Нас познакомил мой приятель, рассчитывающий на большее...
Будучи достаточно эрудированным, но при этом не забавным и не обаятельным, – ему хотелось быть именно таким..., помню, как он записывал услышанные анекдоты в записную книжку, а потом пытался рассказывать их "с выраженнием", смешно не было, - что может быть зануднее подделок?... Он приспосабливался к жизни со всех сторон, хватаясь за всё своими щупальцами...
И был ужасным снобом при этом... Но речь не о нём, впрочем.
Долго обводя меня сужающимися кругами, стараясь стать необходимым в моём весьма плачевном состоянии абсолютного одиночества и безнадёжной мучительной любви, от которой вновь пришлось отказаться самой, он вынул из рукава «козырь», представив мне в один из дней неизвестно где выисканную им настоящую графиню. Она, как и мы, училась на первом курсе Харьковского мединститута, только на другом факультете, и проживала в общежитии. Я жила ещё у родственников ( чуть позже они откажут мне от дома в связи со слабым материальным обеспечением со стороны моей мамы и наличием собственной единственной дочери на выданье, – но это уже другая тема, хотя и взаимодействующая ).
Шёл 1964г.
Итак, гордый собою Витя Р., привёл ко мне однажды для знакомства Екатерину М.,- младшего члена вернувшейся из Франции эмигрантской семьи в составе: матери – в девичестве Родзянко, в замужестве – графини М., и трех взрослых детей.
Оставшись вдовой, её мать, осознав, что не сможет дать детям образования по причине крайней бедности, попросила репатриации, и, получив «добро», вернулась на родину в СССР.
Старшие дети – сын и дочь, устроились на работу – на радио в Питере и Москве, вещая всему миру советскую пропаганду на чистом французском и попутно завершая образование...
В Москве в крошечной квартирке на Делегатской ( в доме, подлежащему сносу), по коридору которой можно было пройти по проложенным поверх стоячих вод досок ( с этим я познакомилась позже, когда и я и Катя уже перевелись в Московские мединституты, правда разные) проживала величественная мать семейства, подрабатывая к скудной гос.пенсии машинописью и переводами.
Каким образом Катя оказалась в Харькове, осталось мне неизвестным.
К откровенности она не была расположена ни при знакомстве, ни при дальнейшем пунктирном нашем приятельстве в Москве. Единственное, в чем она была совершенно открыта, к моему изумлению, это во всём, что касалось её личной жизни, т.е. интимно-личной. Я никогда не знала героев её многочисленных романов и связей, зато имела возможность постоянно слышать о сражениях с очередной беременностью... Всё это преподносилось без драмы, между прочим и со смешком...
Все мои провинциально-романтические переживания насильственно засовывались мной поглубже, чтоб не обнаружить себя выражением брезгливости и отвращения на лице. Но что-то чуждое невольно просвечивало, а потому настоящей дружбы не получалось, оставался взаимный интерес разнополярности. И моё неосознанное восхищение её свободолюбием, так недостающим мне самой тогда...
Ещё безумно мешали сближению её темно-каштановые прямые сальные волосы, не помню, чтобы видела их вымытыми, и запах пота от таких же заросших темных подмышек... Говорят, что всё это возбуждает мужчин, – все эти натуральные запахи, не знаю, меня они отпугивали напрочь...
И тогда я вспомнила рассказы одного моряка(а потом капитана) дальнего плавания ещё моих школьных лет, который был старшим другом моего любимого мальчика... Изредка он появлялся в родном нашем Крымском городе, и мы гуляли втроём.
Он рассказывал тогда, что грязнее француженок никого не встречал,- вода на вес золота, а потому в кинотеатрах страшная вонь от смеси пота и концентрированных духов.
Я не верила. Для меня Франция была настолько возвышенным предметом во всех ипостасях, что я невзлюбила этого моряка – будущего капитана за то, что он разрушал мои мечты...
Но, встретившись с этой «Францией» вплотную, я вспомнила его рассказы. Ещё один миф был разрушен...
Через год мы встретились с Катей в Москве, на Делегатской. Проходя осторожно по доскам коридора, я заглянула в комнатушку, откуда раздавался стук письменной машинки. Катя что-то крикнула вглубь неё, стук замолк, из комнаты вышла – выплыла дама – высокая, в длинном платье, затянутом в талии, виднелись только кончики туфель, с невозмутимо спокойным породистым лицом и седой, схваченной гребнем, гривой волос над ним.
Я была ей представлена, дама благосклонно кивнула и тут же удалилась обратно в свою рабочую и жилую келью.
Насколько я поняла из редких своих визитов, маман никогда не интересовалась жизнью младшей дочери, видимо, это было не по европейски, и, тем более, - не аристократично...
Катя продолжала эпизодически париться в ванне, предварительно выпив поллитра водки, - иногда это помогало избежать очередного аборта..., красила ноги марганцовкой, чтобы пройти на концерт, куда не пускали без чулок, - на которые не было ни денег, ни охоты, тем более летом.
Нищета быта была страшной...
Но зато общество, – изысканным и разнообразным.
Стены её комнаты были разрисованы всеми возможными химическими и физическими формулами, – каждый знакомый гений оставлял здесь свой автограф.
Говорили о высоком и матерились одновременно, иногда собирались "на романсы" под гитару, - «Я ехала домой...» - пела одна прекрасная девушка из тоже аристократической, видимо, семьи... Снобизмом попахивало и здесь,- манера общения состояла из недомолвок, понимающе бросаемых взглядов, всё как-то было не слишком естественно, а потому не очень весело, матерщина тоже не помогала расслабиться...
Маленький обшарпанный столик рядом с продавленным диваном неопределимого давно цвета обивки, был застлан газетой, на которой в натуре( как на современных коллажах) стояла бутылка самой дешевой Кубанской водки, валялась раскромсанная селёдка , иногда вскрытая консервная банка с чем-то рыбным, хлеб – не всегда и пара вилок – на всех... После нескольких неуютных визитов на Делегатскую я исчезла из поля зрения Кати примерно на пару лет.
Однажды она позвонила и пригласила в гости, предупредив, что приезжает её кузина (балерина из Лондона, как выяснилось).
И передала привет от своей мамы... Катина мама, видимо, вспомнила, что в окружении дочери была приличная девушка(?)...
К тому времени они получили наконец маленькую квартирку, не помню, где, но тоже в центре, а старый дом на Делегатской то ли снесли, то ли капитально отремонтировали, не знаю...
Как оказалось, кроме меня, посторонних и в самом деле не было.
Небольшой круглый стол был накрыт белой скатертью, на столе стояли какие-то несчастные салаты и другие закуски( старая графиня готовить не умела), апофеозом были глазированные сырки. Отчего они запомнились лучше всего, эти глазированные сырки? Вероятно, от жеманной реакции кузины-балерины, – она надкусила, спросила, –« это пасха?», - по -русски, и отложила деликатес в сторону( его тут же подъела худющая и вечно голодная Катька), объяснив, что для её фигуры это непозволительно, – всё это на нежно-английском в переводе тётушки-маман...
Тут же присутствовала и старшая Катина сестра, которую не помню абсолютно, - настолько она была бесцветна и осторожно тиха.
Перед глазами вся эта нелепая комическая и одновременно унылая сценка, где никто не понимает другого, находясь в абсолютно разных измерениях.
Еле прикрывающая наготу нищета перед благополучной богатой родственницей, которой в голову не приходит ни о чем догадаться, даже просто внимательно посмотреть...И почему-то, ко всему прочему, гнетущее напряжение, сопровождавшее "застолье".
После окончания светского раута я с облегчением распрощалась, а Катя вдруз извинилась за эту "нудотину" и за то, что мне пришлось выступать в роли своего рода свадебного генерала,- создавая фон приличного поведения и такта, чтобы нивелировать её собственную непредсказуемость(?)...
Но дело было совсем в другом, и это я поняла чуть позже...
Никому из своих близких друзей они просто не доверяли и не могли сказать о родственнице из Лондона, - донесли бы...
И потому вспомнили они с маман обо мне, - вот уж кто точно не мог "стучать"... И вполне безопасно было создать видимость "приёма" с посторонним дружеским присутствием для лондонской кузины...
И мы снова расстались на неопределённое время.
...Однажды ночью в хлам пьяная Катя постучала в нашу квартиру и попросилась переночевать,- где-то она была «в гостях», кто-то гнался за нею...
Дверь открыла моя мама, быстро засунула её в душ, вымыла, надела на неё какую-то длиннющую ночную рубашку и положила рядом со мной на диван (других мест в квартире не было), стараясь не допустить соприкосновения, – боялась, что я могу чем-нибудь заразиться, и строго предупредив чуть оклемавшуюся Катю, чтобы меня не будила, – утром у меня был экзамен( весенняя сессия)...
Мама вечером подсунула мне кусочек снотворного, зная, что перед экзаменами я невменяема, и не засну...
Я так и не увидела Катю.
Моя безжалостно - разумная мама растолкала её пораньше, накормила и выпроводила, а мне сказала уже потом...
Больше мы не встречались.
Я знала, что состоялся династический брак, она вышла замуж за князя Т., и не надо смеяться, это чистая правда, у них было двое детей, а потом они развелись...
Однажды я видела её на неврологическом обществе( она стала детским неврологом, я – взрослым), мы поздоровались, но ни у неё, ни у меня не возникло желания сблизиться вновь...
Она была холодна, впрочем, теплотой от неё и раньше особенно не веяло, и мой начальный порыв радости угас мгновенно, не успев проявиться улыбкой, которая не встретила бы ответа...
Мы стали очень взрослыми, очень далёкими, и никто из нас не хотел вспоминать приобретения и ущербы 60-х,- совсем разные у нас обеих...