«Ах, если бы я встретила человека подобного силой и мыслью Заратустре, всем существом кричащего о несовершенстве и тщетности моей, смешивающего последние высшие порывы мои с грязью, дающего тонкую нить надежды лишь за тем, чтоб снова втоптать душу в холодную жижу отчаяния под сапогом…
…мазохизм духа…
Если бы встретила я его…что тогда?
…а что мне оставалось бы – я бы ходила за ним по пятам, молчала и слушала…
...безмолвным призраком, внемлющим каждому слову, стала бы я. О, как знакома мне эта линия!! Не одного так я уже любила, и молчала , и преследовала, мечтая и не смея сказать слово, приблизиться…и только находя брешь в духе возлюбленного осмеливалась я говорить, и тем разрушала свою любовь, делая ее пустяковым увлечением.
…я спрашивала: « А уверен ли ты?». И догадываясь об ответе, знала уже опровержение ему. И любовь моя не парила тогда уже надо мной, покорно разинувшей рот небу в ожидание подачки ловя каждый обрывок мудрости ее. Теперь была она ниже меня и тем самым видела я всю картину ее, всё строение, все пути и все ошибки.
Нет, не я шагала ступенью выше, чаще любовь моя давала брешь. Впрочем ей от того не было никакого вреда, ибо в большинстве случаев мое существование оставалось для нее незамеченным, как впрочем и своя ошибка.
Сильные люди не любят, порой даже отказываются видеть ошибки, которые не могут исправить».
Пожалуй, стало немного легче. Негодующе-тоскливый крик чайника на плите дал знать, что она немного увлеклась. Черный чай. Обычный (впрочем, весьма дорогой и качественный), но все же просто чай. Знакомая, пожалуй, каждому с детства терпкость. Отчего-то сегодня хотелось строгости: в каждом движении, в каждой мысли, во вкусе любимого напитка. Что-то северное было в тучах за окном, в мокром асфальте. Даже сквозняк, казалось, пах полярными ветрами. Продрать глаза. Совершить гамму въевшихся, пожалуй, уже в костный мозг утренних обязанностей. Это напоминало даже не ритуал, а скорее медитацию, лишенную не только всякой мысли, но и всякого чувства. У двери что-то остановило ее.
Страх.
Невозможно! Ключи упали на пол. Невыразимое отвращение вызвала сама мысль о том, как скрежетнет, поворачиваясь в замочной скважине ключ, откроется дверь, приглашая отделить себя от знакомого и упорядоченного мира – Своего Мира – и хаос чужих чувств и мыслей поглотит столь жаждущую строгой гармонии душу.
Кошка, спящая на кресле у двери, вопросительно повернула голову на звук, но тут же с беспокойством перевела взгляд на хозяйку.
- Ничего страшного, - трудно сказать, кому из них были адресованы эти слова. Капли холодного пота пробили бледность виска.
Закрыть глаза, «Просто ни о чем не думай, делай то, что должна» и.…Открыть дверь!
Вынырнуть удалось только к восьми. Вторые сутки без сна сказывались, но северные сквозняки продолжали свое удивительное влияние. Со стороны это смотрелось, пожалуй, карикатурно. По крайней мере, кошка смотрела на происходящее с явным сарказмом. Единым порывом приведя дом приведя дом в идеальное состояние, пообедав по всем правилам этикета и чуть л инее с ресторанным лоском, она поправила прическу и завалилась спать как была в строгом костюме и туфлях.
Пробуждение вскрыло сладкую дрему как всегда к полуночи. Кошка требовала внимания. Голова раскалывалась, как после доброй пьянки. Мысли вели себя примерно так же, как кошка – назойливо терлись, мурчали и скребли сознание, явно просясь наружу. Хотелось вспоминать, систематизировать, делать выводы. Хотелось снять эти чертовы туфли, в конце концов. А вот кормить кошку совсем не хотелось.
(недописано)