НОВЕНЬКАЯ
Всю ночь моросил дождь, а рано утром пасмурное небо будто прорвало. Ливень безжалостно хлестал по крышам домов, мокрые деревья покорно подставляли ему ветки с уже зрелой листвой. Запахло полынью, весенней свежестью. Дождь застал Элю на полпути по дороге на работу. Без зонта она промокла до последней нитки, тем более, что детсад, в котором она работала няней, находился у черта на куличках, в самом конце города.
Наскоро переодевшись во все сухое, девушка схватила тряпку и швабру, чтобы успеть помыть пол до прихода воспитанников, но не тут-то было. Работу пришлось прервать. Евгения, воспитательница , еще не пришла, а детей все вели и вели спешащие на работу родители. Пришлось помогать промокшим деткам снимать верхнюю одежду, отводить в группу. Вскоре на полу образовались широкие лужи. Эля приветливо улыбалась родителям, ворковала с детьми, а про себя негодовала на Женькину нерасторопность. Она с ужасом смотрела то на часы, то на образовавшиеся лужи, боясь , что придет заведующая и ей влетит за грязь на полу. Около восьми часов утра, она , подсчитав воспитанников (вроде бы все пришли),принялась за свою работу, и уже домывала пол в коридоре, когда услышала за спиной мужской голос:
--Это группа «Вишенка?»
Она обернулась. Мужчина средних лет держал за руку пятилетнюю пухленькую девочку. С ее закрытого разноцветного зонта тонкими струйками стекала дождевая вода, за ними тянулись длинные грязные следы.
--Да,--раздраженно сказала Эля, досадуя про себя: «Только что пол помыла. Не могли раньше прийти».
--Значит, мы к вам,--неуверенно сказал мужчина и внимательно к ней пригляделся.—Вас не Элей зовут?
--Да,--так же отрывисто сказала та, не оборачиваясь и подтирая за ними пол,--Я –няня этой группы.
Она подняла глаза и заметила, как побледнел мужчина, он даже как будто шарахнулся от нее, отступив шаг назад.
Эля спохватилась, вдруг вспомнив:
--Вы дочь свою привели, новенькую? Но воспитательницы нет, давайте я ее запишу.—Она наклонилась над девочкой, взяла ее ладошки.—Как тебя зовут, детка?
--Ксюша,--сказала та и улыбнулась, показывая ряд реденьких неровных зубов.
Что-то неуловимо знакомое проскальзывало в этой девочке, какая-то до боли родная улыбка, румянец на всю щеку на светлом личике, жиденькие волосы неумело заплетены в тонкие косички, а сама будто наливное яблочко.
-- А фамилия?—спросила Эля.
Ксюшенька только открыла рот , чтобы ответить, как в это время влетела запыхавшаяся Евгения.
--Ой, снова опоздала!—затрещала она, как сорока,--Всех приняла? А это новенькая? Я сама ее запишу, иди,--крикнув вслед,--спасибо тебе!
Но когда Евгения завела Ксюшу в группу, та вдруг разревелась:
--Домой хочу!
Слезы ручьем текли с сузившихся глазок, личико стало красным, как помидор, ножки капризно затопали по ковру—в общем, зрелище не для слабонервных.
--Эль, займись ею,--попросила Евгения.
Успокаивать новеньких было привилегией няни. На это у нее был особый талант. Каждого реву она вела в спальню показывать хохотунчика. Это такая игрушка-неваляшка—подобие большого яйца, которое только тронь пальцем, так он закачается и расхохочется заливисто и заразительно. После такого представления от слез ребенка и следа нет. Хохотунчика Эля купила сама за свои деньги . Кстати, стоит он недешево, но Эля ни разу не жалела о покупке. Вот и на этот раз она взяла девочку за руку и повела в спальню. Девочка смеялась вместе с хохотунчиком и все толкала и толкала его.
--А у меня тоже есть игрушка,--похвалилась она,--Только папа говорит, что нельзя ею играть, потому что это оберег.
--А мне можно посмотреть?—спросила Эля.
Ксюша порылась в кармашке, отстегивая игрушку, заколотую на булавку.
--Вот он.
Это был самодельный клоун, сделанный из лоскутков тканей . Эля ахнула. Это был тот самый клоун, который она делала собственными руками.
--Откуда он у тебя?—тихо спросила она малышку.
--Не знаю,--Ксюша пожала плечами,--я его нашла в нашей кладовке. Давно уже.
В спальню заглянула Евгения:
--Все в порядке?—спросила она, и, не дожидаясь ответа , затараторила,--Пора за завтраком идти, тарелки еще не расставлены, пыль на шкафчиках.
Эля в оцепенении вышла из спальни, машинально взяла эмалированные ведра для каши и чая, пошла на кухню. «Неужели это моя дочь?!—сердце ее бешено колотилось,--Если это она, то фамилия ее должна быть Черкасова. Черкасова Ксения Павловна. Я даже сама ей имя не дала.—с тоской подумала она,--Та женщина, Светлана, которая усыновила ее, назвала мою дочку Ксюшей. Имя, которое хотела дать своей новорожденной дочери, скончавшейся сразу после рождения.--Она передернула плечами,--Жутко!»
Она и не заметила, что стоит у окошка раздачи с пустыми ведрами.
--Эй, Эля, оглохла что ли?—кричала повариха,--Группа «Вишенка», сколько детей присутствует?
--Что?— Очнулась Эля. Да что же это она? Такого быть не может, чтобы Ксюша была ее дочерью. Наверняка, оберег передавали из рук в руки, а попало именно ей.
А повариха все разрывалась:
--Язык что ли проглотила? Сколько детей в группе?
--Двадцать,--ответила Эля деревянным голосом.
--Ну, наконец-то,--выдохнула повариха,--считала что ли про себя?
Едва Эля появилась на пороге, Ксюша чуть не сшибла ее с ног, подбежав к ней:
--А сейчас будем кушать, да?—девочка лезла буквально под ноги,--А можно я вам помогу?
Эля согласно кивнула, а сама то заглядывала ей в глаза, то ненароком трогала ее ушки (родилась девочка немного лопоухой), и видела, видела сходство с ней самой! Те же светло-карие глаза, маленькие ресницы, пухлый рот и улыбка ее, Элина, до самых ушей, с глубокими ямочками на щеках. А зубки кривенькие, как и у нее в детстве, а самое главное --за левым ушком скрывалась большая родинка. Осталось только за малым—спросить у девочки ее фамилию, но это оказалось самым трудным. Эля боялась саму себя—вдруг, узнав правду, она сорвется, не выдержит, выдаст себя. И она решила не спрашивать ее, а просто посмотреть в журнале данных о воспитанников ее фамилию и дату рождения и тогда все станет ясно.
Ксюша оказалась нерасторопной толстушкой. Дети- дежурные толкали ее то и дело, не давали пройти, пока сама няня не накричала на них. Подсознательно ей хотелось защитить девочку, и дети испуганно сникли. Такой няню они не видели никогда.
После завтрака играть Ксюша не захотела и снова топталась возле Эли, которая милосердно разрешила ей протирать ложки после мытья.
--Ты медом что ли намазанная?—усмехалась Женя, наблюдая за ней,--Так и липнет к тебе новенькая.
Расправившись со всеми делами, Эля все-таки нашла время позаниматься с девочкой. Она достала сказки с цветными картинками с верхней полки, усадила малышку рядом с собой. Тут же их окружила толпа ребятишек.
--«Сказка про курочку Рябу»--начала Эля.
Евгения, с удовольствием молча наблюдала эту картину, а потом, отведя Элю в сторону, восторженно сказала:
--Эль, слушай, а новенькая –вылитая ты! Вы сейчас засмеялись обе— прямо твоя копия.
Эля побледнела. Если уж и со стороны заметили…
--Да ну, ты брось! Скажешь тоже…
--Но вы так похожи,--растягивая слова, сказала Женя, даже глаза ее из орбит чуть не вылезли.
--Не выдумывай,--махнула рукой Эля , с трудом сохраняя самообладание. А Женя только цокала языком.
Во время тихого часа , дождавшись, когда уйдет Евгения, Эля раскрыла журнал данных о детях. «Черкасова Ксения Павловна»--прочла она и опустила руки,-- имя и дата рождения совпадала. Самое странное было то, что ее родным отцом тоже был Павел, фамилию которого она не знала. Он был единственным мужчиной в ее жизни ,с которым ее связывала одна ночь. Потом он исчез, растворился, она его больше так и не увидела, как ни старалась.
Эля стояла у окна и, глядя, как тонкими струйками стекают капли дождя по тыльной стороне окна, вспоминала свою неудавшуюся жизнь, которая только начиналась.
КОЛОРИТ ЧЕРНОЙ ПОЛОСЫ
Мысли бурным потоком понесли ее в прошлое. Черная полоса в ее жизни не сменялась белой —она только меняла свои оттенки. Все началось с того, что ее мама вышла замуж за молодого еврея и сразу засобиралась в Израиль на постоянное место жительства. Но загвоздка была в Эле. Молодой мамин муж, который был всего-то на десять лет старше ее дочери, никак не хотел брать девушку с собой, да и та не горела желанием ехать в чужую страну. Выход из положения нашла тетка—родная сестра Элиной мамы—Вера. «Вы можете поступать, так как вам заблагорассудится,--сказала она категорическим голосом,--но племянницу я возьму к себе. Нам с ней вдвоем будет веселее».На том и порешили. Тетя Вера жила, не считая старого черного кобеля Тузика, совсем одна в однокомнатной квартире. Элина мать скорехонько продала квартиру и уехала. Всю мебель и вещи она перевезла на шикарную дачу, переписала ее на дочку. Первые полгода она еще перезванивалась с родными , а потом перестала и связь между ними прекратилась совсем. Эля очень переживала по этому поводу, а тетя Вера все успокаивала ее: «Не звонят, значит, живут хорошо». Хотя чувствовалось и ее волнение. Каждый раз, приходя со школы, первым вопросом девушки было: «Мама не звонила?»,Тетка отрицательно мотала головой. Эля ходила мрачнее тучи, нахватала троек, кое-как окончила школу. В конце сентября, в день ее рождения, когда ей исполнилось 18 лет, подруга Ириша решила сделать Эле сюрприз, чтобы как-то взбодрить ее. В гости она пришла не одна, привела с собой интересного мужчину, ее нового ухажера, который выглядел намного старше ее. Он обладал шикарной шевелюрой, небольшой, довольно симпатичной бородкой. Весь вечер он веселил девчат, бренчал на гитаре, рассказывал приличные анекдоты, но с намеком, пил горькую. Звали мужчину Павлом. Так она не веселилась уже давно. Гости просидели допоздна. Помнится, Ириша, о чем –то поговорив с Павлом, покуривая с ним на балконе , решила уйти домой. Павел вызвался ее проводить. И Эля заскучала. Тетя Вера ушла в этот день в ночную смену ,и ей было неуютно оставаться одной на собственный день рождения. Неожиданно Павел вернулся. Купив по дороге бутылку вина, он торжественно поставил ее на стол. «Продолжим праздник?»--предложил он, улыбаясь. И они продолжили.
А рано утром Павел засобирался домой, суетливо надевая брюки и ища под кроватью разбросанные ночью носки. «Какой я был пьяный--бормотал он, дыша перегаром. –я , надеюсь ты не расскажешь Ирише о нас с тобой?»--вкрадчиво спросил он и ушел, виновато на нее взглянув. Эля тогда целый день находилась в приподнятом настроении, орала песни под магнитофон, считая этот день рождения самым счастливым в своей жизни и совершенно не догадываясь, что Павел, которого она наивно считала уже своим, больше не появится в ее жизни. Номер своего телефона она сунула в карман его брюк, и целый день ждала звонка. Но он так и не позвонил. Всю неделю Эля ломала голову, не случилось ли с ним что-нибудь, а потом решила узнать о нем через Иришу, не вдаваясь в подробности. Но бдительную подругу провести было не так –то просто. Она сразу ее раскусила и, не долго думая, сказала правду-матку, чтобы та не тешила себя иллюзиями:
--Слушай, подруга, а он, кажется, тебе понравился. Успокойся, он женат. Его жена беременна, уже на втором месяце, Павел недавно хвалился моему брату, я слышала. Они целых десять лет не могли иметь детей, а теперь он такой счастливый ходит…
Эля , не дослушав, бросила трубку. Эта новость была подобна ушату ледяной воды, которой ее окатили, заставив «отрезветь» опьяневшую от любви девушку. «А ведь он мне ничего не обещал…--подумала она и с ненавистью поглядела на ни в чем не повинный телефон.—Забудь!»--словно приказала себе. Но забыть было не так –то просто и эта «память»дала знать о себе ровно через месяц тяжелым токсикозом, который не прошел незамеченным тетей Верой. В тот же день тетка купила в аптеке тест на беременность и ее догадка подтвердилась. Она категорически пресекла все разговоры об аборте.
--Ничего страшного не произошло,--сказала она,--ты не одна такая. Я работаю, зарабатываю прилично, на пенсию еще не собираюсь. Так что, вырастим твоего ребенка.
Эля в порыве радости обняла ее тогда. Откуда ей было знать, как сложится их дальнейшая судьба?
О господи, как она любила ее в этот момент!
Приобретать заранее пеленки-распашонки они не спешили, веря в нехорошую примету. Эля так и жила счастливо и беззаботно под ее крылышком».Единственно, что ее угнетало, так это ссора с Иришей. Когда она рассказала подруге о своей беременности, то никак не ожидала услышать от нее такую реакцию. «Так он в тот день к тебе вернулся?! –закричала тогда Ириша, лицо ее побагровело,--А ведь и мне в любви клялся. Значит, меня проводил, а сам прямым ходом и к тебе. И ты молчала все это время!» Потом было много жутких оскорблений в адрес Эли, в общем ,они расстались чуть ли не врагами.
В один прекрасный день , копаясь в коробке с лоскутками, Эля вспомнила, что когда-то в детстве мама научила ее делать нехитрые игрушки из лоскутков тканей. Весь вечер Эля мастерила клоуна из синего лоскута в белый горох, напоминающий ее детство(когда-то мама шила из этой ткани ей платье) и обрезка старой красной шторы, висевшей на ее даче. Порывшись в шкатулке, она нашла черный бисер-- на глазки; из розовой большой бусинки получился забавный нос, а рот вышила красными нитками, но неудачно. Уголки губ опустились вниз. Получился какой-то грустный клоун, но Эля решила не переделывать—что вышло, то вышло. Она долго любовалась своим творением, потом показала его своей тете. Та улыбнулась, глядя на клоуна.
--А ты ему еще сердечко внутрь засунь,--предложила она.
--Какое сердечко?—не поняла Эля.
--Сейчас принесу.
И она откуда-то достала маленький алмазный камешек величиной с ноготь мизинца, формой, напоминающий сердечко.
--Это же камешек моей мамы!--воскликнула Эля, захлопав в ладоши, и быстренько начала распарывать спинку клоуна.—Это она тебе дала?
Тетя ничего не ответила, только внимательно смотрела, как бережно зашивает Эля спинку игрушки, засунув в него сердечко.
--Ты как будто душу в него вложила,-- с нежностью сказала она. –там ему и место.
А Эля улыбнулась в ответ:
--Этот клоун будет оберегом моему будущему ребенку.
--Пусть так и будет,--сказала тетя.
Эля была на четвертом месяце беременности, когда случилось непоправимое несчастье. Все обрушилось в один миг. В этот день их пес Тузик, стянув клоуна с тумбочки, изрядно его покалечил. Эля хотела сразу же игрушку отремонтировать, но тетя Вера стала ее поторапливать—не время, мол, пора ехать. Тогда девушка закинула его в сумку, решив починить клоуна на даче. На обочине дороги они поймали такси. По радио передавали тихую симфоническую музыку и они обе заснули , прислонившись друг к дружке.
…Эля так и не поняла , как произошла авария, в которую они попали. Очнулась она лежащая на мокрой траве, возле нее стоял какой-то незнакомый мужчина. Позже он рассказал, что вытащил ее из перевернутой машины. Тети Веры рядом не было. Эля с трудом приподнялась, позвала ее и вдруг увидела ее ноги, обутые в босоножки, а сама тетя прикрыта с головой их же покрывалом, которое они везли на дачу. Эля все поняла. Она обхватила голову руками и завыла. Ее спаситель протянул ей сумку.
--Это ваше?
Эля схватила ее , прижала к груди. Потом приехала «Скорая помощь»,врачи осмотрели ее и подивились. С будущей мамой все было в порядке, даже ребенок дал о себе знать. Доброжелательный мужчина помог ей добраться до дома, а она, в шоке, даже забыла его поблагодарить. Тетю Веру «скорая» увезла прямо в Морг. События этого дня до сих пор Эля вспоминает , как страшный сон. Похороны организовало предприятие, в котором работала тетя Вера, они же и вызвали из Кавказа ее единственного сына и наследника Романа. Роман был старше Эли на шесть лет. В детстве они никогда не ладили. Элю он обзывал «жиртрестом», а она его—«черномазым». Ненависть была обоюдной. Такая агрессия передалась ему от отца, грузина по национальности. Когда Роману исполнилось 18 лет, тетя Вера, наконец-то с ним развелась, и бывший муж, забрав сына, уехал на свою родину.
Роман всю неделю ходил с опущенной головой, почти не разговаривая с сестрой, а потом его будто подменили. Завещания, естественно, тетя Вера не написала , и Роман был единственным наследником на квартиру. Кузен рьяно стал собирать документы, быстро нашел все ходы-выходы и, буквально через месяц ,стал хозяином квартиры, выписав из нее сестру.
--У тебя есть своя дача, там и живи,--равнодушно сказал он, не обращая внимания на ее слезы. И Эля ушла, взяв с собой лишь личные вещи да пса Тузика. Через какое-то время она узнала, что квартиру Роман продал.
То, что произошло с ней там, на даче, Эля старалась не вспоминать. Двое суток она почти не вставала с кровати, лежала, уткнувшись лицом к стене. Жить не хотелось. Только когда ребенок напоминал о себе , она вспоминала, что надо что-нибудь покушать, хотя бы ради него. Иногда Тузик изводил ее своим воем, она кидала ему сухарь, чтобы замолчал и ложилась снова на кровать. Эти маленькие заботы заставляли ее немного шевелиться и не замыкаться на своем горе. В холодильнике оставались какие-то припасы, в погребе—мешок картошки, консервированные салаты и полмешка муки. Этой провизии хватило бы месяца на два, если скромно питаться, а что дальше? Вечером ее охватила тоска, она завыла во весь голос, не боясь, что ее услышат. И ее услышали. Сосед по даче Сява–алкаш. Он явился к ней с бутылкой самогонки. Узнав о ее беде, Сява просто сказал:
--Давай, помянем тетку твою. Вижу, нехорошо у тебя на душе. Есть чем закусить?
Эля безропотно достала банки с консерватами из подпола и они помянули тетю Веру. Не сказать, что у нее отлегло от сердца, но рядом появилась хоть какая-то живая душа и это успокаивало. Сява не лез к ней в душу с расспросами, он и так все понимал. Только вздыхал иногда:
--Такая деваха пропадает!
На следующий день он снова пожаловал с визитом и то же с поллитрой. Он разливал ее по стаканам дрожащими руками, и Эля пила без всяких эмоций, просто ей хотелось напиться и уснуть, наверное, потому, что каждый раз к ней во сне приходила тетя Вера живая и улыбающаяся. Она постоянно что-то просила у нее, протягивала руки и говорила: «Отдай его мне, отдай» Но Эля никак не могла понять, что просит ее тетя, но одно то , что тетя хотя бы во сне не покидает ее –-радовало. А Сява зачастил. Каждое вечер он приходил к ней, как к себе домой, таща в кармане пузырь. Самогонку он гнал сам, она у него будто из крана текла, не прекращаясь.
--Тащи свою закуску,--он уже не просил, а приказывал, мол, с меня—бутылка, с тебя—закуска.
И Эля безропотно лезла в подпол за картошкой и банками. Она и сама не заметила, что уже ждет Сяву каждый вечер. Днем он копался у кого-то в огороде, зарабатывая гроши на хлеб. Через три месяца такой жизни от прежней Эли уже не осталось и следа. Она словно сознательно проваливалась в эту бездну, совсем уже не думая о ребенке, который все слабее и слабее давал о себе знать. Ее запасы кончались с катастрофической скоростью.
На седьмом месяце у нее начались схватки. Вместе с Сявой они только-только опорожнили бутылку самогонки, как вдруг она медленно начала сползать с дивана, держась за живот.
--Зови «скорую»,--попросила она Сяву сквозь зубы.
--Отравилась что ли?—тот смотрел на нее с удивлением.
И тут только Эля поняла, что Сява и не подозревает о ее беременности. Она всегда была полной девушкой и ее беременность была почти незаметна, а она ни разу даже об этом ему не обмолвилась.
--Я рожаю,--пояснила Эля.
--Что-о??—Парень даже отпрыгнул от нее.—Ну уж нет, в такие игры я не играю. Так и быть «Скорую» я позову, но к тебе больше ни ногой.
«Скорую» он действительно вызвал, не взял грех на душу. Увидев неприглядную картину в доме, пьяную роженицу да гору пустых бутылок, врачи и повели себя соответствующе. Они грубо схватили ее за руки и потащили по полу в чем была, в мятом халате да рваных тапках.
--Паспорт хоть есть у тебя?—спросил врач, прикрывая нос .
--В прихожей висит моя сумочка, там и паспорт!—заплетающимся языком сказала Эля.
Врач вынес сумочку, покопался в ней, бормоча: «Игрушка какая-то еще…» и сунул сумочку ей в руки. До больницы они доехали быстро.
Было уже далеко за полночь, когда Эля родила дочку. Недоношенная девочка слабо запищала, едва врачиха шлепнула ее по попке.
--Живая!—удовлетворенно сказала она.—Не повезло же крошке с такой матерью,--это она обратилась к рядом стоявшей медсестре, вроде бы тихо, но Эля все слышала.
«Действительно , не повезло,--подумала она, кусая губы.—Что же мне с ней теперь делать? Я даже «приданное» для нее не успела приготовить. Как же жить нам теперь—ни прописки, ни работы, ни денег?!» И она разрыдалась, размазывая слезы по щекам.
--Э-эх, пьяные слезы!—укоризненно сказала врачиха,--тебе бы лечиться от пьянки, а не детей рожать!
Эля на это ничего не ответила, а только сильнее, до крови, закусила нижнюю губу, будто истязая саму себя.
В палату , куда ее перевели, вечером положили еще одну женщину.Она, ни слова не говоря, легла на кровать, отвернувшись к стене, и тихо заплакала. Эля вопросительно посмотрела на медсестру.
--Ребенок мертвым родился,--пояснила та,--девочка . Ты лучше не лезь к ней с разговорами.—В голосе ее Эля уловила нотки презрения. И Эля не лезла, самой было тошно. Но в отличие от боли этой женщины , у нее была своя боль.
Когда Эле принесли ее дочку, она вдруг почувствовала какой-то трепет. Девочка родилась около двух килограммов , такая беспомощная, красненькая. Она начала ее разглядывать, будто куклу, каждую черточку ее лица. Ушки торчащие, как у нее, привели ее в восторг; с умилением заметила, что родинка есть за левым ушком. Дочка тихо запищала, прося грудь. Соседка по койке, которую звали Светланой, глядела на нее и улыбалась сквозь слезы. Но когда Эля сунула малышке грудь, та не приняла ее. Оказалось, что у Эли нет молока. Оно вытекло длинной струйкой этим утром, а неопытная мать даже не обратила на это внимания. «Ну вот, еще и это…»--расплакалась Эля.
--Дай-ка я ее покормлю,--предложила Светлана и , не дожидаясь согласия матери, взяла девочку на руки. Молока у Светланы было много. Она бережно держала ребенка и блаженно улыбалась.
--Муж хоть есть у тебя?—спросила она Элю.
--Никого нет,--Эля смотрела на свою дочь, не в силах оторваться .—Ни мужа, ни дома, ни работы. Ничего нет.—И ей вдруг захотелось раскрыться перед этой совсем незнакомой женщиной, кормящей ее ребенка своей грудью. Она рассказала все, все свои горести, будто сваливала часть своего груза на чужие плечи. Светлана только качала головой и , не перебивая, слушала ее. Вечером приехал навестить ее муж. Было слышно, как он просигналил ей из машины.
--Мой Пашка приехал,--обрадовалась Светлана, выглядывая в окно.
Эля тоже машинально подошла, встала рядом. Павла, мужа Светланы, она не разглядела, видела только его силуэт в окне автомобиля.
В комнате для свиданий соседка пробыла довольно долго, Эля даже начала скучать по ней. Их объединяло одно—горе. Только у Светланы оно было связано с потерей ребенка, а у Эли –наоборот. Вернулась Светлана какая-то задумчивая, долго молчала, все поглядывала на Элю, не решаясь ей что-то сказать. А потом будто выдохнула из себя:
--Нам надо с тобой серьезно поговорить.
--Хорошо,-- сказала Эля, смутно догадываясь, что хочет ей предложить Светлана.
--Ты хочешь, чтобы твоя дочь была счастлива?—спросила она. Эля пожала плечами, криво усмехнувшись. Кто ж не хочет?!—Я ее сделаю счастливой, если ты отдашь ее мне,--Светлана заговорила быстро, будто боясь, что любой момент Эля перебьет ее, сказав решительно «нет», и тогда она не сможет сказать самого главного,-- У нас есть все—и квартира, и машина. Муж хорошо зарабатывает. Не хватает только ребенка. Уже десять лет мы бездетны. Вроде бы счастье рядом было, но нет—моя дочь родилась и сразу померла. Согласись, ты не сможешь своей дочке дать того, что можем дать мы с мужем. Ты не думай, он сам мне предложил этот вариант, едва я о тебе рассказала. Он даже видел тебя в окне рядом со мной. –она судорожно вздохнула, переводя дыхание,--Я буду любить ее, как родную, обещаю тебе. Подумай о себе. Ведь у тебя…даже молока нет.
Эля машинально схватилась за грудь, осознавая ее правоту. Она слушала Светлану, не перебивая, чувствуя, что сейчас сорвется, закричит, а теперь внутри ее как будто что-то оборвалось, а соседка продолжала:
--И еще. Сейчас мне медсестра сказала, что у нее серьезные проблемы с почками.—она сделала паузу, увидев, как испуганно расширились глаза Эли.—Я ее вылечу, у меня есть связи. Ты этого не сможешь.—она пристально посмотрела в ее глаза. Это был весомый аргумент.
--Я подумаю,--тихо ответила та.
Утром Эля написала отказ от ребенка. Потом достала своего тряпичного клоуна и протянула Светлане.
--Это все, что я могу дать своему ребенку,-- сказала она ,--Пусть этот оберег будет всегда с ней. Может ее и не было бы сейчас в живых, как и меня тоже, если бы не этот грустный клоун.
Светлана безразлично повертела в руках клоуна.
--Можно, я девочку Ксюшей назову, как хотела свою дочь назвать?--вкрадчивым голосом спросила она.—Черкасова Ксения Павловна, звучит красиво.
--Делайте, что хотите!--неожиданно для себя вдруг закричала Эля, и, рыдая, выскочила из палаты, боясь в последний раз взглянуть на дочку.
Она бежала по городу в мятом халатике и рваных шлепках, размазывая по щекам слезы. До дачи добралась на попутках. Дома легла на кровать , да так и лежала, уставившись в потолок немигающим взглядом добрых три часа , будто парализованная. Слез не было, была только одна пустота да слепая ненависть, и то только к самой себе. Вечером, увидев открытую дверь, зашел Сява.
--А я смотрю—двери нараспашку,--сказал он,--Рано что-то с больницы вернулась. Кого родила-то?
--Дочь,--будто эхо , отозвалась Эля, не шевелясь.
--А где она, что-то не вижу,--Сява поискал девочку глазами.
--Нет ее ,--глухим голосом сказала Эля,--умерла она.
--Во-от горе!—протянул Сява, садясь на стул, и вздохнул,--Ну тогда надо ее помянуть.
Как ей захотелось закричать «Живых не поминают!»Она еле сдержала себя, крепко сжав кулаки.
--Катись к черту!—сказала она сквозь зубы.
--Ладно-ладно, не горюй,--Сява и не думал обижаться. Он миролюбиво похлопал ее по плечу.—Ничего, ты еще молодая. Нарожаешь еще и сыновей, и дочерей. Какие твои годы!
Эля схватила его за руку.
--Виски есть?—спросила она. Висками они называли простую самогонку.
--Вот это другой разговор!—заулыбался Сява.—Один момент!
Он проворно убежал. Дома запасы самогона кончились, и ему пришлось идти на соседнюю улицу, клянчить в долг. Когда он пришел, то Эли не застал.
--Эй, ты где?—крикнул он и вдруг услышал приглушенный хрипи из кладовки. Сява заглянул туда. Эля висела в петле, болтая ногами.
--Господи!
Сява вскочил на стул, с трудом ослабил петлю, вытащив ее голову. Эля рухнула на пол.
--Дура!—закричал на нее парень осевшим голосом и шлепая по щекам, приводя в сознание. Она с трудом открыла глаза , проговорила:
--Зачем?
--Я же люблю тебя, дурочка моя,--бормотал Сява,--Я вот лекарство от тоски принес. Хорошее лекарство, очень помогает
Сява помог ей подняться, уложил на диван, налил в стакан самогонки.
--Выпей, полегчает.
Эля, с трудом глотая, все же выпила. На какое-то время, действительно, стало легче. Хотелось спать. Сява понял ее состояние:
--Ты поспи, я рядом посижу,--сказал он и так и сидел, пока она не проснулась, допивая остатки самогонки.
Когда Эля проснулась, он, пьяно улыбнувшись, сказал ей:
--Элька, давай жить вместе! Продавай свой дворец, переезжай ко мне. Вдвоем как-то поспокойнее. Ты знаешь сколько сейчас дачи стоят , тем более такой домина , как у тебя?
--Сколько?—безучастным голосом спросила Эля. Ей уже было абсолютно все равно, как она будет жить дальше и кто будет распоряжаться ее жизнью.
Сява подумал, потом уверенно сказал:
--Много.
Эля слабо усмехнулась:
--Хорошо, я согласна.
МАМА ПРИЕХАЛА!
И Сява стал активно искать покупателей. Ушлому Сяве хотелось побольше навариться на чужой даче и он расчетливо завышал цену, думая про себя: «Все равно скинут цену раза на два». И вот однажды поздно вечером в калитку, которую он почти никогда не закрывал, вошла женщина с чемоданами в руках. Тузик заливисто залаял. Эля уже спала, и Сява сам вышел из дома, всматриваясь в темноту. В сумерках он подслеповато разглядел только силуэт женщины и не преминул съязвить, увидев ее чемоданы:
--О, уже и с вещами!—хохотнул он.—Мы еще с вами о цене не договаривались, а вы уже переезжаете.
Женщина встала на полпути, будто оцепенев. Но когда Сява подошел поближе, то узнал в ней саму хозяйку дачи, мать Эли.
--Ты что здесь делаешь?— настороженно спросила она.—Дачу мою что ли продаешь? Где Эля?
--В-в доме,--заикаясь, промямлил Сява, здорово перетрусив.—Здравствуйте, Нина Ивановна, с приездом.
Мать Эли он побаивался. Не раз между ними были стычки, доходило даже дело до милиции.
Нина Ивановна решительно отодвинула его с дороги, и , не отвечая на приветствие, вошла в дом. Дочь спала, отвернувшись к стене. На всю комнату несло перегаром. Она огляделась. Пустые бутылки валялись на полу, на столе—грязная посуда , наверно, трехдневной давности. Липкие полы, грязные мятые вещи вокруг—полное запустение. Она не узнавала свой дом и свою дочь, которая опустилась до такого состояния.
--Ну, я пошел,--неуверенно проговорил Сява, стоя у входных дверей
--Ступай уже,--еле сдерживая гнев, сказала Нина Ивановна.—Я с тобой завтра разберусь.
Она подошла к спящей дочери, погладила ее по волосам. Та не шелохнулась.
--Бедная моя девочка,--прошептала она,--Что же произошло с тобой за это время?
Она легла рядом, решив не будить ее. Тихонько обняла дочь.
--Мама,--сквозь сон пробормотала Эля,--Ты здесь?—И чуть приоткрыла глаза.
--Здесь я,--дрожащим голосом сказала Нина Ивановна,--Спи, дочка.
И Эля уснула, блаженно улыбаясь во сне. Нина Ивановна заснула далеко за полночь, мучаясь тревожными мыслями и заливая подушку слезами. Проснулась она от ужасного крика.
--А-а!
Эля сидела на коленях у изголовья кровати и смотрела на мать, будто увидела чудовище в своем ложе. Нина Ивановна вскочила, хватаясь за сердце.
--Мамочка, это не сон?!—спросила Эля. И удивление, и бешеная радость, и бесконечное счастье—все бурным потоком перемешалось в ее сердце.
--Да что ты, детка. Я рядом, я приехала.
Они обнялись, плача и смеясь от радости.
--Что же случилось с тобой, дочка?—немного отойдя от бурных чувств, спросила Нина Ивановна.—Где моя сестра, что с ней ? Я ничего не знаю. Приехала вчера вечером, пошла к вам домой, а там чужие люди живут. Я—сразу на дачу, все молилась, чтобы вы и дачу не продали. Где бы я вас потом искала, что с вами, так и не узнала бы. Так где тетя Вера-то?
И Эля разрыдалась, уткнувшись в ее плечо. Потом, немного успокоившись, начала рассказывать. Мучаясь, рассказать ли всю правду, все-таки наврала, как и наврала Сяве, что новорожденная дочь померла. И о том, что хотела повеситься, решила не говорить. Зачем еще и этим травмировать маму? Да про клоуна-оберега не стала рассказывать, просто забыла о нем. Нина Ивановна слушала, качая головой и причитая все время:
--Это я , я во всем виновата…
Чуть позже и она поведала свою историю, тоже совсем не сладкую. Молодой ее муж Ёсик оказался хорошим подлецом, можно сказать даже –аферистом. Его родня, к которым они приехали,с первого дня приняли невестку в штыки. «Моложе не мог найти?—они криво усмехались ей в лицо, не скрывая своих эмоций.—Зачем нам русская?» Разговаривали они между собой только по-еврейски, почти с ней не общаясь. А муж не обращал на это никакого внимания, даже стал временами поколачивать ее и ходить на сторону. Нина Ивановна, не привыкшая к такому обращению, стала возмущаться. И после очередного скандала решила твердо уйти от него, подыскав комнату, которую сдавала одна русскоязычная старушка. Но когда она потребовала у него свои деньги, вырученные за проданную квартиру, то оказалось, что Ёсик уже распорядился с ними по своему усмотрению. Скрыв от нее, он купил на эти деньги автомобиль, оформив его на себя. Машина стояла в гараже, новенькая и еще не обкатанная. Тут-то Нина Ивановна и поняла, что окончательно влипла. Однако, он все же пожалел ее, выделив небольшую сумму на первое время. Так Нина Ивановна поселилась у старушки, с горем пополам устроилась в ателье, где шили элитные шторы, уборщицей. Почти все деньги уходили за комнату, но она умудрялась еще и копить на обратную дорогу домой, к себе на родину, твердо решив вернуться. Но время даром не теряла. Она присматривалась к технике шитья штор в свободное время, все чаще и чаще помогала портнихам, получая вознаграждение за свои труды. Питалась Нина Ивановна более, чем скромно, лишь бы ноги не протянуть, с усердием копя деньги. Денег хватило и на дорогу, и на подарки. Заговорив о них, она всплеснула руками:
--Чемоданы –то я так и не распаковала!
Нина Ивановна доставала платья и кофточки для Эли одно краше другого и всякую вкуснятину.
--А это придется носить самой.
Она прикинула на себя элегантное черное платье, вышитое бисером.
—Для Веры купила,--грустно вздохнула она, отвернувшись, чтобы дочь не увидела набежавших на глаза слез, дабы не испортить праздник.—Мы сейчас с тобой попируем, а потом пойдем на кладбище, навестим ее могилку и внучки.
--Какой внучки?—уплетая печенье, беспечно спросила Эля.
--Дочки твоей,--Нина Ивановна удивленно на нее посмотрела.
Эля чуть не поперхнулась печеньем, совершенно забыв о своем вранье.
--Ты просто забыла, что я бы пришлась ей бабушкой,--по-своему поняв ее состояние, сказала Нина Ивановна, и Эля согласно закивала.—Как хоть назвала ее?
--Ксенией,--сказала Эля, чувствуя как горький предательский комок подкатывается к самому горлу. «Я даже сама имени не дала своей дочери»,--подумала она, еле сдерживая набежавшие на глаза слезы.
Лишь только они накрыли стол из привезенных из Израиля яств, как в комнату буквально ввалился пьяный Сява с бутылкой самогонки в руках, небрежно завернутой в газету.
--Здрассте,--развязно сказал он и ощерился в глупой улыбке.—О, поляна уже накрыта!
Он , не дожидаясь приглашения, «упал» на стул, взял бутерброд с сыром.
--Ты что здесь забыл?—Нина Ивановна выхватила хлеб у него из рук.—Изуродовал жизнь моей дочери, мразь! Хотел навариться на чужой беде, без угла ее оставить. Чтоб твоего духа здесь не было!—закричала она, размахивая перед ним руками.
--Ах, вот вы как запели!—Сява встал в позу, подбоченившись.—Я, значит, мразь. А то, что я «скорую»вызывал, когда Элька рожала—это как? А то, что я из петли ее вытащил, когда она повесится хотела—это тоже в порядке вещей? Приехала бы ты сейчас на похороны дочери.
Нина Ивановна с ужасом посмотрела на Элю.
--Это правда?
Эля промолчала. Нина Ивановна подошла к ней и сдернула с ее шеи большой кусок пластыря. Увидев след от петли, медленно сползла по стенке.
--Бедная моя девочка,--проговорила она.
Сева, заметив перемену в ее настроении, даже приободрился, торжественно поставил бутылку на стол.
--Зря ты обо мне так плохо думаешь,--повеселевшим голосом сказал он.,--если бы не я, она бы тут…
--Если бы не ты, она бы не опустилась до такой степени,--гневно перебила его Нина Ивановна.—Да, ей было бы плохо, тяжело, но она бы нашла в себе силы жить дальше, но не такой жизнью. Родила бы живого и здорового ребенка и не стала бы лишать себя жизни хотя бы ради него .
Нина Ивановна говорила, чеканя каждое слово, и Эля вдруг поняла, насколько права ее мать. А ведь она действительно считала Сяву своим спасителем. Вернее, он внушил ей эту мысль.
--Значит, Сява уже не нужен. Использовали-- хватит, --сделал вывод парень с глубокой обидой в голосе. Он взял со стола свои драгоценные поллитра и поймал жадный взгляд Эли, провожающую бутылку взглядом и усмехнулся,--А с тобой мы еще встретимся.
Когда он громко захлопнул за собой дверь, мать встревожено посмотрела на дочь.
-- Никого не бойся, дочка, мы теперь заживем,--сказала она, обнимая ее.—Надеюсь, ты не продала мою швейную машинку?--она суетливо посмотрела по сторонам.—Где она?
--Я ее в подвал унесла,--успокоила ее Эля,--подальше от его глаз.
--Вот и славненько,--Нина Ивановна облегченно вздохнула.—Я займусь шитьем, буду принимать заказы, а ты хозяйством будешь заниматься. А сейчас давай-ка , наконец, позавтракаем.
После завтрака Эля начала примерять заграничные наряды и вдруг расплакалась, глядя на себя в зеркало. Все было как раз по ней сшито, красиво, супермодно, но ее распухшее от ежедневной выпивки, изможденное лицо портило всю картинку. Мать покачала головой.
--Но ничего, и это можно исправить.
Через какие-то полчаса, поколдовав над внешностью дочери, сделав ей макияж и красиво уложив волосы ,ее было уже не узнать. Вполне приличная девушка в модных шмотках глядела с зеркала на Элю. Она даже в ладоши захлопала от радости.
А потом они поехали на кладбище.
--Сначала навестим могилку моей внучки,--распорядилась Нина Ивановна.
И Эля растерялась. Она долго плутала между могилок, будто забыв, где находится ее «покойная» дочь, а сама судорожно соображала, как быть ей дальше. Мать подозрительно посмотрела на Элю.
--Что же ты, не помнишь, где она лежит? А ведь совсем немного времени прошло,--укоризненно сказала она.
И Эля, наткнувшись на маленький свеженький безымянный холмик, приняла отчаянное решение.
--Вот он, я точно помню.—сказала она.
--Давай тогда отметим его чем -нибудь, чтобы больше не искали так долго.—сказала мама. Она огляделась вокруг, нашла разбросанные вокруг кусочки от мраморной плитки и выложила из них большой крест на всю могилку, рядом положила четыре ромашки. Они молча постояли над могилкой, мать-- скорбя, а дочь-- терзая себя за вынужденное ужасное вранье.
--А как денег подкопим, так небольшой памятник ей поставим,--сказала Нина Ивановна.
Эля ужаснулась этих слов. Памятник—живой ее девочке! И уже хотела рассказать ей правду, но не решилась, побоялась, что мать возненавидит ее за то, что бросила своего больного новорожденного ребенка, отдала в «хорошие руки», можно сказать.
Нина Ивановна погладила холмик рукой, прочитала над ней молитву, а Эля так и стояла над ней, безучастная.
--Тебе что, совсем ее не жаль?—мать резко обернулась к ней.—Мало того, что не помнишь, где могилка собственной дочери, так и слезинку над ней не проронишь!
У Эли даже мурашки по спине пробежали от этих резких и холодных слов, брошенных в нее , словно камнем.
--Что ты, мама, я уже все слезы выплакала,--сказала она, и это было сущей правдой,--в душе у меня теперь такая пустота…
И мать снова поверила ей. На теткиной могиле, видя состояние матери, Эля отошла в сторону, чтобы не мешать ее«диалогу» с высеченным на мраморной плите портретом тети Веры. Гуляя по кладбищу и читая фамилии покойных, она неожиданно наткнулась на одну маленькую могилку ,на мраморной плите которой была надпись: «Черкасова Ксения Павловна». В первую минуту она запаниковала, а потом, присмотревшись к дате рождения и смерти девочки, поняла, что здесь покоится родная дочь Светланы. Она вспомнила, что именно этим именем , в честь своей умершей девочки, назвала она ее дочку. Могилка была ухоженной, еще стояли свежие венки, обмотанные черными лентами с надписью «Любимой доченьке от папы и мамы». Первой подленькой мыслью было снова обмануть маму, сказать, что нашлась могилка ее дочери, но она вдруг засовестилась, и так много вранья.
С кладбища мать с дочерью вышли обе подавленные, долго молчали. Дома Нина Ивановна обняла дочь за плечи и, глядя ей в глаза, сказала:
--Будем жить!
Она даже не догадывалась, что спустя некоторое время дочь, придя на кладбище тайком от нее, убрала камни с той могилки, чтобы мать не лила слезы над чужим холмиком.
Спустя некоторое время, они взялись за капитальную уборку, выносили хлам из дома, белили стены и потолки, мыли окна. Потом и перекопали огород, посадили картошку, лук, помидоры и побольше всякой зелени. Все вставало на круги своя. Сява их не беспокоил, побаивался, только зло посматривал через забор. Но все-таки, однажды Эля сорвалась . Когда мать уехала в город по делам, всевидящий Сява решил заглянуть на «огонек», предложив «расслабиться». Нина Ивановна приехала неожиданно быстро и застала выпивающих дочь с соседом. Казалось, что от ее вспыхнувшего гнева теперь не только на соседа , а теперь уже и на дочь, от этой парочки собутыльников-собеседников останутся только головешки.
--Хочешь жить такой жизнью—живи,--кричала она на Элю,--Переходи к нему, если считаешь, что вы друг другу подходите. Не думала, что ты у меня такая…,--она подыскала в уме слова и не нашла ничего лучшего, чем презрительно сказать,--такая слабая.
Это слово было хуже, чем ругательное в их семье. С Элиным отцом, ее мужем, она развелась именно из-за этой вот «слабости». Этого оказалось достаточно Эле, чтобы раз и навсегда «завязать» и с пьянкой, и с дружбой с соседом. После такой вспышки гнева матери Эля забеспокоилась –а что будет, если мама узнает, что она бросила свою дочь?! И Эля решила никогда и никому не выдавать свою тайну.
…Неожиданно «медвежья услуга» Сявы принесла и свои плоды, и очень даже приятные . В один из солнечных дней к ним явились с визитом пожилая чета, старик со старушкой.
--Мы-- по объявлению,--сказали они, едва поздоровавшись.
--По какому объявлению?—Эля с мамой недоуменно переглянулись.
--Вы дачу продаете?—осторожно спросил старик.
--А-а!—вспомнив, засмеялась Эля,--Уже нет.
--Жаль, а то бы мы предложили неплохой вариант,--вздохнув, сказал он.
--Какой вариант?—заинтересовалась Нина Ивановна.
--Обменять нашу двухкомнатную квартиру на вашу дачу. Хотим на старости лет пожить на земле.—Старик огляделся вокруг.—Но если вы передумали…
--Да нет, что вы,--засуетилась мама,--давайте с вами это обсудим.
И она потащила их осматривать свои владенья.
С этой минуты у них начиналась новая жизнь. Квартира у стариков, конечно, требовала косметического ремонта, но это их уже не пугало. Обмен быстро состоялся. Самое главное—у них была прописка, и Эля вскоре устроилась на работу няней в садик. Больше ее никуда не брали. С трудоустройством была большая «напряженка». А Нина Ивановна засела за швейную машинку. Заказов с каждым днем было все больше и больше. Они снова зажили по –прежнему, стараясь не вспоминать «старые раны».
Эле досталась средняя группа—детишки четырех-пяти лет. На работу девушка бежала с радостью. Собственно, ей не столько нравилась работа, сколько возможность возится с детьми—читать им сказки, вытирать их слезы и сопли, играть с ними в дочки- матери, слушать детскую бесконечную белиберду. Она словно компенсировала этим свою большую потерю.
С тех пор прошло около четырех лет. Новенькие появлялись в ее группе часто, но ни к одному вновь пришедшему ребенку она с самого начала не испытывала ничего подобного, как к Ксюше.
«ЧТО С ТОБОЙ, ПАПА?»
Эля стояла у окна и проводила пальцем по тыльной его стороне по стекающим по стеклу каплям. Слезы такими же струйками лились по ее щекам. Кто-то тронул ее за рукав. Она от неожиданности вздрогнула и оглянулась. Это была Ксюша.
--Тетя Эля, а вы почему плачете?—спросила она , участливо заглядывая в глаза.
--Это соринка в глаз попала,--быстро вытерев слезы, сказала Эля.
Девочка недоверчиво покачала головой.
--Когда дождь идет, мне тоже плакать хочется,--грустно сказала она.
--Почему?—Эля обняла ее за плечи, усаживая рядом с собой.
--Мою маму похоронили, когда шел дождь,--всхлипнув, сказала девочка.
Это было неожиданной и страшной новостью.
--Твоя мама умерла?—невольно переспросила она Ксюшу и почувствовала, как от волнения задрожали ее пальцы.
--Да, еще в прошлом году. Мы тогда все вместе в аварию попали. Мама за рулем сидела, папа газету читал, а я с этим клоуном игралась. Мы ехали на пикник, отдыхать. А потом на нас грузовик врезался,--она расплакалась.—Папа сильно покалечился, а я в окно вылетела, прямо на траву, но со мной ничего не случилось, один синяк на коленке и все. Мамочка сразу умерла.
Эля прижала ее к себе, чувствуя, что вот-вот разрыдается.
--Мне папа потом сказал, что это он меня спас,--девочка показала на клоуна.—Ведь обереги всегда людей спасают, да?—она заглянула в глаза Эли.—Вы плачете?—и вздохнула,--Вот и я плачу, когда дождь…
--Как звали твою маму?--спросила Эля, впрочем, уже предчувствуя ответ.
--Светой. А папа ее так смешно звал—Светлячком. Теперь он всегда грустный ходит, не улыбается. Некрасивый стал, худой. У него знаете какие волосы раньше были красивые и длинные!? А сейчас он почти лысый.—Ксюша доверчиво рассказывала о своей семье, видя, с каким интересом слушает его няня.—Он раньше мне песенки детские пел на ночь, а теперь не поет. Не может.
--Почему?—спросила Эля.
--Что-то у него внутри болит.
Их диалог прервала вошедшая в зал Евгения.
--Дети до сих пор спят?—удивилась она , взглянув на часы.—Уже 15 минут , как сончас прошел.
И они вместе поспешили в спальню, заохав, что обе прозевали время.
До конца рабочего дня оставалось целых три часа , и Эля с удовольствием думала , что все это время она проведет с дочкой. Но вскоре за ней пришла какая-то пожилая женщина.
--Баба Валя, а где папа?—забеспокоилась Ксюшенька.—Он сам обещал меня забрать.
--Папа твой в больнице. Ты у меня сегодня будешь ночевать.
--Как в больнице?—ахнув, в один голос спросили девочка и Эля.
Баба Валя отвела Элю в сторонку и тихо заговорила:
--Его «Скорая» увезла. Что-то с сердцем. А перед этим он ко мне подходил-- я соседка его по площадке-- попросил, чтобы я дочку взяла из садика. Адрес даже дал, вот,—она показала какую-то смятую записку. --Теперь не знаю что и делать с ней. У них же никаких родственников здесь нет. Если не дай Бог с ним что-то случится…
Решение к Эле пришло сразу, она даже ни капли не задумывалась.
--Вы знаете, пока ее отец в больнице, я сама о ней позабочусь. Вы мне верите? Я и в больницу к нему схожу, чтобы он не переживал. А пока девочка пусть поживет у меня. Можете даже в группу приходить, проверять. С ней все будет в порядке, уверяю вас!—Она говорила горячо, не замечая, что в порыве чувств трясет ее руку.
Баба Валя даже отпрянула от нее, оттягивая свою руку.
--Хорошо-хорошо,--сказала она вроде бы даже с облегчением.—Я вам верю. Но к Павлу в больницу обязательно сходите.
--Не беспокойтесь.—сказала Эля и вдруг заметила, что девочка стоит рядом и слушает весь разговор.
--Что с моим папой?—закричала Ксюша.
--А вот мы сейчас пойдем с тобой в больницу и узнаем,--сказала Эля дрожащим голосом, почувствовав, что у нее самой «дрожат поджилки».—Женя, останешься за меня?—крикнула она своей сотруднице.
Медлить не хотелось ни минуты. Объяснив ей в чем дело, она, схватив девочку, убежала. Евгения , конечно, согласилась доработать за нее. Ведь няня всегда была ее палочкой –выручалочкой.
Пока они нашли больницу и палату, в которой лежал Павел, прошло больше двух часов, и Ксюшенька вся извелась, ревя во весь голос. Эля и сама сильно переживала. В палату их долго не хотели пускать, несмотря на уговоры Эли. И только, когда девочка зашлась в истерике, их пустили.
Павел лежал , казалось, без сил, бледный с синими кругами вокруг глаз. Девочка кинулась к нему:
--Папочка, что с тобой?
--Не бойся, дочка, все нормально.—Он посмотрел на вошедшую следом за ней Элю.—Ах, это вы, Эля… А где же моя соседка?
--Я попросила ее, чтобы Ксюша пожила со мной, пока вы в больнице. Можно?—спросила она как-то даже заискивающе.
Павел посмотрел на нее долгим взглядом и ничего не ответил, а обратился к дочери:
--Доча, клоун твой с тобой?
--Да,--ответила Ксюша, с готовностью вытаскивая его из кармана.
Павел повертел его в руках.
--Эта игрушка вам ни о чем не говорит?—тихо спросил он, заглядывая ей в глаза.
Эля ахнула. Он знает! Но откуда?
Павел покосился на дочку.
--Нам надо с вами поговорить, Эля. Наедине.
--Хорошо, я приду через час. Оставлю Ксюшу со своей мамой и приду.—Эля почувствовала каким важным должен быть разговор.
--Я попрошу врачей, чтобы вас пустили.—сказал он.
Вошедшая медсестра начала их выгонять с палаты.
--Поговорили и хватит,--за ворчала она.
Дома она с трепетом представила Ксюшу своей маме, как свою воспитанницу.
-- Это новенькая девочка. Ее сегодня привели,--объяснила она матери,--Ее отец в больнице лежит. Девочка у нас пока поживет, хорошо?
Нина Ивановна села перед ней на корточки.
--Как тебя зовут?—спросила ее, улыбаясь.
--Ксюша,--ответила та и тоже улыбнулась в ответ.
Мать внимательно посмотрела на Элю.
--Прямо, как твою дочь.
--А у тети Эли тоже есть дочка?—удивилась девочка.
Эля даже растерялась. А Нина Ивановна только грустно вздохнула :
--Была.
--А где она теперь?—допытывалась Ксюша.
--Уехала далеко-далеко.
--Жалко, а то бы мы с ней сейчас поиграли,—вздохнула девочка.
Время уже было ближе к вечеру ,и Эля забеспокоилась, что ее не пустят в палату к Павлу, если будет слишком поздно, и она заторопилась.
--Мама, ты побудь пока с девочкой. Я—скоро.—сказала она, одевая плащ, хотя уж очень не хотелось в этот момент уходить из дома, раз представился такой случай побыть с дочкой. Но то , что знал о ней Павел было важнее всего. И она убежала, цокая по лестнице каблучками.
Ксюша зашла в зал, осматривая стены, мебель. Старинные часы на стене отстукивали время, покачивая маятником.
--У вас так тихо.—сказала девочка, глядя на них. В следующий момент ей, видимо, стало скучно.—А у вас есть игрушки?—спросила она.
--Нету,--Нина Ивановна пожала плечами. Откуда им быть!?
--А чем же ваша Ксюша игралась?— недоуменно спросила девочка.
--Наша Ксюша?—Нина Ивановна грустно покачала головой.—Она их увезла с собой. Давай-ка я тебя покормлю.
Ксюшенька даже оживилась:
--А что мы будем кушать?
--Пельмени.
Девочка радостно захлопала в ладоши.
За столом она макала пельмени в блюдце со сметаной, с удовольствием кушала. Нина Ивановна ,глядя на нее, все чаще ловила себя на мысли, что невольно сравнивает ее со своей Элей в пятилетнем возрасте. Мысль, что девочка похожа на ее дочь, не давала ей покоя. Она отгоняла ее от себя, как назойливую муху. «А ведь она по возрасту могла быть ее дочерью»--подумала Нина Ивановна. Ей захотелось тут же сравнить детскую Элину фотографию с Ксюшей. Пока Ксюша кушала, она вытащила старый фотоальбом , достала фото и чуть не выронила его из рук. Одно лицо! Что же это? Нина Ивановна зашла в зал, села на стул и лихорадочно стала соображать, обхватив голову руками. Все сходилось к тому, что Эля обманула ее, сказав, что дочь ее умерла. Но как это выяснить? И она решила серьезно поговорить с дочерью на эту тему, когда та вернется.
А Ксюшенька, наевшись, вытащив своего клоуна из кармана, защебетала:
--Хорошо, что ты у меня есть. Хоть папа и не разрешал с тобой играть, но больше не с кем.
«С кем это она разговаривает?»--подумала Нина Ивановна, заходя на кухню. Увидев игрушку в ее руках, заинтересовалась.
--Какой интересный клоун, сразу видно ручной работы.
Она вдруг вспомнила, что когда-то учила Элю мастерить клоунов, кукол, медвежат и прочую мягкую игрушку, и это была, несомненно, ее работа. Даже вот эти знакомые лоскутки, из которых был сшит костюм клоуна—от синего платья в горошек и красной шторы, тоже казались родными. Но она никак не могла вспомнить, когда же в последнее время Эля занималась этими подделками. Им всегда было не до этого.
--Откуда он у тебя?—спросила Нина Ивановна девочку.
--Не знаю.—сказала она.—Я его нашла в прошлом году в кладовке. Папа сказал, что он у меня был с самого рождения, только мама почему-то не давала мне его поиграть. Папа сказал, что это мой оберег. Я его всегда с собой ношу. Это мой лучший друг, только почему-то всегда грустный —она вдруг оживилась.—А вы знаете, у него даже душа есть! Я его когда купала, у него спинка порвалась, а оттуда сердечко выпало!
--Какое сердечко?—не поняла Нина Ивановна.
--А вот пощупайте, я его обратно положила и даже сама зашила,--похвасталась она.
Нина Ивановна пощупала клоуна. Действительно, что-то твердое было внутри, будто какой-то камешек. Больше она ни о чем не расспрашивала Ксюшу, уложив пораньше спать. Эля должна была вот-вот вернуться, а Нине Ивановне совсем не хотелось, чтобы Ксюша услышала их разговор.
«ОН УЖЕ НЕ ГРУСТИТ!»
По дороге в больницу Эля зашла в магазин, купила соки и фрукты для Павла и немного задержалась. Павел ее с нетерпением ждал, даже стал немного нервничать.
--Это вам,--Эля положила пакеты на тумбочку.—Чтобы быстрее выздоравливали.
Он благодарно улыбнулся.
--Эля, вы такая хорошая.—тихо сказал он.—Мне вам много надо рассказать.
--Только самое важное,--перебила его Эля, вспомнив просьбу врача сильно не беспокоить больного.
--Хорошо. Об остальном поговорим, когда поправлюсь. Самое важное,--согласился Павел. Он достал из-под подушки фотоснимок.
--Кого –нибудь узнаешь, Эля?—сознательно, он перешел на « ты».
Эля взяла фото. Это была семья—муж, жена и ребенок. Как она могла не узнать СВОЕГО Павла, лохматого, бородатого и счастливого, Светлану, которой «подарила» свое счастье и ее, свою кроху, Ксюшеньку, которой в то время было всего два годика!?
--Павел,это ты?—только и проговорила она.
--Да, это я, Эля ,--сказал он
Эля вдруг почувствовала, как из под ног убегает земля, как закружилась голова и услышала громкий крик Павла:
--Врача быстрее!!
Больше она ничего не помнила. Очнулась она от противного резкого запаха «нашатырки». Медсестра совала ей ватку, смоченную этой гадостью в нос.
--Ну вот, просили, чтобы больного не беспокоила, оказывается, сам больной ее побеспокоил.—услышала она смешок молодого врача—Не знаешь, кого первого и спасать. Вам легче?—обратился он к Эле.
Эля согласно закивала, чувствуя, однако, еще слабость. Ей дали стакан воды, после которого стало значительно легче.
--Больше никаких посещений!—строго сказал врач, обращаясь к Эле.—Вам пора.
Эля взглянула на Павла, в глазах которого читалась просьба о прощении, будто это он виноват, что с ней произошло.
--Я завтра приду,--сказала ему девушка и улыбнулась,--С дочкой.
То, что дома ее ждал серьезный разговор с матерью—этого она никак не ожидала. Ксюша спала на ее кровати, раскинув руки и по –детски сжав кулачки .Рядом на подушке лежал клоун. Нина Ивановна взяла его, тихонько вышла из комнаты.
--Это ты его мастерила?—спросила она.
--Да,--ответила та,--я ей подарила сегодня.—снова соврала она, краснея.
Мать вздохнула и даже не сказала, а будто приказала ей:
--А теперь рассказывай все начистоту. Это твоя дочь?
Эля всхлипнула. Она даже и предположить не могла, что мать признает в Ксюше свою внучку. Вернее, она даже об этом не думала в тот момент, когда забирала девочку к себе.
--Так ты меня обманывала все эти годы?—мама будто не спрашивала, а констатировала факты.
Эля опустила голову.
--Да,--тихо промолвила она.
То, чего она никак не ожидала, так необычной реакции матери. Она вдруг схватила Элю за руки и судорожно зашептала:
--Слава Богу, слава Богу, что это так случилось. Что не умерла наша девочка, а жива, здорова. Пусть ты меня обманывала все время, это ничего. На это были , наверно, свои причины. А теперь рассказывай, что произошло с тобой и нашей девочкой.
И Эля начала свою недосказанную историю, которую так долго скрывала. А когда очередь дошла до клоуна, мать ее вдруг перебила.
--Какое сердечко, говоришь, тебе тетка дала? Тот самый алмазный камешек, который я потеряла?
--Да, тот самый. Я еще удивилась, что ты его так долго искала, а он у нее дома спокойненько лежит.
Нина Ивановна схватилась за голову.
--Нехороший это камень, заговоренный, проклятый. Мне его одна армянка продала за бесценок. Я еще ходила, всем хвасталась, что совсем дешево купила его. А одна знакомая узнала его и рассказала, что у той женщины, которая его мне продала, сплошные неприятности происходили. И самое главное –не с владельцем камня, а с теми, кто окружал этого человека, его близких и родных. Самого же хозяина он оберегал. Армянка эта в тот год и мужа, и братьев, и отца потеряла. Я хотела избавится от камешка, выкинуть его на мусорку. Рассказала об этом сестре, а она же у нас атеистка. Во всякую такую чушь не верит. Пожалела, видно, алмазик и себе забрала. Выкрала в общем. Ах, Вера, Вера…--мать покачала головой.—Ну –ка дай сюда этого клоуна.
Эля подала. Нина Ивановна с каким-то остервенением буквально разорвала его, вытащила алмаз.
--Я знаю, что с ним делать.—каким-то неприятным оттенком в голосе сказала она, сжав его в кулаке.
--А как же игрушка?—растерянно спросила Эля,--Ксюша будет плакать утром.
--А мы ей нового клоуна сошьем, веселого. Еще лучше прежнего. А потом еще много- много игрушек. –Она достала ящик с лоскутками, чтобы не терять времени даром.
--Я буду шить, а ты рассказывай дочка.
И Эля рассказала все, вплоть до сегодняшнего вечера, когда увидела семейную счастливую фотографию Черкасовых.
Нина Ивановна даже шить перестала, открыв рот от удивления:
--Так Павел—это настоящий Ксюшин отец!?
--Настоящий,--заулыбалась Эля. –Я пока шла домой, все факты сопоставляла, откуда он знает, что Ксюша моя дочь. В тот день, когда он приехал к роддому ,и Светлана подошла к окну, я тоже машинально так подошла, и Павел увидел меня и узнал. Он ,конечно, давно знал, что я беременна от него была, Иришка сболтнула. И когда Светлана про меня рассказала ему, то он решение сразу и принял. Не сомневаюсь, что бедная Светлана так и не узнала, что Ксюша его родная дочь… А в обереги она не верила тоже, как и тетя Вера. Моего клоуна небрежно так отшвырнула тогда на койку, когда я ей его дала. И, пока Ксюша сама его не нашла, так и валялся у них в кладовке… Но как изменился Павел, мама! Он сильно болен. У него было предынфарктное состояние.
--Это все камень…—пробормотала Нина Ивановна.—через него все… Ну вот и клоун готов!
Эля взяла игрушку. Клоун улыбался во весь рот, до самых ушей. Но сшила мама его из таких же лоскутков—синего в белый горох и красного велюра, чтобы девочка ничего не заподозрила. Вместо алмаза она засунула в тельце круглую пуговицу и накрепко зашила шов на спинке клоуна, чтобы не дай Бог распоролся. Эля прижала его к груди.
--Вот дочка удивится! Как в сказке—был клоун грустным-- стал веселым.
И она не ошиблась. Утром, едва девочка открыла глаза, ручки ее сразу потянулись к игрушке. Перемену она в нем увидела сразу.
--Он вчера купался, да? Такой чистенький.
А потом, внимательно к нему приглядевшись , восторженно запищала:
--Смотрите, он улыбается! Он уже не грустит!
Ксюша закружилась в танце, прижимая его к груди. А потом, остановившись на минуту, задумчиво сказала:
--Я знаю , почему он улыбается.
--Почему?—Эля с матерью переглянулись.
--Значит, папа мой поправляется. Поэтому.
--Конечно, моя радость,--Эля прижала ее к себе, чувствуя как защемило сердце от таких слов.—Мы сейчас к нему пойдем в больницу, он нас увидит и сразу ему станет легче.
Благо, был выходной субботний день. Наскоро собравшись, Эля с Ксюшей вышли из дома. Нина Ивановна сославшись на дела , предпочла остаться, хотя вчерашним вечером сама хотела навестить Павла.
В реанимации Павла, к неописуемой радости Эли, не оказалось. Его перевели в общую палату. Дела явно пошли на поправку. Девочка , едва увидев отца, бросилась к нему, тряся игрушкой в руке.
--Папочка, смотри –клоун улыбается!—закричала она на всю палату.
Тот, взглянув на него, даже побледнел, но, встретившись глазами с Элей , все понял и тихо спросил:
--Зачем? Это же был оберег.
--Потом все объясню,--шепнула она ему на ухо.
Ксюшенька в это время по-хозяйски доставала яблоки, кефир и печенье из пакета.
--Это тебе, папочка, чтобы не болел. –а потом, вдруг прекратив суетится ,осторожно спросила.—А когда ты выздоровеешь, мы будем к тете Эле в гости ходить? Мне у них так понравилось.
Эля растерянно посмотрела на Павла. У нее и в мыслях не было, что после его выздоровления все пойдет по –прежнему: Ксюша снова будет жить вдали от нее и станет просто ее «рядовой воспитанницей». Она мысленно уже купила ей голубую кроватку, которую видела недавно в ЦУМе, нашила вместе с мамой прекрасные платьица, чтобы ее дочка почувствовала себя маленькой принцессой. Слезы чуть было не хлынули с ее глаз.
Павел взял Элю за руку, заметив перемену в ее настроении, заглянул в глаза.
--Спасибо тебе за дочку. Мы обязательно будем ходить в гости к…--он сделал паузу, как показалось Эле, преднамеренную.—тете Эле.
Павел пролежал в больнице еще две недели, каждый вечер с нетерпением ожидая дочку и ее мать. Как-то новый сосед по койке заметил:
--Какая у вас жена заботливая, Павел, и так вас любит. Видно невооруженным взглядом.—потом, помолчав, неловко спросил,-- А что, она не родная мать девочки? Твоя дочь ее все тетей Элей называет.
Павел даже стушевался. Не рассказывать же каждому встречному, что Эля –мама его девочки И сказал, отмахнувшись:
--Нет, не родная.
Но эти слова соседа будто его душу перевернули, заставили крепко призадуматься. Он отлично видел, как переживает Эля, как нежно прижимает к себе теплую ладошку дочки и как Ксюша тянется к ней, соскучившись за год по материнской ласке. Эля ни разу не заикнулась об их прошлых отношениях, вернее о той единственной в их жизни ночи, но он читал это в ее глазах, смотревших на него с глубокой не выраженной тоской. Он вдруг ясно почувствовал всю вину перед ней. Это он ее тогда предал, легкомысленно решив, что она сама разберется со «своей» проблемой. В то время было не до Эли. Он был неописуемо счастлив тем, что , наконец, его Светлана, которую он все же любил, хотя и погуливал иногда, забеременела. Но жизнь сделала такой крутой поворот, что даже дух захватило. После смерти их новорожденной девочки, впервые у него опустились руки, было такое чувство, будто кто-то залез в его душу и украл у него нечто самое ценное, ради которого стоило жить. И когда Светлана рассказала ему об Эле, у него будто что-то перевернулось. Он, конечно, видел ее в окне из машины и поэтому не стал выходить. Просто не хотел, чтобы Эля его заметила. А сам почему-то мысленно подсчитывал ее сроки. Выходило, что рожать Эля должна была только через два месяца. Он тогда облегченно вздохнул--значит, это не его ребенок. Но когда жена объявила, что ребенок Эли родился семимесячным, у него даже сердце ёкнуло. Вот оно, счастье, проскользнувшее мимо него. Решение созрело сразу, когда Светлана рассказала, как живет Эля и до чего она опустилась. Он передернулся от этих слов и, представив в каких условиях будет жить его дочка, буквально загорелся любыми способами забрать ее у матери. Единственно мыслью теперь было —как бы Эля не узнала, что девочка будет жить у родного отца. Он сознавал, что это подло. Но никакой любви и даже привязанности к Эле у него не было, и помогать ей вылезать из, мягко говоря, «навозной кучи» не было желания. Пусть сама выпутывается , а без ребенка ей будет даже легче справиться со своими проблемами. Он потом подивился, с какой легкостью Эля рассталась с дочкой. С Ксюшенькой пришлось потом долго помучится. Ее возили по дорогим клиникам, лечили ее почки у известных докторов, и радовались, как быстро поправляется их доча.
Теперь, спустя столько лет, он вдруг осознал, как поганенько думал о ней. Теперь он видел другую Элю—глубоко несчастную, беспомощную и давно простившую его, в общем-то приятную, молодую женщину, теперь страдающую уже от большой любви к нему и своей дочери. Он ясно понял, что Эля всегда любила его, вот такого—мотылька-однодневку. Две недели лечения прошли в душевных мытарствах. Павел присматривался к Эле, а больше прислушивался к своему сердцу, и сам не понимал себя , как он мог так низко поступить с таким «ангелом во плоти»--так он мысленно называл Элю. И в день выписки он , на радость Ксюши, которая запечалилась, что скоро уйдет жить домой, сделал ей предложение жить вместе. Таких счастливых глаз, полных слез, он не видел никогда. А дочка стояла рядом и весело смеялась, потом вслед за ней засмеялась и Эля и он впервые заметил, как они похожи—обе большеротые, кривозубые, с глубокими ямочками на щеках, у обеих чуть оттопыренные ушки, не красавицы, в общем, но бесконечно родные.
ТАЙНА РОЖДЕНИЯ
Прошло 12 лет. В свои семнадцать Ксюшенька вымахала выше мамы и папы. Она давно уже не называла Элю тетей. Незаметно для себя и далеко не сразу она стала звать ее мамой. Эля с Павлом решили не открывать тайну ее рождения .Как-то сам собой резонно возник вопрос—а зачем? Пусть дочка ни о чем не подозревает, она ведь итак счастлива. Но судьба снова сделала крутой разворот.
Стояла ранняя весна. Ближе к пасхе Эля и Павел решили посадить на могилках тети Веры и Нины Ивановны, которая к тому времени уже померла, саженцы молодых березок. Решили взять с собой и дочь. Пока Павел копал ямку около оградки, а Эля помогала ему, Ксюша решила «прогуляться».Неожиданно острие лопаты наткнулось на какую-то тряпицу.
--Что-то здесь завернуто,--проговорил Павел , вытаскивая сверток и разворачивая его. Это был тот самый грустный клоун.
--Боже, мама его закопала сюда!—воскликнула Эля и просунула палец внутрь спинки. –И алмаз здесь!—она вдруг вспомнила , мамины слова : «Я знаю , что с ним делать», вспомнила свой сон, отложившийся в памяти на всю жизнь—в ту ночь ей приснилась счастливая тетя Вера в черном платье, которое ей привезла мама из Израиля , с клоуном в руках, благодарившая ее за что-то. А за что, она так и не поняла. Теперь стало ясно, что мама закопала клоуна вместе с его «сердцем», отдала дань, так сказать, а вскоре и сама померла. Теперь они покоятся рядом, за одной оградкой. А между ними этот грустный клоун, их проклятие.
Как подошла дочь, они даже не заметили. Ксюша заглянула через плечо матери, увидела игрушку и ахнула.
--Это он…
Эля вздрогнула от неожиданности, а Ксюша уже тянула к нему руки.
--Не трожь!—вдруг в страхе закричала Эля, которой казалось, что даже прикосновение дочери к игрушке станет смертельным.
Ксюша машинально отдернула руки. А Павел , которому уже давно была известна вся эта мистическая история про этого клоуна, поторопился его закопать.
--В чем дело?—девушка испуганно заморгала ресницами. Родители в замешательстве молчали, растерянно посматривая друг на друга.
--Я хочу узнать, в чем дело,--настойчиво повторила Ксюша. –И хочу еще узнать, какое настоящее мое имя, фамилия и отчество.
Эля с Павлом переглянулись, не понимая.
--Черкасова Ксения Павловна.—Павел пожал плечами.
--Тогда вы можете объяснить мне, что означает одна маленькая могилка…
Она еще не договорила, а у Эли уже сжалось сердце от нехорошего предчувствия. А девушка уже вела их за собой по той тропинке , которую они с Павлом давно протоптали сами, ухаживая за той маленькой могилкой. Ксюша остановилась около оградки с недоумением и болью глядя на мраморную плиту с собственным именем, отчеством, фамилией , датой рождения и этой же датой смерти. Родители молча опустились на скамейку, взялись за руки, не проронив ни слова.
--Ну что вы молчите, скажите что-нибудь!—закричала Ксюша и, сев на корточки вдруг разрыдалась.—Это я, да? Это я?
--Что ты детка, ты же живая…О чем ты говоришь?—пролепетала Эля, гладя ее по голове дрожащей рукой.
--Надо ей все рассказать,--тихо , но уверенно сказал Павел.—Видно, уже пора.
Они посадили дочку в середину, между собой , чтобы ей было уютнее и спокойнее слушать эту тяжелую историю своего рождения, чувствуя рядом родительское тепло. Ксюша слушала, не веря, что все это могло происходить именно с ней. В руках она теребила клоуна—того самого, достаточно поистрепавшегося, но заботливо заштопанного Элей, боявшейся , что ни дай Бог, распорется какая-нибудь строчка и выпадет из нее большая пуговица, вместо алмазного сердца и кончится сказка в которую верила и до сих пор верит их дочка. С этим клоуном Ксюша так никогда и не расставалась, куда бы ни пошла. Теперь же Ксюша им вытирает набегавшие то и дело слезы с глаз, вместо носового платка. А когда рассказ закончился , она неожиданно сказала точь-в-точь, как ее бабушка, Нина Ивановна:
--Я знаю, что с ним делать.
Ксюша взяла у отца лопату, которую он забыл даже оставить на могилке, так и понес с собой, выкопала в изголовье могилки ямку, завернула клоуна в носовой платок и положила в ямку, будто похоронив.
--Там ему и место,--сказала она.