Как-то в поисках еды я как-то забрёл на территорию летнего кафе. Здесь можно было надеяться на какие-нибудь объедки: подгоревший шашлык, непрожаренная котлета, кусок хлеба или пирожка, наконец. За столиками сидело несколько компаний и никто пока уходить не собирался. Делать было нечего. Жара стояла такая, что лишний раз шевельнуть лапой было лень. Идти никуда не хотелось, и я занял наблюдательный пост. Примостился я под одним из свободных столиков, там наблюдалась хоть какая-то тень. С одной стороны сидели черноволосые мужчины, от которых резко пахло потом, несвежей одеждой и чесноком. Все их разговоры крутились вокруг фуры с арбузами, которую пригнал Гиви, и взяток гибэдэдэшникам и ментам. Ещё они говорили, что сняли тёлок, но признаюсь, тут я их не понял. Всё равно, слушать их было неинтересно, и я повернул голову к двум молодым женщинам. Вот их стоило послушать. Они говорили о собаках. Насколько я понял, у одной из них была старая коллюха, у которой обнаружили раковую опухоль, и хозяйка никак на могла решить, что делать – усыплять или ещё пытаться оперировать.
-И что ведь обидно, два года назад обращались в клинику, показывали эту опухоль. Может мы, конечно и не сразу её заметили, уж больно Рутка лохматая, и по животу её никогда не гладим, но всё-таки шишка была ещё маленькая, размером с фундук. И нам сказали, мол, оперировать поздно, собака старая, операцию вряд ли выдержит. А сейчас у неё опухоль вскрылась, из неё вечно что-то сочится, Рутка постоянно мордой в живот – лижется и лижется. Позвали мы врача домой, а он и говорит, что тогда как раз и надо было резать, как правило, собаки переносят операции хорошо. Да и девять лет ещё не возраст. А сейчас у неё уже метастазы пошли. Если раньше в одной молочной железе было, то сейчас, как минимум, в трёх, и всё в разных местах. Делать три операции очень тяжело и для нас и для собаки, тем более что потом ещё и кастрировать, по идее, надо, чтобы снизить риск развития новых опухолей, они только у некастрированных возникают. Да лет ей теперь не девять, а одиннадцать. Пока серию операций сделаем, тут и выйдет её жизненный срок. А смотреть, как мучается - невозможно.
-А что вам врач советует? – задала резонный вопрос вторая женщина.
-А он говорит, что решить можем только мы, исходя из наших финансовых, временных и моральных возможностей. Единственное, что он просит, это не издеваться над собакой, когда ей станет совсем плохо. Один из возможных вариантов – это вырезать только самую большую опухоль, которая сейчас ей приносит страдания, остальные не трогать. Пока они вырастут, может организм исчерпает свой запас и она умрёт по другой причине.
-Мне кажется, так и надо сделать. Сам подход врача мне нравится, он ищет оптимальный вариант, а не безапелляционно заявляет, что вам нужно делать.
-Так то оно так, но знаешь, как трудно решиться. И усыпить не могу, она же мне детей вынянчила, я и в магазин, и в поликлинику за номерками спокойно убегала. А чем мы ей платили? Вечно в делах, в заботах, закрутишься, как белка в колесе, иной раз и не покормишь толком, так кинешь чего-нибудь, и погулять всего на десять минут выбежишь, да и то два раза в день. А она всё терпеливо сносила, и только радовалась, когда мы ей хоть немного внимания могли уделить. Не смогу я её усыпить, - женщина заревела.
-Ну, тогда тем более решайся на одну операцию, что ты при этом теряешь? Если она не выдержит, то усыплять не придётся. А если операция пройдёт успешно, то совсем здорово. В любом случае ты свой долг перед ней выполнишь, ты сделаешь, что можешь. Знаешь, у моей бабушки была дворняжка, тоже опухоль у неё нашли. В советские времена про всякие там операции особенно не думали, впечатление было, что установка официальной ветеринарии была стремиться к как можно меньшему поголовью собак и кошек. Основным методом лечения было как раз усыпление. Бабушка догадывалась, что в ветлечебнице ей не помогут, долго тянула. А опухоль стала уже совсем огромной. Приходит она к врачу, а тот ей естественно говорит: «Рак. Усыпляйте». Она, конечно, в слёзы, а он на неё надавил, стал плести ей про вирусную теорию рака. Якобы все в семье могут этим раком заразиться, а у вас есть дети и внуки. Она ревёт, он берёт поводок, ведёт собаку в другую комнату, там делает ей укол и тут же показывает бабушке мёртвую собаку. Я помню, как мама её потом валерьянкой отпаивала. Бабушку, конечно, а не собаку. Прошло несколько месяцев, сидим мы смотрим телевизор, чай пьём. Вдруг что-то скребётся. Мама мне говорит: «Ната, прекрати баловаться». А я ничего и не делаю. Тут мы слышим, снова скребётся. Вроде в дверь. Открываем – стоит та самая собака, живая и невредимая и нам хвостом виляет, визжит от радости. Бабушка в обморок хлопнулась, ведь она её своими глазами мёртвой видела. Я же только радовалась. Мне то наврали, что её в больницу отдали, лечить будут. Я и сунулась в первую очередь ей под живот. Смотрю, опухоли то и нет. «Вылечили» – кричу. Тут и у мамы ноги подкосились.
Взрослые потом долго обсуждали, как такое могло случиться. Из этих обсуждений я и поняла, как всё было на самом деле. А они решили тогда, что одно из двух: либо это другая собака, необычайно похожая, либо ту до конца не усыпили, просто обездвижили. Трупы тогда при каждой ветлечебнице скидывали в большие мусорные ящики, раз в неделю их забирала труповозка и увозила на завод мясокостной муки. Видимо, собака очнулась, выпрыгнула из ящика и пошла искать дом. Пока добиралась – голодала, и цель у неё была дойти до дома, найти хозяев. Вот организм и мобилизовался. Я уже когда выросла, стала интересоваться случаями спонтанного излечения от рака. У людей они описаны, а у животных я не встречала. Хотя если заняться этим вопросом серьёзно, может что и можно будет накопать.
-Так что, ты предлагаешь дать ей снотворного и выбросить на помойку в другом конце города? – обиделась хозяйка коллюхи.
-Нет, я предлагаю тебе прекратить истерику и послушать врача, уж коли вам попался умный человек. А сейчас пора собираться, скоро мой с работы придёт, надо ужин готовить.
-Пора вылезать, - подумал я, - может чего и обломится. Так оно и оказалось. За разговорами они не съели целых полватрушки, а сосиску в тесте только надкусили. Я их понимаю, сосиски действительно гадостные, но в моей ситуации выбирать особенно не приходится. Я скорчил умильную морду, показывая глазами на стол. Они рассмеялись и отдали мне сию божественную роскошь, и даже картонную тарелочку подставили. Спасибо им, грязное и пыльное я есть так и не привык, а вот сам факт поедания объедков у меня теперь никаких отрицательных эмоций не вызывает. Надеюсь, ни от кого я ничем не заражусь, пускай там по телевизору народ пугают ростом заболеваемости туберкулёзом. Как говорил мой хозяин Гриша, надо свой иммунитет иметь. Заморив червячка, я лёг неподалёку подремать. История дворняжки мне не давала покоя. В, казалось, безысходной ситуации она выжила. И исцелилась впридачу. У неё была цель. А какая цель у меня? Гриша погиб, мой мир обрушился. Казалось, я от его смерти не оклемаюсь никогда. А сам уже через неделю отодрал при всём честном народе пуделиху. А потом лазал в окно к чау, но это у меня, видно, наследственное, к бабам через окно лазать. Всё, хватит! Разговелся, и ладно. А то мною вместо мозгов скоро основной инстинкт будет управлять. А люди ведь неправильно думают, что основной инстинкт половой. Самый главный инстинкт выживания. Если стресс настолько силён, что под его тяжестью можно погибнуть, мозг выбирает себе защиту. И в моём случае он выбрал переключение на любовь. С пуделихой, ясный перец, любви никакой не было, а вот чау меня покорила. С ней бы я не отказался встретиться ещё раз, и желательно неоднократно. Ах, какая сука…! Но встреча с ней разве главная цель в моей жизни? Был любимый хозяин - и моей целью было жить так, чтобы ему было весело. Если б мне кто сказал тогда, что самой главной моей задачей было охранять его! А сейчас? Какая сволочь лишила меня хозяина? Он был мировым парнем. Следы убийцы я потерял на магистрали, видимо он поехал на машине. Стоп! Но запах то я помню! Если этот человек в городе, я могу его найти. А где? Все автобусы, троллейбусы, маршрутки и трамваи так или иначе довозят своих пассажиров до станции метро. В само метро меня могут и не пустить, но попробовать можно. Гриша меня как-то раз проволок, на пикник с собой взял. Снял с себя куртку, накинул её на меня, капюшон нацепил мне на голову. Поднял, мужик он был нехилый, пронёс через турникет, на руках держал всё время, пока мы ехали по экскавато…, тьфу, по эскалатору вниз. А на пол спустил только когда прошел мимо нижней дежурной. А его друг Юрка Смирнов поступал ещё проще: свою овчарку Бонку сажал у входа в метро, сам проходил через контроль, а потом свистел. Бонка юркала через турникет понизу, её если бы и заметили, то остановить не смогли бы. Так что попасть в метро задача вполне посильная, можно и на пересадочных попробовать посидеть, там народу уйма. Станций не так уж и много. Если я буду дежурить по очереди на каждой, то рано или поздно убийца пройдёт мимо меня. А что я буду с ним делать? Загрызу? С превеликим удовольствием! Ладно, там видно будет. Сначала надо его найти, а потом посмотрим, что с ним делать. Тем более, он меня в лицо не знает. Я и то не знаю, как он выглядит, а вот запах… Он что угодно мог с самоубийством подстроить, людей легко обмануть, особенно, когда они обманываться рады. А я ни секунды не сомневался, что в доме побывал чужой, и что именно он надел верёвку на Гришину шею. Ну что ж, с сегодняшнего дня и начнём. Какая здесь станция метро поблизости? О, вспомнил! Как называется не знаю, никто мне её не называл, но толпа там жуткая.
И я начал нести вахту. Я взял за правило на каждой станции дежурить по два дня. Плохо было то, что приходилось отвлекаться на добывание пищи. Каждый раз надо было искать новые урожайные места, ведь я переходил с места на место. Когда надоедало сидеть или лежать я совмещал полезное с приятным, вставал и прошвыривался по окрестностям. В первую очередь я обходил всякого рода забегаловки. Иногда везло. Однажды на моих глазах женщина слегка притормозила около торговки пирожками, и та начала её уговаривать, домашние пирожки, вкусные и т. д. и т.п. Женщина всё ещё сомневалась, но уже спросила, есть ли что-нибудь не с мясом. И я её прекрасно понял, в продающихся пирожках чего-чего, а мяса почти никогда и не было. Их вполне можно именовать «пирожки с булкой, политой тухлым мясным соком». Торговка начала нахваливать то, что у неё было, и женщина позволила себя уговорить. С пирожком она отошла в сторонку, откусила, мужественно попыталась прожевать, но не смогла. Деньги свои назад она требовать не стала, а зря. Пирожок на виду у продавщицы она выбросила, хорошо, что в салфетке, и не запачкался даже. И хоть он был из затхлой муки и с такой характерно общепитовской капустой, которую дома приготовить можно, наверное, только если мечтаешь кого-нибудь отравить, я слопал его за милую душу. Правда, не облизывался. Вот бы чего повкусней!
Может мне взять на вооружение чужой опыт? Тот же Юрка Смирнов рассказывал про свою Бонку: - Это ещё та шлында! Стащить съестное для неё – святое дело. Всегда всё приходится прятать. Мы уже знаем её грех и прячем всё автоматически. Но на стоянке на озере она превзошла саму себя. На костре в кастрюле варилось мясо. Так представляете, эта заразина подняла крышку, вытащила мясо из кипящей воды и слопала его! Мы на пять минут всего отошли, приходим, а она косточку догрызает! И даже ожогов не было.
А друг его рассказывал про собаку своей тётки.
-Хреновая такая кавказица, ни рожи, ни кожи. Тощая, облезлая, для кавказицы мелковатая, заглистованная по жизни дальше некуда. Семья была поддающая, старший сын, мать и её периодически меняющиеся мужья, все пили, когда не были подшиты. Алкашка алкашкой, а мужья у неё были исключительно законные. Пока со старым мужем не разведётся и свежий штамп о браке не поставит, с новым в постель не ложится. Человек восемь было этих мужей. Один умер, а остальных она бортанула. Что удивительно, хозяйкой она была великолепной, коли не в запое. И постирает, и погладит, шить умела, готовила, заготовки всякие делала. Либо мужей заставляла зарабатывать, либо сама стояла на парапете.
-Это на панели, что ли? – вмешался Юрка.
-Да нет, у метро приступочек такой, парапетом называли, там тётки стояли с палёной водкой и с сигаретами, продавали тем, кто отравиться не боялся. Красные шапочки помнишь?
-Ха, можно подумать я эту красную шапочку не пил, душевно шла, когда больше выпить было нечего. Не хуже рояля. Так что там кавказица? Вряд ли она Бонку может переплюнуть.
-У неё было другое амплуа. Вечно голодная, она заходила в магазин. Помнишь, раньше мясо на прилавках лежало, а часть в холодильнике. Сейчас то без холодильника не держат. Она заходила в магазин, осторожненько так ходила. Какое небо голубое и всё такое, потом делала бросок к прилавку, хватала кусок побольше и дёру. Так продавцы её убить были готовы. А она попасёт какой-нибудь магазин, доведёт всех до белого каления и переключается на другой. Умная была стерва.
Насколько я понимаю, они занимались элементарным воровством. Людей за это сажают в тюрьму. Сидят они, бедные, в клетках, еду им подают через маленькое окошечко и в туалет ходят тут же. На прогулку их выводят ненадолго и строем, под конвоем. А если собаки живут в таких же условиях в служебных питомниках, это считается не лишение свободы, а очень пристойное существование. Но я принципиальной разницы не чувствую. То ли дело собаки, живущие со своими хозяевами. И сыты, и поговорить есть с кем, и погулять выведут, может быть даже без поводка. Или как я сейчас – свободен, как ветер в поле. Но от хорошего хозяина я бы не отказался. Особенно, если б он не ограничивал мою свободу, и как было бы здорово, если бы он ещё и понимал меня. Что греха таить, Гришаня хоть и был изумительным хозяином, ему до конца понять меня было не дано. Что уж тут поделаешь, коли у меня необычно тонкая для собаки натура и совершенно феноменальный интеллект. И всё это при такой же феноменальной скромности. При уникальном наборе способностей никому про это не говорю, не требую всемирного признания. А себе то уж можно в этом признаться.
Мне ещё повезло, что я оказался на улице летом. Жару легче переносить, чем стужу. А к зиме я должен или адаптироваться, или найти хозяина. Бывают же страны, где круглый год лето! Представляю, каково южным жителям жить у нас зимой. Пишет негр письмо домой: - Пока зима была зелёной, было ещё ничего, но когда она стала белой…! Так вот и мне придётся туго, когда зима станет белой. Хорошо выйти на снег из тёплого дома, побегать, порезвиться. Порыться носом в снегу. Можно повалить хозяина, он не обидится, будет возиться со мной. Потом встанет, отряхнётся и всё. А ещё лучше поехать кататься на лыжах. Я, естественно, бегал, а катался Гришаня, но от этого мне было ещё веселей, по крайней мере, наши скорости уравновешивались. А в марте, когда я достаточно подрос, Гришаня смастерил мне шлейку. Сначала он пытался купить в магазине, но всё были не такие, как нужно. Вот он и принялся сам за дело. Шлеечка получилась мягкая, удобная, да и как могло получиться иначе, если её делали любящие руки? И когда мы в очередной раз выехали за город, Гриша надел лыжи, пристегнул к шлейке поводок и сказал: - Вперёд!
И я помчался! Это было ещё веселее, чем просто бегать рядом с лыжнёй. Эх, прокачу! Гриша был худеньким и невысоким, буксировать его было легко. Душу грело сознание того, что я доставил хозяину удовольствие. И потом, это так приятно осознавать себя полезным. Я работаю. Пусть я ещё не зарабатываю, но слыхал, что некоторые собаки умеют и это. Пусть меня научат. Глядишь, и хозяину бы помог.
Деньги - интересная субстанция. Гриша целый день работает. Насколько я понимаю, на работе его ценят. Опытный специалист, дружелюбный, ни с кем не конфликтует. А зарплата такая, что ничего лишнего себе позволить не может. Он и рад бы кормить меня чистым мясом, но карман не позволяет. Ему ещё надо помогать матери и дочке. Я знаю, он мечтает о машине. Но всё, что он смог сделать, это наскрести на права. Ходит теперь на занятия… Да что это я, так и сбрендить недолго. Лежу тут, размечтался, воспоминания, видишь ли, нахлынули. Совсем забыл, что Гришани теперь уже нет.
Месяц назад я был глупым девятимесячным щенком. Весёлым и беззаботным. Даже мой дар не смог наложить на меня отпечаток. Я любил носиться с другими собаками, не заботясь об их интеллекте. За месяц бездомной жизни я повзрослел на год. Что больше повлияло, горе от потери хозяина или необходимость думать о хлебе насущном, я не берусь судить. Факт остаётся фактом – я не тот, что прежде, спокоен и рассудителен. И игры меня теперь не интересуют. Или почти совсем не интересуют. Из щенка я превратился во взрослого кобеля. Не хватает матёрости, но это придёт само собой попозже. Что поделаешь? Тело не успевает за мозгами. Юношеская стройность и подвижность вряд ли меня испортят.