Я захотела его соблазнить, как только в первый раз увидела. На третьем курсе. Он вел у нас социологию. В смысле, не так соблазнить, чтобы… ну, вы понимаете, а так… ну, вскружить ему голову, просто, ради собственного удовольствия. Ну и началось. Я использовала весь кондовый арсенал «женских штучек» - чулки в сетку, туфли на шпильке, короткие юбки, глубокие декольте, томно-равнодушный взгляд и распущенные вовремя (и главное эффектно) волосы. Я была красивая, но училась плохо. Умна, но ленива чертовски. Правда, за красивые глазки и редкие, но триумфальные выступления на семинарах меня до сих пор не отчислили.
Рисую в тетрадке ромашки, ловлю на себе его взгляд – пронзительно синий из-под темных бровей. Ему, наверное, тридцать пять-тридцать семь, высокий, поджарый, смуглый. Брюнет. У нас его окрестили Люцифером. За некий присущий ему обворожительный демонизм. Не знаю, кому первому в голову пришла эта идея, наверное, Семену Андрееву, он тот еще поэт. И вот Люцифер чертит на доске какие-то таблицы, его низкий голос электризует воздух вокруг моего возбужденного весной тела. Начинаю ловить себя на мысли, что мне уже не все равно. Наши переглядки вдруг стали меня взвинчивать, в животе что-то предательски сжималось, и я опускала ресницы, стараясь придать своему лицу выражение крайнего безразличия.
- А как ваша курсовая? – я не сразу поняла, что вопрос обращен ко мне. Меня как током ударило. Ну, конечно! О, Боже!!
- Что?
- Я спросил, Карина, как продвигается ваша работа, - более мягко сказал он, по своей обычной привычке присаживаясь на край первой парты, которая всегда оставалась свободной по каким-то неясным обстоятельствам.
- Я не совсем поняла тему, - нашлась я, нервно сплетая и расплетая под столешницей мокрые пальцы. – У меня есть пара вопросов.
- Что-то поздно вы спохватились, - недоверчиво улыбнулся он, покачивая ногой. – На следующем занятии у нас семинар по вашей теме. Подойдите после лекции.
Почему-то я испугалась. Мне захотелось прикрыть свою обнаженную донельзя грудь, срочно достать где-нибудь джинсы. Остаток лекции я старательно не смотрела на него, но чувствовала его внимание всем своим существом. Я надеялась, что он забудет. Поэтому с равнодушным видом начала собираться. Его голос настиг меня у самых дверей.
- Карина! Останьтесь на минуточку. Задайте свои вопросы.
Я оглянулась. Он снова сидел на краю стола, крутя в пальцах изящный «Паркер». На мизинце у него поблескивала золотая печатка.
Я прикрыла дверь за ребятами и подошла.
- Садитесь, - властно сказал он, не меняя положения тела. – Что вам не понятно?
Я помолчала, собираясь с мыслями. В такой непосредственной близости мы с ним еще никогда не были.
- Карина? У меня мало времени, - он сел напротив, заложив ногу на ногу.
- Ну…
- Карина, скоро сессия. Я не смогу вас допустить без этой работы. Понимаете меня?
- Да, - слабо улыбнулась я.
- Ну, так как? Что будем с вами делать?
- Если честно, я не понимаю смысла предмета, - призналась я, вдруг осмелев, - я вообще ничего не понимаю.
- Конечно, не понимаете, - усмехнулся он, скользя взглядом по моей шее. – Я бы тоже ни хрена не понимал, целыми часами рисуя в тетради цветочки и сердечки. Лучше скажите, что вам просто не интересно.
- Но…
- Подождите, - он успокаивающим жестом прикоснулся к моему плечу, и его сухая теплая ладонь задержалась на моей коже чуть дольше, чем следовало. – Я же ни в чем вас не обвиняю. Я все понимаю, сам был таким же. Просто есть вещи, которые просто нужно сдать. Так требует программа обучения, не я ее составлял. Прекрасно понимаю, что в дальнейшей жизни вам это не пригодится, независимо от того, будете ли вы работать по профессии или займетесь чем-нибудь другим. Но так надо.
- И что мне делать?
- Попросите однокурсника написать за вас, - серьезно сказал он.
- Никто не будет этим заниматься.
- Даже за деньги?
- У нас на курсе – нет, - я перестала соображать, что происходит. Мне просто хотелось, чтобы он дотронулся до меня еще раз.
- Можем сделать вот что, - говорит между тем Люцифер. – Вы сформулируете основные вопросы, и мы набросаем, скажем, тезисы. Писать будет легче. Вы же умная девушка, Карина. Подумайте дома, можем встретиться на неделе где-нибудь, попить кофе и обсудить вашу работу. Я готов вам помочь. Мне приятно даже будет.
Ну вот, начинается. Фу, как дешево и пресно. Я оказалась в тупике, в который сама себя завела. Мне нужна была эта помощь и абсолютно не нужен такой секс.
- Хорошо, - сказала я.
- Запиши мой телефон, - он продиктовал номер. – Я надеюсь, что ты не передумаешь.
Что он хотел сказать этой фразой, не знаю.
- Спасибо, до свидания, - я встала, встала и пошла на своих высоких каблуках, своими ногами, затянутыми в черную сетку.
- Пока, - сказал он, обжигая меня синевой своего горящего взгляда.
Мы снова пересеклись в гардеробе: я очень долго спускалась по лестнице. Он галантно помог мне надеть плащ. Его руки легли мне на плечи, пальцы на секунду скользнули по шее, лишь на секунду, но я вздрогнула, так сильно, что он это заметил.
- Вам холодно?
- Нет, все нормально, - я сжала зубы и застучала к выходу. – Еще раз до свидания!
- До свидания, Карина. Жду звонка.
***
«Идеальная чашка» на Петроградской - до чего же банально. Пошло, я бы сказала, входя в кафе, чеканя шаг (о, эти железные набойки, чей цокоток так звонок и элегантно раздражающ). Я была в черных брюках на низкой талии, они классно сидят на попе; не удержалась и надела лифчик push-up, так же не удержалась от того, чтобы оставить незастегнутыми пару лишних пуговок на блузке. Он сидел в самом углу, под лестницей, ведущей на второй этаж. Его неоригинальность в очередной раз меня разочаровала, потому что тогда я была зациклена на этой самой оригинальности. Быть может, я не отдавала себе отчет в том, что провоцирует его «неоригинальные» действия мое самое заурядное поведение. Я была глупа и самолюбива. Я думала… впрочем, сейчас уже не важно, что я думала.
- Привет, - сказал он, - и отодвинул мне стул. – Что-нибудь хочешь? (вот тут я заметила, что он перешел на «ты». Меня, признаться, это немного смутило).
- Да нет, - от неожиданности я забыла о том, что обычно веду себя наглее.
- Не стесняйся, я тебя угощаю, - улыбнулся он.
- Может быть, кофе-бейлиз.
- Мм, алкоголь? Тогда может быть сразу бокал вина?
Я решила, что он шутит, и принужденно рассмеялась.
- Что же, подожди минутку, - он встал и отошел к стойке делать заказ. Я нервно барабанила пальцами по столу. Вся моя стройно отрепетированная речь была погребена под лавиной абсолютно неконтролируемых эмоций. Это было фиаско.
- Я взял тебе латте с твоим любимым ликером, - вернулся он.
- Спасибо.
Мы сидели в полумраке, его глаза напротив изучали меня, казалось, уже гладили мое тело под тонкой блузкой его сильные руки… я сглотнула.
- Ну, - его тон был до того непривычен, неофициален, дружелюбен, что я не знала, просто не знала, черт возьми, как себя вести.
- Карина, - понизив голос, сказал он, слегка коснувшись пальцами моей ладони. – Расслабься. Ты не на экзамене.
- Да, Андрей Викторович, знаю, - я быстро отпила глоток своего кофе, чтобы собраться с мыслями.
- Андрей.
- Что?
- Ну, просто Андрей.
- Как-то это неправильно.
- Почему? – он вдруг расхохотался. – Почему неправильно, Карина? А что правильно, по-твоему?
На самом деле неправильно было уже то, что я пришла сюда сегодня, что я сижу с Люцифером в кафе, что позволяю ему так смотреть на меня и касаться меня, не только кожи – души.
- Тебя что-то напрягает? (да почему ТЕБЯ-то, черт возьми?! Что случилось за три дня?)
- Нет, все в порядке. Правда.
- Врешь.
- Почему вы так решили?
- Почему так официально?
- А как надо?
- «Почему ты так решил».
- Ну да.
- Ну да!
- Да уж конечно.
- Конечно, Карина, милая, конечно, - снова рассмеялся он. Эта перепалка меня несколько расслабила. Во многом он был еще мальчишка, способный туповато прикалываться.
- Я все обдумала, и вот пришла проконсультироваться с вами…
- С тобой.
- … С вами. Вот.
- Ты хочешь болтать об учебе? Такой прекрасный вечер. Я мог бы почитать тебе стихи или покатать по Неве на теплоходе.
- Я должна через неделю сдать курсовик, - холодно парировала я, найдя его треп неуместным.
- Хочешь, я напишу его за тебя?
- Может, хватит? – резко сказала я. – Андрей Викторович, это не смешно. Мне нужно сдать сессию, вы сами об этом знаете!
- Ты права. Но сегодня мне абсолютно не хочется говорить об учебе, о твоей курсовой, о сессии, о моей работе…
- Хорошо, - я встала, сгорая от стыда и бешенства, - я справлюсь сама. – Спасибо вам за уделенное мне время, Андрей Викторович. До свидания.
- Карина, - он схватил меня за руку и притянул к себе почти вплотную. – Куда ты собралась?
- Домой, куда еще? – огрызнулась я. – Отпустите! Больно, блин.
- Не пущу, - у него была стальная хватка. – Сядь. Сядь на место.
- Я тебе не собака, чтобы садиться по слову «сидеть»!
- Вот так, молодец, моя девочка.
- Отпусти, мать твою!
На нас покосились из-за соседнего столика.
- Ты привлекаешь к себе внимание, - насмешливо сказал он, продолжая держать меня за запястье. Вторая его ладонь властно легла мне на бедро. Я дернулась.
- Сядь, Карина. Пожалуйста.
Вот тут мне стало страшно. Он был намного сильнее меня. И обладал каким-то чудовищным магнетизмом, какой-то дьявольской привлекательностью. От него веяло опасностью и страстью. Это завораживало.
- Что ты от меня хочешь? – спросила я, садясь на место.
- Тебя, - ответил он.
- И вот так об этом говоришь?
- А что здесь такого? Ты красивая сексуальная девочка. Все эти месяцы ты меня соблазняешь своими нарядами, а потом так мило играешь в удивление. Вот что неправильно, Карина. Все остальное – это жизнь. Ее стихия. Понимаешь?
Я молчала. А что он ждал от меня? Что-то я тут же потащу его в отель и там отдамся? Или как?
- Чего ты ждешь? Что мне делать?
- Пойти со мной.
- Ну, знаешь ли.
- Ты не хочешь?
- Нет.
- Ты врешь.
- Это мое дело.
- Я знаю тебя всю, вдоль и поперек. Я готов тебя вылизать, я готов делать с тобой все, что тебе хочется и так часто, как того тебе хочется, - все он говорил очень спокойно, даже равнодушно, обратив взгляд в сторону окна, отчего глаза его стали прозрачными, светло-голубыми, как майское небо.
- Ты слишком самоуверен.
- Нет, реалистичен. Ты это знаешь.
- Да пошел ты, - я встала, снова собираясь уйти. Я чувствовала себя грязной, хотелось смыть с себя эту грязь. Я винила себя за возбуждение, пришедшее из глубины моего тела, за желание, за то, что пришла сюда и выслушала его циничные слова. На этот раз он не остановил меня.
***
Не знаю, со злости ли, от отчаяния ли, но я написала эту работу и сдала ее вовремя. Блестяще защитилась.
- У меня нет особых замечаний, но все же пробегите глазами, - сказал Люцифер, подавая мне папку. – Спасибо, Карина, я вами очень доволен.
Мне не было особо интересно, что он там начиркал, но в метро я все-таки достала пачку листов, на которые потратила почти пять дней, и начала листать. Замечаний не было вообще, и это меня удивило. Однако на шестой странице поля были исписаны мелким каллиграфическим почерком.
… Мы лишь ангелы, свергнутые с Небес, дорогая Карина, и остановка на пути к Бездне, то есть существование здесь, на этой Земле, названо нами жизнью лишь от отчаяния. За этот миг до падения в Неизвестное мы можем позволить себе почти все, скажу больше, мы должны себе это позволить. Не надо стесняться желаний тела; осознание своего тотального одиночества толкает нас в объятия других, таких же, как мы, падших ангелов. Мы не знаем, за что мы здесь, Карина, мы знаем лишь то, что это не продлится долго. И если одному ангелу захотелось, чтобы его приласкал другой ангел, это не слабость, это стремление к Вечности.
Я потерла глаза, поворачивая страницу другим боком, чтобы удобнее было читать. Падение… оно началось не когда-то, а сейчас, прямо в этот миг, когда я прочла эти ровные строки, эти странные предложения, эти мысли другого существа, душа которого была темна для меня.
Карина, ты еще очень юна, а то, что казалось тебе игрой, не игра вовсе. Мы придумали это слово «игра», чтобы легче было завуалировать свои недостатки, пороки и темные стороны, мы всегда можем сказать с эдаким красивым апломбом: это все игры! Мы называем свои действия игрой по самой простой причине, и причина эта – страх. Страх быть ответственным за результат. Всегда удобно прикрыться какой-нибудь психологической штучкой – вспомнить Фрейда, или Юнга, или Фромма… а ведь дело совсем не в этом, не в объяснении; нет смысла выяснять, кто купил арбуз, когда арбуз продан: в кассе лежит энная сумма, и это результат. Он был бы одинаков, купила бы арбуз такая красивая молодая женщина, как ты, Карина, или же я, или же старуха из соседнего дома. Ты понимаешь, о чем я?
Я не понимала. Вернее, понимала, но той частью моего существа, которая не относится к головному мозгу. Бред по сути свой, бессвязная нелепица, это странное письмо околдовывало меня, и мне казалось, что под жакетом у меня давно смятые, изломанные крылья, порванные ветром, скалами, метеоритами, на которые меня швыряло, пока я неслась через просторы Вселенной к голубому шару с именем Земля.
Мы поймем себя, лишь слушая свое сердце, не я первый, и не я последний, кто это сказал. И Кастанеда, и Коэльо, да много их, суть не в этом, дорогая Карина. Ты спросишь: в чем суть? В том – что мы здесь, и здесь – временно (я опять же не оригинален, прости, кажется, это обстоятельство тебя особенно угнетает, или угнетало. ) И если бы я сказал тебе: я хочу трахнуть тебя, Карина, ты бы оскорбилась, чувствуя всю грязь такого предложения; я мог бы сказать: ты мне нравишься, Карина, и поэтому я хочу, чтобы ты спала в моей постели, сказал бы: я люблю тебя, и от этого вся моя страсть к тебе… дело не в формулировке. Не в формулировке. Дар слова – тоже временный дар. Там – мы немые. И дальше тоже будем немыми. Без тела. Без голоса. Без желаний – возможно… Я мужчина, и, глядя на твою полуголую грудь, я хочу ласкать ее, но я и Ангел, и, глядя на твои сломанные крылья, белые сломанные крылья, я хочу протянуть тебе руку, потому что еще способен лететь.