Командос 3

       

       Электропоезд мчался по побережью средиземного моря. Был сезон отпусков, за окном стояла чудная летняя погода, и весь курортный мир радовался жизни. Только группа молодых пассажиров в военной форме никак не вписывалась в окружающее великолепие и жила своей особой и специфической жизнью. В наших головах не было и мысли об отдыхе, - мы ехали к чему-то неизвестному и сложному, и каждый думал о своем. Вместо летних легких футболок и рубашек, вместо удобной летней обуви на нас была полевая военная форма и тяжелые солдатские ботинки. Рядом с нами лежали огромные солдатские мешки, за сохранность которых мы отвечали большим штрафом, а нашу личную свободу ограничивали суровый сержант и два капрала. Нельзя было почти все: звонить домой по мобильному телефону, ходить в туалет без разрешения, курить сигареты и пить пиво, выходить из электрички без команды, разговаривать на родном языке, если это не французский. Проще перечислить то, что было можно. Можно выполнять приказы и распоряжения тех, кто уже легионер, можно кушать то, что осталось от легионеров, можно ходить строем и петь военные марши. Все остальное наказывалось сразу и жестоко, и чтобы было легче выжить в таких условиях, в роте сами собой сколачивались национальные землячества, малые или большие, но всегда жесткие и нетерпимые к другим группировкам.
Еще в обезьяннике я близко сошелся с пареньком из Томска по имени Алексей, и в редкие свободные минуты мы непременно общались под сигаретный дым. В электричке мы тоже решили сесть вместе, хоть бы и под суровым взглядом сержанта. Нам было наплевать и на его свирепый шрам через все лицо, и на то, что все почему-то хотели устроиться у него за спиной.
- Ну и рожа у нашего сержанта, – тихо произнес Алексей, когда поезд отошел от платформы и набрал скорость.
- А ты что, только заметил что ли? – удивился я.
- Нет не только. Просто в обезьяннике это было в порядке вещей, а здесь, его шрам резко бросается в глаза.
- Да мы все в глаза бросаемся, посмотри, как народ от нас шарахается.
- Да это не от нас, от нашего запаха. В такую жару и в таких ботинках… представляю, как там ноги воняют.
- Да ладно тебе. Какая вонь, мы во всем новом, и берцы наши по сравнению с кирзачами просто тапочки.
- Только воняют эти тапочки точно так же, как и наши сапоги.
- Ну а что ты хотел? Мы же не на курорт собрались.
В эту минуту к нам подлетел капрал и, брызгая слюной, стал орать.
- Ферм та гель, клошар. Парле селемо франсе. Ту компрон? Что в переводе означало: заткни свою пасть, отребье. Говорить только по-французски. Ты понял?
Дмитрий посмотрел на этого чудика и, повернувшись ко мне, спросил:
- Чего это наша обезъяна взбесилась?
- Не знаю, чего-то про Францию орет, - невозмутимо ответил я, и обращаясь к капралу с дружеской улыбкой добавил.
- Че те надо милок? Шел бы ты в жопу, силь ву пле.
- Парле франсе. Тужур парле франсе – не унимался капрал и продолжал орать
К нам подошел второй капрал, который сносно говорил на русском, но с прибалтийским акцентом.
- Послушайте парни, вы сами пришли в легион, вас сюда силой никто не тащил, поэтому будьте любезны, не блатуйте пожалуйста. Русских и так тут не очень любят. Вы чуть что сразу в драку, а тут армия, а не зона.
- Да мы понять не можем, чего он орет. Скажи нам, и мы выполним – спокойным голосом произнес Алексей.
- Вы две недели на призывном пункте прожили и до сих пор простейшие фразы не выучили?
- Такие слова мы еще не знаем.
- Плохо, очень плохо. Трудно вам придется. Учите быстрее французский, а то всегда крайними будете. Он сказал, что говорить можно только на французском, а в поезде вообще лучше всего молчать. Теперь понятно?
- Теперь понятно.
- Вы не думайте, что рядом с вами переводчик ходить всегда будет, тут не детский сад…
Молчавший до сих пор сержант, указав на меня, произнес:
- Ном?(Имя)
Алексей вопросительно перевел взгляд на прибалтийского капрала.
- Он спросил его имя, – сухо перевел ему прибалт.
- Я назвал.
- Дебу. (Встать) – в голосе сержанта прозвучали жесткие нотки.
Прибалт покачал головой и пояснил.
- Когда говоришь со старшим по званию, ты должен встать и произнести свою фамилию, четко и внятно.
Я поднялся и сказал.
- Жестерев.
- Нет – покачал головой капрал. – отвечать нужно так – Энгоже волонтер Жестерев, мон сёржан. Повтори.
- Энгоже волонтер Жестерев, мон сёржан.
- Вот так, - и прибалт облегчено вздохнул.
Сержант, не выражая никаких эмоций, отвернулся к своему окну.
- И что это значит? – спросил я у капрала.
- А это значит что тебе жопа. Этот косяк твой он запомнил и теперь все четыре месяца драть тебя будет от всей французской души со всей любовью к России.
После этих слов прибалт ехидно улыбнулся и тоже вернулся на свое место.
Настроение у меня заметно ухудшилось. Еще бы! Даже не доехали до учебки, а проблемы уже начались.
- Может им челюсти сейчас поломаем, да и свалим на волю? – предложил Алексей.
- Да с удовольствием им всем рожи поразбиваю, но потом. Без документов и без денег нам не обойтись. Придется потерпеть пока, после нашей армии тут все равно лафа. Обмундирование супер, жратва тоже, а к солдафонству нам не привыкать.
- Ладно, поживем, увидим, - с тихой угрозой добавил Алексей, и капрал тут же снова заорал: - Э силонс (Тихо!) Гражданский народ испугано шарахнулся, а Алексей, безразлично поглядев в сторону оравшего, презрительно отвернулся к окну.
За окном манило очарованием роскошное побережье теплого Средиземного моря.
Спустя час электричка остановилась на перроне небольшого французского городка. Проверив наличие вещей и личного состава, сержант подошел к строю и спросил.
- Ки Жестерев? (Кто Жестярев)
- Ви мон сёржан (Да мой сержант) – хором заорали все заученно.
Удивленный, он стал о чем-то говорить с капралами, иногда тыкая пальцем в сторону строя.
В строю тихо шептались: "Ну,блин,теперь жди урока французского".
Так и вышло.
Неожиданно сержант повернулся и заорал на всех.
- Помп!!!
Знавшие команду упали на заплеванный асфальт перрона и приняли позицию для отжимания. Остальные стали крутить головами, пытаясь понять, что происходит. Таких было пять человек, и двое из пяти были мы. Тем, кто был в изготовке упора лежа, сержант разрешил подняться, а нам пришлось, обливаясь потом, долго отжиматься под счет капрала на раскаленном летним солнцем перроне.
Таким вот образом завершился мой первый в жизни урок французского языка, навсегда поселив в памяти незамысловатые армейские выражения и сложное чувство необходимости приспосабливаться к ним для элементарной самозащиты. Ведь впереди были четыре долгих месяца учебы французскому «военному мастерству».
Нас отвезли в часть, разместили, накормили и принялись муштровать. Я в полном снаряжении бегал кроссы длинною до 10 километров, по многу раз преодолевал полосу препятствий, по ночам делал марш-броски, рыл окопы, маскировался под местность, стрелял и взрывал без праздников и выходных.
Даже и теперь мне не хочется вспоминать эти тяжелые дни учебного подразделения французской армии, протекавшие под постоянным психологическим давлением. Но тогда, пройдя тяжелейший марш на выживание, измученный десятидневным походом по горам со страшными мозолями на ногах, тогда я, получивший знаменитое белоснежное кепи и отличительный нагрудный знак легионера, был попросту счастлив. Самое тяжелое было позади, и уже манило деньгами распределение по режементам в различные уголки планеты, где французский легион защищал интересы своей страны. Такие места есть в Южной Америке, где во французской Гвиане расположена площадка для запуска ракет, на Корсике, где дислоцируется элитная десантная часть французского легиона, и, конечно же, во многих африканских странах, бывших когда-то французскими колониями.

Липецк-Москва-Липецк
2008 г
В соавторстве с Олегом Губиным.