- И вот, - говорил он детям,- он вырастил три головы: одна ела мясо, другая – рыбу, а третья траву. Зачем, догадайтесь?
Маленький Тото запрыгал. Как ему удаётся прыгать в этой одежде? Малыш похож на тючок, обмотанный сверху сухими верхушками листьев попра, и листья внизу загибаются оборкой. Не ребёнок – шишак хОвоща. Маленькие ножки обуты во взрослые сандалии поверх толстой тканевой обмотки. «Когда-нибудь для этой одежды найдутся имена, - с грустью подумал Жен. - А сейчас это – всё, что мы можем придумать, чтобы согреться.
- Чтобы не голодать! – пищал тем временем Тото. – Рыбы не найдёт – мясо съест, мяса не найдёт – траву съест, всё сразу найдёт – он толстый!
- Правильно. Так он научился есть всё – и рыбу, и мясо, и траву.
… Его Гусочка ела только траву. Озноб побежал по спине. Они были едины, Жен и Гусочка. Она хорошо плавала. Если бы она плавала не так хорошо, не пустил бы он её тогда на яйца ради хорошего потомства.
Она сидела на целой горке яиц, и Жен ждал её детишек, предвкушая, как он будет их растить и тренировать.
Когда пал Холод, она сидела на яйцах. Она не голодала, нет, Жен днями собирал ей траву – но Гусочка вынеслась, потратила силы на яйца, и понадобился бы не один год, чтобы вернуть её прыть.
Она сидела на яйцах. Вот и всё.
Она отказалась уходить. Жен помнил её огромные глаза, которыми она умела разговаривать.
- Прощай! – сказали её глаза. – Я буду их защищать. Может, вернётся тепло. Уходи. – И она спрятала голову с нежным клювом в самое тёплое место – в свой пах.
В деревне была только Гусочка. Зачем малой общине две лодки? Гусочка с Женом бродили-плавали по болотам и держали связь с другими деревнями. Тремя. Больше не было. Там, вдалеке, жил Гусочкин муж. Неприятный тип. Что ей нравилось в нём? Свирепый и быстроходный, он жил в самой большой деревне невдалеке от города.
Жен ушёл с людьми. Тепло не вернулось. Зря он мучает себя. Даже если бы Гусочка ушла с ними – она замёрзла бы через день, когда ледяной коркой заросли болота.
Эдор решил верно. Они не обогнали Холод, но успели уйти от самого страшного. На лету замерзали и падали планеры с людьми. Иногда планеры кричали. Иногда – сбрасывали людей, надеясь спастись, улетев налегке, но недолго длился их одинокий полёт…
Падал град из замёрзших ящеров и людей. Одного человека подобрали живым – Шута королевы. Больше никто в округе не выжил.
Они ели мясо заживо замёрзших ящеров и разводили костры. Попры стали хрустальными, их листья обламывались и падали на людей, но в ховощах идти было вовсе невозможно: на их острых листьях висели, словно конфеты, длинные капли намёрзшей воды. «Сосульки», - назвал их неугомонный Тото. Этот малыш словно родился для испытаний. Невыносимый из-за своей энергии раньше, теперь он стал опорой и помощником.
Дети привыкли к смертям неприлично быстро и словно не замечали, как изо дня в день редела община. Гибли от упавших сосулек, замерзали, теряли силы и уходили от общины умирать в леса. Так велел Эдор. Люди не должны есть людей. Пусть голодно, пусть мясо ящеров далеко позади – искушения мясом сородича Эдор не допустит.
Жестоко. Но прав. Старухи и старики все жестоки. И все живы. Гибнут молодые. Старики, дети, Жен и Шут идут и идут вперёд, убегая от Холода.
- Живут те, кто знает, зачем живёт, - сказал однажды Эдор.
Зачем живёт Жен? Наверное, чтобы глаза Гусочки остались в памяти людей. Он сейчас придумывает сказки про ящеров, что смогли выжить в Холоде…
Нет их. Это его сказки. Его мечта – универсальный ящер: летающий, ходящий, с тремя головами и перепонками на лапах, чтобы плавать, как Гусочка. У ящера три длинных шеи и красивый хвост с зубом на конце. Он катает на спине детишек.
- А зачем ему быть толстым? – для порядка спрашивает Жен.
- У нас нет для него одежды, а жир тёплый, - снисходительно объясняет растерявшемуся Тото самый старший – Бубу. Его тёмные волосы среди светлых людей общины напугали их давно, когда Бубу родился, а теперь уже все привыкли. Когда детишки прижимаются к Бубу во сне, головки напоминают глаз со зрачком.
Дети спали в середине, у костра, и Бубу не мог шевелиться, чтобы не обжечь малышей. Утром он с трудом вставал, и старухи, что окружали детей, разминали его затёкшие мышцы.
- Тогда ему нельзя спать у костра, - мстительно говорит униженный неведением Тото. – Жир горит. Помните, мы разжигали костёр ящером?
Жен вздрогнул. Гусочка! Пусть тебя никто не найдёт. Не съест. Не спалит на костре. Пусть ты пролежишь долго-долго под этим жутким Холодом, а потом тебя найдут те, кому этот Холод будет уже не страшен, и скажут: «Вот мать, что спасала своих детей даже в смерти!». Может быть, тебе поставят памятник, потому что лучше тебя Жен никого не знает…
Будет ли кому тебя найти? Четыре деревни – и города, полосой, по лучшим пастбищам для планеров. Горожане смеялись над общинами: сектанты! Едят натуральную еду, как ящеры, трудятся в полях хОвощей ради бульб на их корнях, жгут сушняк в печи – да когда им радоваться жизни? Они день и ночь в трудах – только чтобы выжить.
Город не зависел ни от чего. Водопровод и газ, планеры и бегуны, искусственная еда и общее тепло.
Холод убил их. Лишил воды, тепла и пищи. Планеры и бегуны замёрзли. А община ушла в полный тягот путь к теплу. Есть ли оно где-либо? Сколько из них дойдёт? Что в других деревнях?
Шут сказал, что остальные пришли в город, под защиту королевы. А та уже улетала…
Нехорошо сказал. Ненавидит королеву. Презирает? – Наверное. Зачем? Её уже нет. Не до того.
Королева улетела на планере – великом ящере Туманном, а тот начал замерзать и сбросил седоков. Один из троих выжил: Шут. Принц и королева упали на замёрзшую землю, а Шута отбросило в попры. Он падал сквозь листья под звон осколков.
Наверное, Шут был красив. Ходили слухи. Сейчас он был страшен. Шрамы делили лицо на куски, красными полосами уходили на шею, замотанную шарфом королевы – Шут обобрал трупы, надел все наряды. Потом, надо признать, поделился с малышами. Пожалел. Тото любил его – Шут был затейником.
- Ага! – сказал Шут. – Ещё у него были толстые мешки под горлом, с салом, и он совал голову в костёр, а потом дул: «Ха!» - и выдувал струю огня!
Сам Шут выдувал пламя, набрав в рот огненной жижи. Об этом тоже ходили легенды.
Вот и хорошо. Шут развлечёт детей. ЖЕну пора копать бульбы к ужину – старухи сушат и греют одежду на ночь, а есть всем хочется.
Жен повернул в чащу ховощей, осторожно ступая под стволами.
- Эй! – громко завизжал Тото. – Ты куда без меня?
Звон. Жен успел чуть приподнять голову – и увидеть её, свою сверкающую смерть.
Гусочка моя!
***
Шут вернулся с комком его одежды и отдал старухам посушить. Дети надулись.
- Кто теперь расскажет нам про ящера? – спросил Бубу. – Зачем орёшь рядом с ховощами? От голоса сосульки ломаются.
- Я не хотел, прости, – Тото спрятался за Шута.
- Поздно прощать! – махнул рукой Бубу. – Последнего мужика своим ором угробил.
Захныкали младшие.
- А давайте я! – предложил Шут. – Я тоже умею сказки!
- Их было много, таких ящеров, - начал он. – Звали их… драконы, потому что они любили подраться. А тот, про которого шла у нас речь, звался Змеем Горынычем.
- Он принцем был? – удивился Тото. Их, человечьего, принца звали Змей.
- Ну да. Драконий принц. Горный принц. И он любил красть в городах принцесс, а когда за ними приходили люди, Змей Горыныч тех людей ел. Тогда люди стали закрываться железными доспехами, чтобы он сломал зубы. Таких людей назвали…
- Рыб-цари! – подхватил Тото. - Они как рыбы, помните стражу, все в чешуе!
- А Змей Горыныч, - воодушевился Бубу, - на них огнём, огнём. Испекутся – вкуснее есть!
Шут вспомнил, как истеричная королева отхлестала мужа тяжёлым каменным ожерельем. Змей только закрывался рукой. Мог бы её одним пальцем… Хороший был принц. Жаль его.
- А принцесс Горыныч тоже ел и собирал их бусы в коробку! Много бус! – кровожадно закончил он.
***
Гусочка лежала как живая. Лёд всё намораживался и намораживался на её тело, погружал её в свои глубины, сохранял в вечности тело несчастной матери.
Тело погибшего Жена съели маленькие крысоподобные ящеры, что давно сменили чешую на шерсть и умели греться. Словно люди…