Они жили в маленьком домике, в большом городе, в городе, который ел людей, одного за другим, и всех сразу, на завтрак, обед, ужин, и в перерывах между ними. Кого-то город проглатывал сразу, а кого-то мучал очень долго: откусывая по кусочку от тела или от души. Души были вкуснее всего, поэтому город сначала съедал душу, а потом даже если он оставлял тело, оно со временем погибало само. Иногда ещё не успевшие умереть бездушные тела встречались и воспроизводили на свет такое же бездушное тело, заранее обреченное на смерть. Города боялись все, ведь не было в городе ни единого человека, у которого город не съел бы мать, отца, брата, сестру, друга…
Он тоже боялся… А что если город съест его или её… или уже начал незаметно вгрызаться в их души. Он боялся. А она знала: всё будет хорошо, ей не нужны были доказательство, длинные логические цепочки, аксиомы и гипотезы, подтверждавшие это, она просто знала: всё будет хорошо. И всегда говорила ему об этом. Он очень хотел верить, просто потому, что это говорит она, но всё равно боялся.
Однажды они поссорились, как это часто бывает без видимой причины, да и вообще без причины. Он ушёл, громко хлопнув дверью. Она села за стол и по её щекам побежали грязные дорожки туши, смешавшейся со слезами. Она ждала его, непрерывно следя за движением секундной стрелки и вздрагивая каждый раз, когда минутная с глухим щелчком шагала на деление вперёд. На улице шёл дождь. Потом он вернулся, весь промокший и трясущийся от холода. Ему было страшно, как никогда раньше. Он не мог уснуть всю ночь – он боялся; боялся города… Утром он сел на самолёт и улетел… Шёл дождь, теперь уже не на улице, а в её душе… Через три недели она умерла, её съел город, съел так, как он любил, начал с души, обкусал её по краям, выгрыз сердцевину, дожевал остатки, тело не тронул оно умерло само, сразу…
Прошло пять лет. Он сидел в плетёном кресле на берегу моря, далеко от того страшного города. Он смотрел на синюю воду, на солнце, на песок, и ни о чём не думал, его не было… На протяжении пяти лет город на расстоянии завершал начатый так давно обед, поедал его душу , кусочек за кусочком… Он сидел и созерцал пустоту, думал о пустоте, он сам стал пустотой…