По телевизору показывали "их" войну и, как обычно, врали. В кадре бегал, шарахаясь от собственной тени, насмерть перепуганный корреспондент с микрофоном и выдыхал в него то, что ему по телефону внушил редактор, находившийся за тридевять земель отсюда.
Потом было кино, и детям очень нравилось, когда разрывы за окном удачно вписывались в канву фильма.
"Тук-тук-тук" – в дверь, "бух-бух-бух" – за окном.
Оставив их досматривать кино, Дмитрий уселся в коридоре с настольной лампой в ногах и принялся писать.
...Странник лежал на откосе – его голова была чуть выше уровня дороги – и наблюдал за проходившими и проезжавшими. В голове роилась тысяча мыслей. "Тебя никогда не отпустят эти, и не пустят к себе те" – помнил он слова матери.
Мать знала, что говорила. Еще она говорила: "Мы живем здесь, рожаем детей, но мы обречены". Он помнил каждое слово, даже после того, как она умерла. Особенно – после того, как она умерла.
Ему не надевали хомут на шею и не заковывали в кандалы. Но голод был страшнее и того, и другого.
Лачуга, в которой он жил с еще тремя такими же несчастными, едва могла их вместить. Стол казался им роскошью, сидели на лежанках, на них же и спали.
А утром им выдавали кому кирку, кому мотыгу и разводили на работы.
Иногда он поднимал голову и смотрел в небо. Он знал, что под этим же небом есть другая жизнь – за стенами этого проклятого замка...
...Фильм закончился, надо было освобождать место для детских постелей. Дмитрий поставил лампу к стене и убрал свою писанину.
Дети угомонились достаточно быстро, даже не пришлось ни на кого цыкать.
– Так что, пойдем завтра? – спросила Анна.
– А куда деваться. Хомяка-то кормить надо. Может, на обратном пути удастся купить хлеб.
Утром, заперев дверь на два замка – при такой двери от добрых людей и одного бы хватило – и наказав детям никому не открывать (старшему – десять), они отправились по, казалось, сто лет хоженой дороге.
... Странник всё глядел и глядел на дорогу. Чтобы оторваться от преследователей, надо было перебежать через тракт и подняться по холму к монастырю. Можно было бы дождаться темноты, но тогда ему не пробраться через кусты и камни.
По дороге без конца сновали всадники, громыхали повозки, тащились крестьяне.
И вот наконец он улучил момент, когда прямо перед ним образовалась пустота. Мгновенным рывком вскочив на ноги, он дикой кошкой пронесся мимо морд очередных лошадей.
Теперь наверх.
Он знал, что так же, как и он, за дорогой наблюдали его преследователи. Его преимуществом было, что они не знали, откуда он выпрыгнет. Но и он не знал, какое расстояние их разделяет.
Он карабкался вверх с остервенелостью бежавшего раба, каким он, собственно, и был. Хватаясь руками за кусты и спотыкаясь о камни, он лез к заветной цели – входу в монастырь.
Он был уже на середине холма, когда сквозь шум скатывающихся камней и хруст ломающихся веток услышал посторонние звуки. Обернувшись, он увидел их.
Они были другими, но они были такими же. И заставлял их его настигнуть тоже голод.
...Еда кончалась, а конца войны пока не предвиделось. Эти невеселые мысли вертелись в голове у Дмитрия. Анна, наверное, думала о том же. Но сейчас им надо было выполнить поручение. Поручено же им было кормить хомяка, оставленного на их попечение семьей друзей, уехавших в отпуск еще до начала внезапно начавшихся военных действий.
Проблема была в том, что их микрорайон был занят "этими", а микрорайон друзей был в руках у "тех". И надо было переходить через линию фронта.
Свист пуль над головой не то чтобы стал привычен, но не был достаточным поводом, чтобы вернуться. Даже если им не удастся купить хлеб, не могут же они оставить хомяка без присмотра.
Дойдя до переезда, они повернули направо, на длинную улицу, которая и была линией фронта со стороны "тех". Сразу за поворотом сидели измотанные войной ребята, мирно беседуя между собой. В первые дни войны они, или такие же, как они, всё пытались выяснить, не шпионы ли Дмитрий с Анной, и спрашивали, сколько там "этих". Дмитрий, как мог, объяснял, что они просто здесь живут и идут за хлебом. Дело кончалось проверкой документов.
Сейчас они просто поздоровались с сидевшими ребятами и пошли дальше.
В конце улицы был еще один пост, а за ним микрорайон, где жили их друзья. Среди солдат был и офицер. Дмитрий объяснил им цель их похода, показал документы и напоследок стрельнул у офицера сигарету.
Путь был открыт, и спустя некоторое время они уже открывали дверь квартиры.
...До входа в монастырь оставалось уже немного. Странник устал. Его прерывистое дыхание заглушало шаги преследователей. Он поминутно оглядывался. Представить себе, что он у них в руках, было невыносимо. Уже видна была дверь в каменной стене. Но и силы были на исходе.
И тут на помощь пришло Провидение. Увидев на своем пути огромный валун, Странник, собрав последние силы, столкнул его вниз. Не обращая внимания на донесшиеся снизу крики, Странник выбрался на окаймлявшую стену площадку и подбежал к входу.
...То, что в квартире что-то не так, они поняли сразу, но не могли понять что.
На полу в детской лежал разбитый горшок с цветком, вокруг была рассыпана земля, дверки шкафов были приоткрыты.
Они прошли на кухню, где был сделанный из оргстекла домик хомяка. Хомяк лежал бездыханным в углу своего последнего пристанища. Он не выдержал одиночества и постоянного грохота войны.
А цветок, видимо, упал просто оттого, что висел на окне на слишком тонких нитях. Заглянув в один из приоткрытых шкафов, Анна обнаружила, что он сверху донизу заставлен консервами; поборов в себе желание что-нибудь взять, Анна вздохнула, но Дмитрию ничего не сказала.
Они прибрались, соорудили из того, что попалось под руку, гробик для хомяка и вышли на улицу, затворив за собой входную дверь.
...Что было мочи Странник принялся колотить в дверь. Наконец она приоткрылась, затем больше, Странник увидел за ней привратника и одну из монахинь. Монахиня, схватив Странника за рукав, быстро втянула его вовнутрь, а привратник, столь же быстро захлопнув дверь, начал орудовать запорами.
Странник огляделся. Это была узкая комната, с одной стороны которой был стол привратника с горевшей на нем свечой, с другой же – круто вверх уходила винтовая лестница.
Монахиня, шепнув что-то привратнику, знаками показала Страннику следовать за ней и направилась к лестнице. Едва они начали подниматься, как снаружи донеслись глухие удары. Повернувшись к Страннику, монахиня ободрительно улыбнулась.
Подъем был долгим. Дорогу им освещали свечи, установленные на равномерно расположенных выступах в стене. Но наконец забрезжил дневной свет, и они оказались в просторной галерее.
– Я отведу тебя к матери аббатисе, – сказала монахиня. Пройдя галерею, они попали в длинный коридор с множеством дверей, в одну из которых монахиня постучала.
– Войдите, – послышался мягкий голос.
Открыв дверь, монахиня пропустила вперед Странника и затем вошла сама.
– Я привела его, матушка.
– Спасибо, сестра. Ты можешь идти.
Аббатиса была невысокой женщиной с еще не старым лицом, красоту которого затенял ее монашеский наряд. Глаза ее излучали доброту.
– Мы тебя ждали, – начала она. – Сестре Гертруде было видение, что сегодня ты постучишь в нашу дверь. Видимо, на то воля Божья.
Странник не верил своим ушам.
– Пути Господни неисповедимы, сын мой, – закончила аббатиса.
Указав гостю на стул, она позвонила в колокольчик.
– Сестра Клара покажет, где ты сможешь помыться, и даст тебе одежду. Ужин тебе принесут в келью, утром тебя проводят в город.
Она перекрестила его склоненную голову и препоручила заботам застывшей в дверях монахине с ключами на поясе.
...Они похоронили хомяка во дворе рядом с домом. Так же, как хоронили в те дни людей.
За хлебом уже идти не хотелось. Неожиданно возросшее беспокойство за детей гнало их домой.
На их пути был железнодорожный мост, под который им надо было спуститься. Они уже собирались это сделать, когда на дороге показался БТР.
– Спрячемся, – предложила Анна.
– Зачем? Они же нас видят. Значит, не будут стрелять.
Башня БТРа развернулась, и в их сторону ухнул выстрел. Дмитрий и Анна упали в растущие рядом чахлые елочки. Только потом до них дошло, что БТР стрелял в находившийся в двух метрах от них переулок...
...Странник шел по улицам города. Его поражали большие красивые дома, поражало обилие людей на улицах, раздававшаяся тут и там незнакомая речь. Лавочники открывали свои лавки. Начинали свою работу менялы. Кричали торговки снедью. Важного вида горожане что-то обсуждали на площади у ратуши.
Путь Странника лежал через город в Святое войско.
...С детьми всё было в порядке. Они бросились Дмитрию с Анной на шею, рассказывая, как они весело играли. Они еще не научились бояться войны.