Пересказывать сюжеты фильмов Дэвида Линча, конечно, последнее дело. Это вообще довольно глупое занятие – рассуждать о сюжетах. К тому же, режиссер, снявший, как минимум, два главных фильма нашего времени, никогда не отличался последовательностью повествования. В «Синем бархате» размеренный быт американской глубинки разрушался найденным в траве ухом, при этом сама история, по своей сути, была хоть и магической, но реалистичной. Но уже в фильме «Шоссе в никуда» разобраться совсем не просто, да и стоит ли. Эта головоломка так и останется неразгаданной. И бросьте камень в того человека, кто скажет вам, что первая часть «Малхолланд-драйв» – это сон, а вторая – реальность. Здесь нет и не может быть никакой реальности, а слова не значат ровным счетом ничего.
Упомянутые фильмы, по сравнению с «Внутренней империей», – это какая-нибудь «Алиса в стране чудес». Она, к слову, помянута здесь совсем не зря. Без всяких предисловий и объяснений свой последний и лучший фильм Линч начинает совсем не с бытописания рядовых американцев, а с самых что ни на есть кроликов. При этом кролики чувствуют себя в кадре вполне уютно: пьют чай, смотрят телевизор, занимаются уборкой – да и вообще, довольно прекрасны. В их параллельный мир очень просто попасть: достаточно нажать на кнопку пульта вашего покрытого пылью телевизора, но путь обратно будет очень долгим, практически, как у Алисы.
Этимологию сна в мировом кино изучали многие, начиная с Чака Рассела в третьей части «Кошмара на улице Вязов», продолжая Стэнли Кубриком в «Широко закрытых глазах» и заканчивая, к примеру, Мишелем Гондри. Но никто другой не делал это столь естественно и изысканно, как сделал это Дэвид. «Внутренняя империя» – не экранизация чьих-то снов. Она сама и есть сон – твой самый лучший в мире сон. Это напоминает, кажется, наркотический трип – путешествие по глубинам своего подсознания. Аналогичный эффект в искусстве вызывал разве что альбом «Сто лет одиночества» Егора и Опи…евших.
Когда вступают финальные титры и на экране начинает петь обаятельная афроамериканка, возникает единственное желание и страх того, чтобы киномеханик ни в коем случае не нажал на кнопку «стоп» и не выключил проектор, тем самым разрушив ощущение счастья, к которому нас неведомыми тропами вели эти три часа. Но если вдруг голос на ухо прошепчет: «Просыпайся, фильм закончился», а сзади раздастся громогласное «Встать» и рота солдат, как в «Астеническом синдроме» Киры Георгиевны Муратовой, покинет зал, это отнюдь не вызовет удивления.
2007