Я ехал в электричке, прислонившись к дверям. В тамбуре медленно сходило на нет освещение вагона. Окрестности этого чудесного города проносились в свете тускнеющего дня параллельно надписи "не прислоняться". Вагон успел опустеть и снова наполниться. и опять опустеть. Сейчас со мной ехало еще пять человек. Я медленно сползал по дверям вагона вниз, на пол, к земле, к рельсам. \Свет еще не погас, его еще что-то держало, я никак не мог понять, что же его так держало.
В рюкзаке, свисающем с одного плеча, лежала банка колы, фляжка с дорогим виски и пара медиаторов, бьюшихся о металлические емкости. Очертания детиэтажек показались в свете догорающего солнца. Минуты через две должна быть моя станция. Мысли медленно спутывались, обвалакивали сознание пеленой сна и безумия. Я смотрел на этот мир через лупу. Края видимого были сильно размыты, через пару секунд я увидел перон, медленно проезжающее назад название моей станции и какого-то человека, стоявшего около вывески.
Размытый ритм щелканья колес о стыки рельс сменился голосом машиниста. Слова смешивались в бренди с содовой, наполненным визгом открывающейся двери. Я вывалился из вагона и зашагал по перону. Вокруг стояли товарные вагоны. Они тянулись насколько хватило моего взгляда. Я спустился с платформы и споткнулся о натянутую струну. Я чуть было не растянулся на рельсах, но вовремя пришел в сознание.
Воздух медленно наполнялся ночными звуками в перемешку с еще не ушедшими дневными криками птиц.
Чуть впереди меня сидел в обнимку с гармонью какой-то бомж. Сидел посреди грязной станции. Дневной свет переходил в закат, а он смотрел на меня чуть понимающим взглядом. Я подошел нащупал в рюкзаке холодное желез достал банку с колой и пару десяток. Достал и отдал ему. Он на меня посмотрел и насмешливо сказал: "Спасибо", улыбнулся, встал и пошел спокойным шагом к перону.
Я свернул на тропинку, ведущую через лес.
По этой тропе днем, вечером, ночью и утром ходили десятки людей на работу к друзьям, домом, ходили налево. Но не смотря ни на что она была настоящей лесной тропой. В голове играли последние ноты последней песни, которую мы играли сегодня. Я хотел сейчас рвать струны и с чувством харкать в микрофонное брюхо, я хотел быть с этими тремя, с которыми был вот уже пять лет вместе. Мне было плевать, что о нас говорили, нас звали выступать и нас еще будут звать, я знал это.
Мы были маленькой и неизвестной группой, выступающей на разогревах и в ресторанах.
В голове медленно проносились слова "К черту", "музыка", "люди", "к черту". Я шел по лесу вдоль забора, сменившего другой забор чуть повыше. Глухота и тишина, сейчас было только это и редкий писк комаров, кружаших над моей головой. Закат начинался. В глазах темнело, я слеп медленно и очень сильно. Хотелось достать плеер и включить что-нибудь новое, глупое и уродливое. Я доставал плеер. Подождав, он все таки решил включиться он был старый и никогда не хотел включаться сразу же. Сейчас он начал играть звук сирены бомбардировки, звук, услышав который надо было бежать в убежище. Я снял наушники звук не исчез. Он нарастал. Он рвал и метал, это он, а не бомбардировшики взрывал дома людей, сейчас он был главным агрессорам. Тени бежали в сторону моего дома. Я бежал вслед за ними. Там было убежище.
Одна из теней рванулась к подъезду, на секунду, остановившись возле домофона. Я шел следом, сараясь не отставать. Я бежал за ней. Она бежала впереди.
Закат медленно просвечивался через окна подъезда. Тени не было видно, не было видно ничего кроме лучей заката, падающих на окрашенные и почти стертые стены подъезда.
Города разрывали нас на части. Я вставил ключ повернул, раздался щелчок. Я вошел в квартиру. Посреди прихожей стояла она. Она была не сфокуссирована в моих глазах, но я знал, что это она. Иногда я испытываю счастье.
Я прошел и упал в кресло. Она подошла, посмотрела на меня, в окно, опять на меня. На ней была футболка с большой надписью "Nirvana" и смайликом на спине. Я посмотрел в окно. Медленно догорающий рассвет жарил меня в своих бледно красных лучах.
Она пошла в сторону аудиосистемы.
"Этот закат удивительно стилен и хорошо подходит к твоим губам"
Она повернулась и улыбнулась, мне не нужна была другая реакция. Она включила девятую симфонию Бетховена. Только та музыка, которую она ставила подходила под мое настроение. Та музыка, которую она ставила, была моим настроением.
Я пересилил гравитационное притяжение, тянувшее меня в кресло. Нашел ее губы, поцеловал ее, тихо сказал, что от нас ушел клавишник, и продолжил ее любить долго и бесценно.
Только с ней я понимал, что завтрашний день - это завтра, что к черту людей, я полон надежд и свежих новостей. Я не грустил и мне было не больно, только с ней, обретал врагов? К черту. Наверное в моей голове что-то улыбалось.