Родился я утром, около десяти. Именно в это время и поздравляет меня маменька с именинством.
С будущей своей душечкой я познакомился ближе к обеду. Хотя, в те юные времена четыре часа дня были, скорее, ранним утром - с учётом ночного преферанса и непременного возлияния.
Дочурке я нравлюсь больше вечерним, когда, как бы ни был замотан делами, я улыбчив, задумчив, подробно отвечаю на все каверзные вопросы и даже читаю интересные рассказы сверх всякого обещанного лимита, явно привирая и от себя, как она давно это понимает.
Но больше всего я люблю ночь.
Я боюсь ночью спать, потому что, вот-вот, что-то произойдёт и я всё пропущу, как же можно вот так, в перины носом и храпеть до рассвета, когда, - о, мерзость! - "чуть свет - уж на ногах"(с) - и началась дневная суета, с непременной и бессмысленной уборкой, неведомыми третьеюродными дядюшками, которым нынче захотелось свежеобобранной с огорода брюквы или, того хуже, потребовалось сообщить драгоценнейшей из присутствующих, зачем же мне стало необходимым переложить старое игрушечное седло модельными журналами и запаковать всё это, не трогая, в старую прессу времён начала передела страны...
И ночь эта непременно должна зачинаться на первом этаже, в холле, из которого я услышу, как все угомонились, розданы последние поцелуи младшим и непременно прибежала за ними старшенькая, обособляя себя перед остальными.
И вот, наконец, замкнуты все двери, опущены шторы, убраны крошки с печеньем, которые негодники оставили перед аквариумом. И только со второго этажа сквозь щёлку пробивается слабый свет от спальни супруги - но, чу, пропал и он.
И пусть чуть холодновато для ранней зимы, но возле камина высится стопка полешков и скоро они уже горят, а мохеровые носки начали чуть потрескивать на ногах, халат уже почти скинут, в руке стаканчик бренди, совсем немодного, не того, что для гостей, многих лет выдержки, а вовсе молодого, посоветованного давешним капитаном в отставке, чуть сладковатый, терпкий, с нотками лепестков черешни и запахом вишни от старой пробки, так и не выброшенной с прошлого Рождества...
И многажды перечитанная книга в сафьяновом переплёте, перемежаемая простоватым с виду томиком собственного дневника, последняя точка, промакивание чернил, а потом засыпание прямо на софе, чтобы утром, чуть свет, разбудила старшенькая щекотанием в носу остатками вчерашнего, обгрызенного в ночных мучениях, пера.
И заново - рождение.