Сон в зимнюю ночь

Илья Рубинштейн
СОН В ЗИМНЮЮ НОЧЬ

… Погоны. Не на кителе и не на рубашке. А на столе. Или на тумбочке. Но точно – его. И точно - подполковничьи. Потому что на них две большие звездочки. Вот только цвет не разобрать этих погон. И эмблемки над звездочками расплываются. Поэтому непонятно каких войск он подполковник…
… военно-воздушных сил. Сто процентов. Поскольку летит на самолете - истребителе или бомбардировщике. Нет. Точно – на истребителе. В кабине второго пилота. Или штурмана. Значит он – или штурман, или второй пилот. А первый пилот, тот, кто управляет самолетом, ему в шлемофон говорит что-то почтительно-уважительное. И выходит, что никакой он не штурман и не второй пилот. Так как штурманы и вторые пилоты подполковниками не бывают. И первые пилоты с ними так не разговаривает. И не называют по имени и отчеству. И по всему получается что он – конструктор этого самолета. Точно. Сто процентов. Конструктор. Поэтому сам и не управляет своим детищем. А просто смотрит вниз. На квадратики полей, полоски рек, зеленые кляксы лесов. Хвойных лесов, лиственных и смешанных. Красиво, блин. И совсем не страшно. Потому что не положено бояться…
… подполковнику военно-морского флота. И в особенности флота подводного. Стоящему на палубе субмарины, которому все матросы с офицерами отдают воинскую честь. И значит совершенно точно он – подполковник ВМФ. Сто процентов…
… или даже двести. Только почему-то уже в штатской одежде. И сидящий в какой-то большой комнате перед телекамерами. И через переводчика говорящий с каким-то иностранцем. О какой-то подводной лодке. Утонувшей в каком-то море. Скорее всего – в нашем море. Или не в нашем. Нет. Точно. В нашем. Сто процентов. Но в каком – ему неизвестно. Или известно. Но он не говорит. Храня военную тайну. Или говорит…
… с каким-то очкастым чуваком. Правильным таким. Короче – неприятным очень чуваком. На отличника похожего. Про все и всех знающего. И твердо не обещающего, что сможет остановить финансирование коммунистической партии. Вот только зачем очкарику этому финансировать коммунистическую партию – неясно. Потому как партия сама себя финансирует. Уже пятьдесят лет. С одна тысяча девятьсот семнадцатого года. И на фига понадобился партии этот чувак со своим финансированием – тоже не ясно. Одно только ясно – башлей у чувака как грязи. Но опять же не ясно – откуда. Ведь не может быть столько денег у человека, живущего в стране победившего социализма. Если только он не фарцует. Ну точно. Чувачок – фарца. С Литейного. Сто процентов. И он вроде бы даже имя его знает. Прибалтийское такое. То ли Юркус, то ли Юкос. Нет, точно. Юкос. Юкос и фамилия еще такая длинная. На Фэ. Или на Хэ. Точно - на Хэ. Именно на Хэ. Поэтому шел бы ты себе, чувачок, сначала на хэ, а потом в Сибирь. По этапу. Заместо финансирования …
… отечественного машиностроения и железных дорог. Это он уже опять не подполковник. И в штатском. Все время оглядывающийся на двуглавого орла прибитого к стене за его креслом. Царского орла. Или не царского. Точно – не царского, а просто дореволюционного. Потому что короны на голове его нет. Не на орла голове. На его голове. И ни один из сидящих за длинным столом напротив не обращаются к нему «ваше величество». Но орел-то за спиной дореволюционный. И выходит, что он - Председатель Временного Правительства. Вместо Керенского. Сто процентов. Только непонятно месяц какой на дворе - февраль или октябрь. Потому что если февраль – то еще ничего. А если октябрь, да еще и число двадцать пятое по стилю старому, то из кресла под орлом двуглавым пора валить. Не дожидаясь на рабочем месте встречи с революционно озлобленными матросами, солдатами и красногвардейцами…
       Девятиклассник Володя проснулся темным зимним утром от звонка будильника. И, не позавтракав, побежал на тренировку. По дзюдо. А после тренировки зашел в книжный магазин на Фонтанке. И купил справочник абитуриента. Чтобы определиться, наконец, с будущей профессией. Точнее даже не с профессией, а с высшим учебным заведением. Поскольку из всего сегодняшнего сна ему понравился лишь полет на истребителе и еще по дороге на тренировку он твердо решил связать свою жизнь с небом. Почему уже дома Володина рука открыла купленный справочник на странице, где были напечатаны адреса и названия всех высших авиационных училищ страны. Тамбовское, Саратовское, Павлодарское, Актюбинское… И ни одного в Ленинграде. Но это не поколебало Володю. Напротив – поняв, что в родном городе новоявленную мечту свою ему не осуществить, юноша впал в состояние азарта. Твердо решив вверить эту самую мечту воле жребия. Причем жребия самого, что ни на есть слепого. Для чего, зажав в кулаке чернильную ручку, Володя зажмурил глаза. Чтобы через секунду перо его наугад пронзило один из двадцати училищных адресов. Где его научат летать. Но уже не как во сне – на месте второго пилота, а в кабине самого, что ни на есть первого. И перо пронзило. Совсем в другую страницу. На которую, когда Володин кулак с зажатой в нем чернильной ручкой был уже занесен над головой, перелистнул справочник налетевший из приоткрытой форточки сквознячок. И открыв глаза, Володя с удивлением обнаружил, что маленькая клякса от пера его ручки растекается между словами «юридический» и «факультет». Отпечатанными аккурат под семью другими словами, набранными более крупным и жирным шрифтом – «Ленинградский государственный университет имени Андрея Александровича Жданова». И в первые полминуты девятиклассник Володя очень расстроился. Но затем улыбнулся. Потому что вдруг понял, что безмерно любит Ленинград и ленинградцев. Даже больше чем японскую борьбу дзюдо и полеты на истребителе. Сто процентов…