу сообщить данные о трех вам... Передайте их Великому князю Николаю Николаевичу – он самый порядочный из родственников и не присвоит себе... Я хочу, чтобы деньги пошли на освободительное движение... Конечно, средства небольшие, но для начала... Потом и другие станут давать... Вам нужно записать или запомните?
- Запомню, - ответил Ромадин, и тогда Николай назвал города, банки, пароли.
Последовательность цифр сложно запомнить. Даже хозяину.