Я, когда первый раз влюбился во взрослую женщину, то сначала не её полюбил, а песню...
Нет, не так, надо с самого начала.
А началось всё в третьем классе - вернее, уже после него, в летние каникулы.
На каникулы меня всегда отправляли в пионерлагерь.
Да там одно название - лагерь, а на самом деле - щитовые домики рядом с деревней.
И название какое-то дурацкое у деревни - Дресвянка.
В Дресвянке было зимой круто отдыхать. Бате на работе давали профсоюзные путёвки и мы все вместе, с младшими, ехали в тот лагерь кататься на лыжах. Называлось "путёвка выходного дня" - в пятницу вечером выезжали, а в воскресенье после обеда назад.
Ну, взрослые перед этим скидывались и всякое такое. А для нас была радость - на лыжах по лесу прокатиться и с горки самодельной.
Но я не про то, - не про зиму, вообще, речь.
Так вот, летом-то не любили ездить в лагерь: потому что пока мы младшеклассниками были, каждый третировал, а родителям жаловаться было "западло".
Ну и потому ещё, что днём-то там ничего, весело, а по вечерам заставляли устраивать слёты дурацкие и песни неинтересные петь. Не про пиратов, а про всякое скучное.
Ну, может, только про "Орленка" была хорошая песня, а так - что попало.
И сидишь там, на поляне, два часа, орёшь песни дурным голосом, комары едят, промозгло - лагерь в сосновом лесу, лес старый, густой, солнце только на футбольное поле и попадает, где деревьев нет.
А после третьего класса у нас появилась новая старшая пионервожатая - Наталья Владимировна.
Она такая шебутная была - как девочка.
Опоздала к заезду на два дня, стала извиняться на первой же утренней линейке. Но зато пообещала много интересного рассказать.
Оказалось, опоздала она из-за того, что была на съезде пионервожатых в Минске и там навидалась всего, наслушалась, её прямо распирало.
Ну, там, новые игры она привезла - даже африканские, во!
И новой борьбе мальчишек стала учить - какой-то китайской, с хитрым названием.
Но, главное, по вечерам мы стали теперь петь совсем другие песни.
Особенно мне понравилась одна песня, которую наша вожатая услышала от какого-то настоящего киношного режиссёра. Слова там были замечательные и мотив какой-то грустный. Наталья Владимировна говорила - "щемящий" мотив.
Там такие слова были:
"Ты, да я, да мы с тобой!
Здорово, когда на свете есть друзья.
Если б жили все в одиночку,
То уже давно на кусочки
Развалилась бы, наверное, земля."
И мы эту песню каждые вечер пели, не только на вечерних посиделках (теперь они у нас "слётом" не назывались), но и просто так: когда на пляж шли или когда картошку жарили в костре - это нам тоже наша старшая разрешила.
Надежда Владимировна ещё сказала, что эта песня будет в новом фильме про троечников, который выйдет в следующем году.
Я даже немного позавидовал: у меня ни одной тройки не было за три класса, да и четвёрок - всего две. Про меня, значит, фильм не снимают, а про троечников - пожалуйста.
Но про зависть я скоро забыл - так фильма ждал, уже во время учебного года.
И в третьей четверти тот фильм, наконец, показали! А там и правда - троечники, сорванцы, у меня бабушка таких "алашами" называла. Они там в путешествие отправляются и всё такое.
А у них была учительница - молодая, с такими красивыми глазами...
Вот она-то мне и понравилась в фильме.
Ну и песня, конечно, тоже - из-за неё я, прямо, чуть не плакал, такая она "щемящая".
И в следующем году мы встретились в лагере прежней компанией, и Наталья Владимировна тоже была - и все наперебой свои впечатления рассказывали о фильме. А потом даже договорились написать письмо тем "троечникам" из фильма. Кстати, кино так и назвали - "Тихие троечники".
Ну вот, всё стали писать пацанам, а я написал той учительнице. Я узнал - её Марина Левтова зовут. Она, мне сказали. на самом деле рыжая, только в фильме немного тёмненькая.
И я ей написал, что мне понравился фильм, что понравилась песня и даже всю песню переписал ей полностью на листок, чтобы она поверила, что я наизусть знаю. Про "оранжевую речку, где уже грустят человечки" и всё остальное.
Хотел ещё написать, что она сама мне понравилась, но постеснялся, только добавил, что у нас на почте не продаются фотографии с ней, а мне бы хотелось такое фото.
И она мне прислала фото, как раз перед окончанием лагерного сезона!
Ну, я тогда в лагере стал первым парнем на деревне - да у нас же и была, считай, деревня.
Наталья Владимировна у меня попросила конверт из-под фото для лагерного музея, а фотографию я у себя сохранил. Только она была чёрно-белая и там непонятно было, рыжая ли Марина.
Мне даже немного неловко было перед друзьями, что все писали "троечникам", а им не ответили, а мне...
А осенью я перешёл в новую школу и у меня то фото украли.
Сам виноват, конечно - носил с собой каждый день, в дневнике держал. А дневник же на уголке стола должен лежать - хоть на перемене, хоть на уроке. Оставил так, пошёл в столовую, возвращаюсь - никто ничего не видел.
Класс у нас не очень дружный был, воровали много, хотя все из благополучных семей были.
Так что я лета дождался еле-еле, так хотелось отдохнуть старой компанией, песни попеть, послушать новенькое от Натальи Владимировны. А когда дождался первого заезда - у нас появилась новая старшая пионервожатая, откуда-то из краевого центра. И она нас опять стала заставлять дурацкие песни петь и вечерние посиделки стали опять называться "слётами".
Но мы иногда за террриторию уходили и там пели старые песни. Ну и ту, про "оранжевую речку", тоже пели.
Оказалось, что Наталья Владимировна - блокадница, а мы даже и не знали, что она такая старая. И она теперь лежит в краевой больнице, с ней всё хорошо, но работать больше не будет. Один мальчик переезжал после лагеря с родителями в краевой центр и мы с ним передали для Натальи Владимировны много-много разных вырезанных из бумаги человечков - ну, как в той песне. Потом нам сказали, что она звонила из больницы в пионерлагерь - но это уже в третью смену, когда там малыши отдыхали.
* * *
Через десять лет я приехал с друзьями в Сочи по кинопрокатным делам и надо было забрать ключи от нашей гостиницы у каких-то киношников, которые сидели в ресторане. Подходим мы к этому ресторану, уже вечер, терасса освещается - а там за столиком сидит Марина Левтова! Ры-ы-ыжая!
Я хотел подойти, чего-то сказать, но постеснялся - замученный, грязный, да ещё по этому дурацкому "самому длинному троллейбусному маршруту в мире" ехали, из Симферополя, а потом, не жрамши, сюда на чём-то ещё...
А она сидит с мужем - это я уже потом узнал про мужа - не ест, посматривает вокруг и меня даже, кажется, увидела, я за зеленью прятался.
Но я всё равно постеснялся подойти, нам официант передал ключи от мужа Левтовой и мы пошли отсыпаться.
А назавтра она уже уехала, только муж остался. Я и с ним хотел поболтать, но он такой серьёзный был, почти не пил, я не решился с коньяком к нему тащиться - только по делам что-то обсуждал.
Зато потом новый фильм с Мариной, по Булычёву, раз сто, наверное, посмотрел - пока мы его по всей Сибири прокатывали.
И всё думал, что когда-нибудь приеду в Москву, найду её старый телефон и признаюсь ей, что это я тот мальчик, который у неё фото просил, и что я - тот, кто ей звонил по прокатным делам, так ни разу и не встретившись вживую - стеснялся очень.
И у меня даже однажды сорвалась поездка в столицу прямо перед новым годом. Да тут ещё эта "проблема 2000", мне отсоветовали лететь, а потом поездка перенеслась, а потом ещё что-то...
А потом, через пару месяцев, этот её снегоход случился...
У нас ещё зима была.
А я узнал про то, что она разбилась, когда показали тот старый фильм по какому-то из каналов - про "троечников". И после фильма ту, нашу песню ещё раз прокрутили:
Ты да я, да мы с тобой.
Ты да я, да мы с тобой.
Здорово, когда на свете есть друзья.
Если б жили все в одиночку,
То б уже давно на кусочки
Развалилась бы, наверное, Земля.
Ты да я, да мы с тобой.
Ты да я, да мы с тобой.
Землю обогнем, потом махнем на Марс.
Может у оранжевой речки,
Там давно грустят человечки,
Оттого, что слишком долго нету нас.
Ты да я, да мы с тобой.
Ты да я, да мы с тобой.
Нас не разлучат ничто и никогда.
Даже если мы расстаемся,
Дружба все равно остается,
Дружба остается с нами навсегда.