Верую

Константин Кучер
      белорусским друзьям…

       Все мы во что-то верим. Всегда.
       Сначала в Деда этого противного, который перед самым Новым годом, как обычно, всё перепутает, будто и не говорили ему совсем, не писали записку и у почты в сугробе не оставляли её. Ну, зачем пожарную машину, как у Витьки? То ведь в прошлом декабре надо было…
       А сейчас маузер… В который ленту с пистонами заправить можно и, перегнувшись через перила шмалять вниз, в темноту холодного подъезда, туда, где притаились «беляки» эти, Томка и Генка из «третьей»… И чтоб запутки какой не было, ещё вообразят ни с того, ни с сего, будто то они «наши», под яркие вспышки взрывающихся пистонов, бликами и громким эхом отскакивающих от стены с пожарной лестницей и закрытого чердачного люка на невысоком потолке:
       - Нас мало, но мы – из Кронштадта!
       Чтоб услышать в ответ, заглушаемое металлическим стрекотом пружинной трещотки деревянного ППШ:
       - Чапаевцы не сдаются!
       Потом в пятак заговорённый, который обязательно… Ну, обязательно, отскочив от стены, накроет именно ту монету, гривенник или пятиалтынный, которой как раз не хватает на моток чёрной шахтёрской изоленты или рулон медицинского резинового жгута… А его – никто и никогда! Даже и не пытайтесь дотянуться до заговорённого самым длинным, средним пальцем, накрепко приложив большой к своей бите.
       Потом…
       Да мало ли во что?
       В том суть разве?
       Верим. Всегда. Потому, как вера та надежду даёт…
       Что нет, и не противный он совсем, Дед этот.. Просто, сколько нас всех у него? Попробуй упомни, кому машину, кому маузер… Девчонки эти ещё… Вечно под ногами путаются, канючат… То куклу им дурацкую, то ленты красивые для бантов. Только отвлекают от чего стоящего… И как тут не сбиться и что не напутать? Ладно, машина – тоже ничего. У Генки такой нет.
       Или накроет заговорённый пятак двугривенный тот и всё… Считай в кармане изолента. И не надо весь вечер за матерью хвостом ходить:
       - Ма-а-а.. Ну, ма! Двадцать копеек дашь?
       Нет, мать, слов нет, даст конечно, но вот не могут они, взрослые те, без вопросов разных дурацких:
       - Куда? Зачем?
       И что, объяснять ей, что ещё на прошлых трудах ложе с прикладом выпилил, обточил, и шкурочкой на единичку обработал… А трубку латунную третьего дня с пацанами с холодильника, кем-то на помойку выкинутого, выдрали, а уж потом - ножовочкой и надфилем – ак-куратненько… ЗдОровская «поджига» должна выйти. Вот только ствол к ложу накрепко надо…
       Потому, наверное, верим…

       * * *
       Вот и я… Взрослый вроде бы мужик, повидавший уже…
       А – верю!
       Нет, ни – в Бога, ни - в чёрта.
       Да и стыдно в них как-то, когда даже главный батюшка страны и тот, не с верой, а страхом и сомнением, никак определить не может - кому же, одному и единственному, в глаза, проповедуя. Не ошибиться бы, когда:
       - Христос воскресе, - да в лицо конкретное, первому…
       А то ведь со знатным народом тем, только и держи ухо... Да и всё остальное тоже. Разжалуют в гневе своём до архимандритов, что тогда? Утечёт власть, как вода между перстами…
       Нет, ни – в Бога, и ни – в чёрта…
       А как за пост ДПС на выезде выскочишь… Рычаг коробки передач - на нейтралку, ручник - в верх и, не глуша двигатель, - из машины. Перед тем, как дорога дальняя рванёт под колёса серым полотном асфальта, - сигарету в зубы и зажигалкой «чир-рк».
Но не до самого фильтра, пальцы обжигая… Так, наполовину ровно. Остаток же дымящейся сигареты на снежный валик, от грейдера оставшийся, или на чуть влажный после дождя песок обочины…
       Вот, Духи Дороги… Как насчёт Трубки Мира? Табак сухой, лёгкий. На все духовские лёгкие в кайф затянуться. Чес слово…
       Пустите меня с миром… Нет у меня зла к вам. И у вас – ко мне, не должно, вроде, быть……
       Только после этого – ремнём безопасности пристёгиваться.

       * * *
       Лет десять мне было. Или самую малость больше…
       Когда из Мали, отработав там положенное по контракту преподавателями математики, вернулись соседи, ровесники моей матери. Да не просто вернулись. С шиком подкатили к родительскому дому на новой, купленной на кровно заработанные инвалютные рубли, чёрной «волжане».
       И когда вся улица, не отходя далеко от ворот и заборов своих, высыпала посмотреть на это автомобильное чудо, сверкающее новой краской и зеркальным отливом хромированных деталей… На приехавших в ней. Тех, кого ещё не так давно помнили мелкими, босоногими, с покрытыми цыпками руками, а сейчас со степенной солидностью выгружающих из багажника многочисленные свёртки в невиданных ярких заморских упаковках…
       Вот тогда, подняв голову и глядя прямо в чёрные… Ведьмовские, как в сердцах, да в редком случае кой-кто говорил в спину громким шепотом… Чтоб услышала.
       Прямо в глаза бабулины, я и сказал, что, как вырасту, так обязательно… Такую же куплю. И поедем мы в Чернянку. И накупим там всего-всего… И трубочек вафельных с кремом внутри, и лалов багдадских… Дюжину! И не будем, как обычно, переть то в руках, я – в маленькой сетке, а бабуля в большой сумке. Вот, положим в машину и поедем…
       И знакомая, тёплая рука молча опустилась на макушку, легонько приглаживая выгоревшие и непослушные вихры…

       * * *
       Нет, «волжану», так я и не купил…
       Когда мать позвонила и сказала, что всё… Совсем плохо бабуле…
       Оказалось, что легче и дешевле купить подержанную иномарку, чем новую Волгу. Вот так, можно сказать, чисто случайно и стал я обладателем Сьерры, что за три года тому собрали на каком немецком конвеере... Седан, синий металлик, с пятиступенчатой коробкой и инжекторным двигателем на сто пятнадцать лошадок…
       В Чернянку мы на ней, Сьерре этой, так и не съездили…
       Только на бугор, перед мостом шмаренским, с которого открываются и изгибы Оскола, неторопливо несущего свои воды куда-то далеко-далеко к Сиверскому Донцу, Дону, а потом и к Азову… И широкая пойменная луговина, с которой пряно вливаются в открытое настежь окно пьянящие запахи разнотравья, чуть приглушённые речной прохладной влагой… И зев поросшего по склону лещиной лога, уходящего к скрытому за окоёмом горизонта новиковскому саду, и, ещё дальше, к долгополянскому питомнику…
       - Ты уж осторожней, сЫнку, - только и сказала бабуля, торпеду поглаживая, когда мы молча сидели и смотрели, впитывали в себя это такое привычное и родное богатство, которое, как ни хочешь, но не унести с собой, и не надышаться им никогда так, чтоб всё, не хотелось бы уже больше…
       А как осторожней? То ж Пашка, как ходить учился, ни разу не упал… Так, встанет потихоньку на ноги, потрусится, потрусится малость, сделает шаг-другой и опять – вниз, на эти безопасные и привычные четыре точки… Передохнёт, отдышится, смелости наберётся и опять по новой. Встанет потихоньку…
       Ну, а мне б только зацепиться рукой за спинку кровати, стола или стула. Встал, руку отпустил и бего-о-ом… До первого угла или косяка дверного, как препятствия непреодолимого. А чтоб шишка от столкновения была не такой большой, на то в сенцах холодных горка пятаков лежала. Один, нагретый – с шишки, другой, ещё холодный на неё… И одна шишка сойти не успела, как опять с тех сеней пятаки уж нужны.
       Как тут, ба, осторожней? Не могу, не умею, не научился… А пятаки те в холодных сенцах уже и держать некому…
       Вот только Сьерра, бабулей заговорённая, бережёт…

       * * *
       И лет уже прошло не мало, и Сьерра уже совсем не та, что была когда-то, а вот не продать её. И нельзя сказать, что покупателя нет. Куда там! Я ж её и в ремонт толком сдать не могу. Только к слесарной братве загонишь, очередь живая:
       - Лёха, да на кой ляд она тебе? Продай! А то мож махнём? Смотри, какого красавца на неделе пацаны с Финляндии пригнали…
       Что мне тот «красавец»? Ещё неизвестно, как он себя вести будет по трассе. Да и в городе. А вот Сьерра, та – ездит. Всегда! Если и глохнет, всё, мол, не могу больше, так то уже в ремонтном боксе. А чтоб в дороге или там ещё где, так то никогда и ни за что…
       Был, правда, случай. Но, один только. Да и про то, - разговор особый.

       * * *
       Надо было как-то нам с шефом на Питер рвануть. Хороший договор на горизонте начал прорисовываться. На поставку форели для одной из крупных питерских сетей ресторанных. Ну, как водится, факсами с покупателем обменялись, основные условия договора по объёмам, срокам, периодичности поставки, качеству продукции, цене её согласовали. И плаваненько так выходим мы с ними на завершающую, по бумагам тем, прямую.
       Надо ехать с печатью синей, ручкой, оригиналом личности директорской… А я так, мало ли, ещё и в процессе подписания какие вопросы возникнут, так вот он, - юрист, под рукой. Да если начальство в восторге договорном рюмку другую за обмыв бумаги важной хлопнет, так и за водителя сойду.
       В общем, договорились, что в понедельник с утречка самого мы стартуем, а они там пока колбасу нарежут, да беленькую - в морозилочку…
       Ну, я ж помню всё. Кофейку заглотил, бутербродик там, папку с бумагами в зубы и ещё дворники на дежурство не вышли – на стоянку. Талон сторожу отдал, в Сьерру – прыг. А она… Даже «чих-пых» не хочет. Мёртво. Ключ в замке зажигания поворачиваешь, приборная доска даже не загорается, не то чтоб звуки какие из-под капота раздавались. Да что за чертовщина? Лето. Аккумулятор сесть не должен. Стартер в норме. Вечером же её подгонял, на стоянку ставил – всё… Всё в норме было!
       А машина – молчит, как партизан на допросе. Признаков жизни – ни-ка-ких. И времени, чтоб детально разобраться – что, где и почему – просто нету.
       Набираю шефа на домашний со стояночного телефона – так мол и так…
       - Ладно, стой, где стоишь. Кури спокойно. Щас, служебку вызову, подъедем. Бумаги, печать с собой?
       - Конечно, где ж им ещё?
       Вот так и рванули на Питер на служебном «фольксе». Да втроём уже, с профессионалом за рулём.
       Лето. Погода за окном, чудо просто. И дождика нет, и солнце за облаками, не слепит. Мир – поёт. Ну, и мы с ним заодно. А чтоб и не спеть? Трасса – в норме, идём - по графику, видимость – «зер гут»…
       Эт у нас – лес справа - слева от дороги плотной шеренгой – на «раз-два» рассчита-айсь. Ну, озерцо какое в разрыве между стволами увидишь. Речка – под пролётом мостовым прошумит коротко и невнятно песенку свою на языке водном, народу сухопутному непонятном…
А как Доможирово за спиной осталось, так сразу будто декорации придорожные кто поменял. Поля, луга, пашни и прочий аграрный антураж, типа тракторишки какого, сизым дизельным перегаром из последних сил своих четырёхтактных в белый свет дымящего…
       И вот в этом самом поле чистом… Где не то что деревца, кустика какого завалящего и того нет…
       Обычный перекрёсток. В машине – три человека. Все – как стёклышко. Маковой росинки – ни у кого не то что с утра, а уж и была когда – забыли. Все с правами и дружненько так на дорогу пялятся, глаз просто с неё, сердешной, не отвести. И при всём том, в этом чистом поле, из ясного летнего солнечного дня Мерс грузовой на этом самом перекрёстке ненавязчиво и реально так рисуется… Длинномер грузовой с фурой… Откуда вот только знать бы? Да уж поздно о чём думать…
       Хорошо у Мерса того рельс безопасности вдоль фуры, понизу шёл. Да за рулём у нас профи был…
       Помню только, как водитель наш руль «фолькса» выкручивает и мы под фуру ту не прямиком и без вопросов каких идём, а так, вскользь уже, по касательной, боком правым… Рельсой нас, «чпок», ласково Мерс приветствует… И всё…
       Глаза открываю, а вокруг машины – люди, люди, люди… Тракторист тот же, Мерса водила, ещё народ какой… До деревни ближайшей всего-то, оказывается, километра три, не больше…
И мы в «фольксе». Живые…
       Так только, по мелочи. Шишки, ссадины, синяки через день-другой нарисовались… И машина… Если из салона смотреть, так и ничего вроде. Стёкла лобового только нет. Остальные, как ни странно, по местам своим…
       А вот как двери открыли да на подкашивающихся ногах в свет белый вышли… Госпидя-аа…
Передка у «фолькса», впечатление такое, что и не было никогда. По самое лобовое стекло, как ножом острым по металлу, взял шутник какой и отрезал. Напрочь… Аккумулятор потом гайцы метрах в шестидесяти, посреди того самого поля чистого нашли…
       Кстати, пока мы осматривались, да друг друга ощупывали, на предмет выявления повреждений каких, и они, ребята в погонах, подлетели.
       Всем постом. Кто-то за ручку и бумагу – протокол составлять, кто-то с рулетом все расстояния от края и до края мерить. А начальник их, капитан, достаёт из бардачка дэпээсной машины бутылку водки, пару стаканчиков пластиковых… Наливает нам водки своей по край самый, протягивает стаканы:
       - Выпейте, мужики. За день рождения свой второй.
       И с такой неподдельной печалью, не печалью даже, тоской зелён-зелёной, из глаз служивых на нас волной выплёскивающейся, продолжает:
       - С перекрёстка этого ещё НИКТО живым не уходил. Вы – первые.
       А ведь нормально всё было! Перекрёсток, как перекрёсток. Не один он такой у меня на участке.
       Так нет! Года два тому подлатать малость дорогу решили. А землю для подсыпки, что для этого вот перекрёстка, что для двух других, чуть дальше по трассе которые, с сельского погоста, кладбища старого, дорожники брали. И всё…
       После ремонта проклятого и начало-ось… Постоянно теперь на этих перекрёстках. Авария за аварией. Одна другой страшней. И всё с трупами…
       За два года никто с перекрёстков тех живым не уходил. Вы – первые, кто при такой аварии – испугом лёгким…

       * * *
       Мистика?
       Как знать. Вот только дня через два уже с работы звоню на пост ДПС, чтоб договориться, когда подъехать можно, права Петровича, водителя нашего, забрать, да узнать, - нужна ли мне для того доверенность…
       Раз звоню:
       - Нет начальника…
       Другой – та же история. И так – не полдня чуть ли.
       Ну, к обеду ближе, дежурный мой голос уже влёгкую узнавать стал:
       - А зачем начальник-то вам?..
       А-аа… С ТОГО перекрёстка? Фолькс пассат и фура «мерсовская»?
       Помню я вас. И аварию вашу – хорошо…
       Ну, так вы капитана поймёте тогда. Он опять там. На перекрёстке, что сегодня нам три трупа привёз.
       Мужики с Финляндии иномарки гнали. Трое. Цепочкой друг за дружкой. И прям в центре перекрёстка у Вектры, что посерёдке шла… Ни с того, ни с сего бензобак взрывается…
Вот такие дела…

       * * *
       А Петровичу за аварию ту, штраф в полторы штуки выписали. Минимум миниморов, что кодексом по такому типу ситуаций внештатных предусмотрен. И взамен за то менты даже не попросили, не то чтоб потребовали чего… С выживших мертвецов как? И у них совесть своя, ментовская…
       Да только то не всё.

       * * *
       Обратно мы, понятное дело, на поезде возвращались. С вокзала все на такси и – в разные стороны. По домам. Ну, побриться там, зубы почистить, прежде, чем на работу выгребать…
       И еду я к себе, как раз мимо стоянки, где Сьерра в стойле стоит, грустит без хозяина…
       Даже и не знаю.. Но ощущение такое, что кто-то - толк локтем меня в бок. Прям по рёбрам. Болюче так…
       - Стой командир, здесь я выйду. Сколько?
       Дверью хлопнул и – на стоянку.
       Подхожу к ласточке своей, открываю, сажусь. Ключ – в замок зажигания. Поворачиваю и….
«У-у-ууу»…
       За-ве-лась… С полтыка…
       Вот какого, спрашивается рожна, вчера утром?..

       * * *
       Одно точно знаю.
       Если б завелась, - я за рулём бы был. Не профессионал наш комбинатовский с его реакцией мгновенной.
       Да ещё ребята говорят, у Пассата железо кузовное крепче, чем у Сьерры моей. Про то врать не буду, не знаю.
       А вот что были б на том перекрёстке трупы – уверен…


       * * *
       Может и потому ещё?
       Ни – в Бога, ни – в чёрта…
       А вот в то, что люди, любовью своей при жизни нас согревавшие, и после смерти берегут, отводят напасти какие…
       Верую…


30.06.2008 г.