Консилиум

       

       
       Депутат Жмериновский почувствовал лёгкое недомогание и записался на приём к врачу.
       - Смотрите, кто пришёл! – встретил его терапевт. – Столько слышал о вас. И от вас. Чем обязан столь высокой чести?
       - Да вот, прихворнул. Всё течёт, всё из меня, - пожаловался депутат и звучно высморкался в платок.
       - Ничего страшного, насморк, - осмотрев Жмериновского, поставил диагноз врач и тут же запнулся под строгим взглядом депутата. Ему вдруг стало не по себе. Он понял, что сморозил явную чепуху. Насморк... У такого большого человека и такой примитивный диагноз.
       - Что ж, - сухо сказал Жмериновский, - значит вы считаете, что это обычный насморк?
       - Вы меня не так поняли, - засуетился врач. – Я хотел сказать, что у вас насморк, но не обычный, а экстра-класса. На международную премию тянет. Просто выдающийся насморк. Вот я сейчас приглашу заведующего отделением, он у нас голова, пусть и он своё слово скажет.
       Заведующий сказал:
       - Поражаюсь я вам, коллега. Депутата Жмериновского знает вся страна и окрестности, а вы ставите ему диагноз, как простому смертному. А где его анализы? Где реовазограмма? Где консилиум, наконец?
       - Ещё не поздно исправить, - стал оправдываться врач. – Немедленно проведём экспресс-анализы, снимем томограмму, организуем консилиум...
       - Действуйте, - распорядился заведующий, и через пару минут вокруг Жмериновского плотной стеной сгрудились люди в белых халатах. Перед тем, как получить доступ к телу, состоялся краткий, но эмоциональный митинг.
       Хирург сказал:
       - Господа, товарищи, члены консилиума! Нам выпала большая честь поставить диагноз депутату Жмериновскому, который много лет экзальтирует нас своими зажигательными филиппиками. Сам я, правда, их ни разу не слышал, работа поглощает всё свободное время, но волны его элоквенции расходятся широкими кругами и нередко достигают моего слуха. Позвольте, досточтимый господин Жмериновский, прикоснуться к вам, пройтись по вашим рёбрам, суставам и связкам, и внести свой посильный вклад в дело укрепления вашего здоровья.
       Следующим поднялся офтальмолог. Сдвинув на лоб зеркальный окуляр с дыркой, он сказал:
       - Здоровье этого больного – наше общенациональное достояние, которое все мы призваны беречь и лелеять. Говорят, господин Жмериновский, вы и книги пишете? Жаль, не читал. Но нисколько не сомневаюсь, что это великие произведения. Разрешите заглянуть вам в глаза, озаряющие всех нас светом мудрости и таланта.
       - Поддерживаю выступление предыдущего оратора, - взял слово врач с блестящим молоточком в руках. – Мы, ортопеды, приложим все силы, - и в доказательство этих слов он с силой шарахнул больного молотком по колену, - чтобы восстановить пошатнувшееся здоровье нашего дорогого, простите, имя забыл, хотя, ещё раз простите, я его и не знал, пациента, неожиданно свалившегося на нас.- Он повернул голову к стоявшему рядом врачу и тихо шепнул ему на ухо: «Ты, кстати, не знаешь, о чём он там вещает с трибуны? На какие темы базлает?».
       - Не знаю, - так же тихо ответил ему сосед, и, откашлявшись в кулак, громко провозгласил:
       - Нас, урологов, всегда интересовал внутренний мир человека. Заглянуть в глубину хомо сапиенса, проникнуть до самых его почек, печёнок и селезёнок – вот благородная задача специалистов нашего профиля. Можете не сомневаться, в случае чего, скальпель не дрогнет в нашей руке. Простата – но пасаран!
       Последним взял слово эскулап в халате мышиного цвета и тёмно-коричневой шапочке. Он снял её с головы, скомкал в руках и скорбно-торжественным голосом произнёс:
       - Хочу заверить всех присутствующих, что, если дело дойдёт до нас, мы, патологоанатомы, не подведём, скажем своё окончательное слово, и тем самым забьём крест, то есть, поставим точку на всех разногласиях относительно диагноза нашего, ещё живого депутата.
       - А теперь, приступим к голосованию, - подвёл итог заведующий. – Оно, естественно, будет тайным, ибо вопрос, как вы понимаете, государственный и огласке не подлежит. В эту урну каждый бросит бумажку с предполагаемым диагнозом и по большинству голосов, как это и принято в любом демократическом социуме, мы из всех предложенных вариантов выберем такой, который наиболее соответствует положению господина Жмериновского в обществе.
       Началось голосование, и вскоре счётная комиссия объявила, что единогласно поставлен красивый, иностранный диагноз: «ринит».
       К сожалению, с греческого это переводилось до обидного просто: «насморк»
       Все почувствовали себя неловко, и смущённо поглядывали друг на друга, как соучастники, которых внезапно схватили за руку и изобличили в чём-то непристойном.
       Но тут на сцену неожиданно вылез эскулап, дотоле неприметно стоявший у самой двери.
       - Психиатр, - коротко представился он и, не произнёсши более ни одного слова, подошёл к высокопоставленному больному. Ощупал его дряблые мышцы, поднял, как гоголевскому Вию, веки и, резко выпрямившись, вынес вердикт: «Не там искали». При этом он выразительно покрутил пальцем у виска и, никак не комментируя этот жест, молча покинул комнату.