Вернувшись в номер, я расположился в кресле, выставив перед собой бутылку водки, и принялся наблюдать, как облачается в ружинские одежды освобожденный мной и куда как менее вонючий Гаврила Сотников. Время от времени я прямо из горлышка делал солидный глоток и закусывал это дело гамбургером. Гаврила с той же периодичностью бросал на меня удивленные взгляды. Его можно было понять - по тому, как завязывалось наше знакомство, вряд ли можно было предположить, что уже очень скоро я снизойду до почти отеческой заботы о нем. Но я снизошел - разрешил ему помыться, раздобыл одежду. Загадка природы, в общем.
Дело у Гаврилы совсем не спорилось. Мешала сломанная рука. Кстати, перелом, как я заметил, не смотря на все старания пленника скрыть это дело втайне, был открытым. Впрочем, порыв тканей не был особенно обширным, но ведь открытый перелом остается открытым переломом, весьма болючим и очень опасным. Пожалуй, Сотников бы сейчас с удовольствием поскрипел зубами, если бы не мое присутствие. Я каким-то непонятным образом повышал его болевые пороги. А может, просто моя физиономия заставляла его сдерживать эмоции.
Я смотрел на неловкие однорукие движения, попивал водку и раздумывал над превратностями судьбы. Эта одежда принадлежала охотнику, который, что самое интересное, своей цели достиг. А сейчас ее надевает один из объектов охоты, и одевает не в качестве трофея, а по моему милостивому разрешению.
Решив, что размышления на такую мутную тему ни к чему хорошему не приведут, я одернул себя и отхлебнул из бутылки. Водка начала действовать довольно быстро - видимо, ей активно помогали остатки рома в моей крови, так что, выпив примерно треть бутылки, я почувствовал себя изрядно поддатым. Мне это не понравилось. За свою безопасность в данный момент я мог не беспокоиться - на коленях у меня лежал пистолет ТТ, а за пояс был заткнут еще один. Да и вряд ли Гаврила, который находился сейчас не в самой лучшей форме, решится напасть на меня. Кровать я предусмотрительно привел в божеский вид еще до того, как выпустить Сотникова. Но мне не пришлось по вкусу, что я набрался, даже не имея представления, чем придется заниматься днем, до наступления которого оставались считанные часы.
Я отставил бутылку и принялся пристально разглядывать Сотникова. Гаврилка засмущался - он успел надеть трусы и брюки и чувствовал себя гораздо более комфортно, чем в полном неглиже, но мой навязчивый взгляд тем не менее заставил его залиться краской. Может быть, от того, что он никак не мог облачиться в довольно просторную ружинскую рубашку - при его сломанной руке это действительно было непросто. К тому же его торс был до крайности бледен и безволос, и это могло быть еще одной причиной его стыдливости.
Наконец он справился с балахоном и повернулся ко мне, встав почти по стойке "смирно", только руки его находились в неподобающем положении - он по-прежнему баюкал одну из них второй. Глаза все так же сверкали из густых зарослей бороды, но уже не так испуганно, как прежде.
- Ну и как? - спросил я. - Полегчало?
- Немного, - откликнулся он без всякой охоты.
- Слушай, Гаврюшка, - сказал я. - У меня нет желания загонять тебе иглы под ногти, сдирать с живого кожу и делать другие неприятные вещи. Я просто хочу услышать от тебя ответы на некоторые интересующие меня вопросы, а потом избавиться от тебя, как от хлама - сдам гэбэшникам, пусть они с тобой разбираются. И так и будет, если ты не начнешь мне сворачивать кровь. В ГБ ты попадешь живым и здоровым, не считая, конечно, руки. Но если начнешь артачиться, то я тебе обещаю - о здоровье у тебя останутся только смутные воспоминания, как о Великом Потопе.
- Ты меня пугаешь? - угрюмо спросил он.
- Ага, - подтвердил я. - Ну, так как?
- Хорошо, - кивнул он. - Я буду отвечать на твои вопросы. Если прежде ты ответишь на один мой.
- Валяй, - охотно откликнулся я. - Если этот вопрос будет содержать хоть каплю смысла, я на него отвечу.
- Зачем ты посоветовал мне подумать, что Бог есть Бог, а я есть я?
Я напрягся и вспомнил. Действительно, посоветовал. Когда он шел в ванную.
- Я хотел, чтобы ты понял - даже отдаваясь на волю бога, нужно оставаться самим собой. Человеку тожде нужно время от времени направлять руку божию - или как это у него называется. Потому что бог, хоть он, конечно, и жутко громадная фигура, субстанция довольно инертная.
- Ага, - его кивок тоже был довольно инертным.
- Ну, а сам-то ты до чего-нибудь додумался? - справился я.
- Додумался, - буркнул он. - Только мои мысли пусть останутся при мне.
- А подавись ими, - благодушно разрешил я. - Водки хочешь?
- Да, - сказал он с вызовом, гордо вскинув голову. Довольно глупый жест - я ему не самоубийство предложил совершить. Взяв бутылку, он сделал три солидных глотка, вернул тару на место и, вытерев губы тыльной стороной ладони, угрюмо уставился на меня. Я решил, что он ожидает первого вопроса и уже совсем открыл было рот, когда он опередил меня, заявив: - Ты - безбожник. В тебе нет ничего святого. И мысли твои - безбожные. Но учти, что тебе придется отвечать за них перед создателем.
Я уставился на него с совершенно обалдевшим видом, потом, переварив перл, взорвался:
- Слушай, заткнись хоть ты со своими религиозными бреднями, а?! Мне уже надоело выслушивать их, думать о них, видеть их во сне, понял, да? Я никогда не лезу поперед батьки в пекло и не собираюсь думать о небе, находясь на земле. Вот попаду туда - другой вопрос. А безбожник я или нет - это тебя волновать не должна. Миллионы людей живут безбожниками и ничего, не жужукают. И ни к кому не пристают со своим безбожием, в отличие от вас, повернутых. Давай лучше о бабах потрещим.
- О чем? - удивился он.
- Не о чем, а о ком, - поправил я. - О бабах. Знаешь, такие - с сиськами. Но это я о них так вспомнил, чтобы тебя встряхнуть. Мы сейчас совместными усилиями начнем ответы на вопросы выискивать. Моя доля - вопросы, твоя - ответы. Готов?
- Готов, - он вздохнул.
- Да ты сядь на диванчик, а то ведь неудобно все время на мослах-то стоять, - предложил я. И, дождавшись, когда он сделает это, задал первый вопрос. - Ты на том дереве меня подкарауливал?
- Большей частью.
Меня такой ответ поверг в удивление. Я ожидал чего угодно, только не этого.
- Да? А меньшей?
- Козодой сказал подстреливать всех, кто будет выходить из гостиницы. Чтобы дать понять, что мы шутить не собираемся.
- Да уж, - согласился я. - Какие тут шутки. Все на полном серьезе. Вы, ребята, слов на ветер не бросаете. И если вас задеть, то вони потом не оберешься. Но я все-таки рискну. Многих ты за это время подстрелил? На дерево-то давно взгромоздился?
- Как стемнело. За это время только двое попались.
- Эх, не повезло, - посочувствовал я. - А ты один в своей засаде сидел? С другой стороны никого нет?
- Никого, - он хмыкнул. - С другой стороны стрелять неудобно. Если бы там кто-нибудь был, тебя бы уже давно через окно шлепнули.
- Логично, - согласился я. - Теперь расскажи мне, любезнейший, каковы ваши дальнейшие планы - я имею в виду вашу гребаную церковь.
- Я понял, кого ты имеешь в виду, - он насупился. - Только я не понял, что именно ты имеешь в виду.
- Ну, - я неопределенно взмахнул рукой. - После гибели Засульского и после того, как ваши планы относительно "Пирл Харбора" сами взлетели на воздух. После всего этого - что вы собираетесь делать?
- Это не ко мне вопрос, а к Козодою, - возразил он. И я опять вынужден был согласиться, что ответ прозвучал логично. - Пока я знаю только, что завтра состоится общий слет иерархов. Там он и выскажет свои соображения.
- Где? Во сколько? - вскинулся я. Это было уже что-то. Пожалуй, первые ценные сведения, что я получил от общения с этими двумя фанатиками - ментиком и Сотниковым. И это обстоятельство несколько встряхнуло меня.
- В восемь утра у него дома, - Гаврила был хмур, как утро стрелецкой казни. - Ты собираешься навести на них ФСБ?
- Я что, похож на наводчика? - окрысился я. - Ни одна живая душа не сможет сказать этого про Чубчика, понял, да? - последнее заявление было, наверное, лишним, и будь я трезвым, я бы ни за что не сказал этого. Но я был пьян. Ну и ладно. - Я сам к нему наведаюсь. Сколько человек там соберется? Катаев с Ивановым, не считая хозяина?
- Нет, - он покачал головой. - Там человек двадцать будет. Я же говорю - все иерархи. А те, кого ты назвал - Отцы.
- А я хрен вас знает, - я отмахнулся. - В вашей табели о рангах мне разбираться ни к чему. Значит, говоришь, вся верхушка соберется? Это хорошо. Одним махом можно со всеми покончить.
- Ну-ну, попробуй, - согласился он, заметно повеселев. - Попытка - не пытка.
Мне не понравился его эмоциональный подъем. Доставлять ему удовольствие в мои планы не входило. И я запустил в него бургером.
Но он выдал мне ценную информацию, и я почувствовал себя обязанным поощрить его. Поэтому я глотнул водки - совсем чуть-чуть - и предложил ему сделать то же самое. Его глоток оказался куда значительнее моего, но я не обиделся. Мне было уже достаточно, а ему могло пойти на пользу - вдруг разговорится.
Вернув бутылку на исходную позицию, я задумался - о чем бы его еще спросить. Вопреки всему он, похоже, был уверен, что в квартире Козодоя со мной будет покончено. Что ж, его право. Эта его уверенность, в определенном смысле, могла оказаться на руку и мне - может, этак он будет куда охотнее отвечать на мои вопросы, не опасаясь, что его разговорчивость пойдет во вред братьям по вере.
Загвоздка заключалась в вопросе. Вернее, в его отсутствии. Недавно у меня башка лопалась от их избытка, а теперь они оказались в страшном дефиците. Наверное, известие о великом шабаше так взбудоражило меня, что голова в момент опустела. Осознание этого факта удовольствия не доставило. Но, поднапрягшись, я все-таки выродил кое-что, действительно меня интересующее.
- Как мне найти Катаева?
- Катайчика? - переспросил он и как-то странно посмотрел на меня. - Никак его не найти.
- Это почему? - удивился я.
- Потому что даже Козодой этого не знает, - пояснил Гаврила, в полном удовлетворении откидываясь на спинку дивана. Сломанная рука, судя по всему, его больше не беспокоила. Может, это водка оказалась таким хорошим обезболивающим. На губах Сотникова играла легкая насмешливая улыбка.
- Объясни подробнее, - потребовал я.
- Пожалуйста, - охотно кивнул он. - Катаев у нас - вроде неуловимого Джо. Кот, который гуляет сам по себе. Все знают, что он придет на собрание, и он каждый день действительно приходит. Но где он проводит время в промежутках - никто не знает.
Что-то в его голосе, в его глазах, во всем его облике заставило меня усомниться в правдивости сказанного. И я, недолго думая, схватил бутылку с остатками водки - благо, мне она больше была не нужна - и запустил в Сотникова, целя ему в больную руку. Он не ожидал такого взрыва эмоций с моей стороны и даже не сделал попытки увернуться. Бутылка угодила ему в плечо, но он все равно взвыл от боли. Представляю, что было бы, попади я в место перелома.
- Думай, - посоветовал я. - Для чего тебе голова? Чтобы в нее хавку складывать?
Он посмотрел на меня помутневшими от боли глазами, в которых к боли примешивалась ненависть, но мне было плевать на его чувства. Я ведь предупреждал, правда? Уши надо было мыть в первую очередь.
- А если я все равно скажу, что не знаю? - наконец, после упорной внутренней борьбы, осведомился он.
- Тогда я в тебя телефоном запущу, - пообещал я. - Я же очень чувствительный. И ранимый. Жутко огорчаюсь, когда меня обманывают.
В его душе опять закипела борьба. Я наблюдал за ней почти как в кинотеатре - такой же широкоформатный. Одна борющаяся часть Гаврилы Сотникова призывала его к благоразумию, что ничего хорошего в том не будет, если я начну кидать в него разные предметы, а под конец, войдя в азарт, еще и из пистолета постреляю. Доказывала, что молчание в этих условиях - не подвиг, но чистой воды мазохизм, причем, вплотную граничащий с идиотизмом. Вторая часть доказывала, что стучать на своих друзей - подло, что отступать перед лицом опасности - трусость, что молчание, вообще-то - в любом случае золото, а язык до Киева доведет.
Тогда первая часть заявила, что Господь, вон, тоже говорил, да как говорил, что Галилей тоже отступал перед натиском инквизиции, что не помешало ему остаться в памяти потомков, что выдача этой информации все равно не принесет вреда Катаеву, потому что я не успею до него добраться - меня раньше укокошат на квартире Козодоя.
После этой тирады упрямая часть Гаврилы сдалась. Я порадовался за нее, а заодно - и за себя. Теперь, значит, расколется. И он не подвел меня.
- Хорошо, - быстро, словно от скорости, с какой он это скажет, зависело, останется ли он среди живых или уйдет в мир теней. - Я действительно знаю, где скрывается Катаев. И я скажу тебе место. Только обещай мне одно: не трогай его до собрания. Тебе же это легко сделать - все равно он вместе со всеми будет на квартире у Константина Юрьевича.
- Ага, - легко сказал я. - Обещаю. - В самом деле, почему бы не пообещать? Обещанного три года ждут, а мой карт-бланш заканчивается сегодня в полдень. Получается, что я ничем не рисковал. Пусть надеется.
- Он в санатории "Лазурный берег" сторожем работает, - сказал Сотников, сделав огромные глаза - примерно как у мышки, когда она мужественно борется с запором. - Он там под другим именем работает. Он там - Толик Липовый.
Вот как все просто! Даже можно сказать, трудно поверить. Думаю, именно на эту простоту и купились товарищи из ФСБ. И действительно, кто может заподозрить какого-то задрипанного сторожа в том, что он - как там Ружин выразился? - мозг целой религиозно-террористической организации. Переоденется в цивильную одежду, сядет в крутую тачку, и вот перед изумленной публикой совершенно другой человек. Просим!
Но какого черта Гаврила так не хочет, чтобы я до собрания побывал в сторожке Виктора Катаева, который Толик Липовый? Имя-то какое себе чудесное подобрал, да? Но что-то там с этой сторожкой нечисто. Вот только что? Понятное дело, я бы все равно наведался туда до собрания, но теперь у меня появился лишний повод сделать это. Сотников темнил не зря, я это нутром чувствовал.
- Он, наверное, ценный кадр? - поинтересовался я. - А чем он в вашей лихой организации занимается? Не зря же вы его так законспирировали.
- Никто его не конспирировал, он сам себя законспирировал, - огрызнулся Гаврила. - А занимается он тем, что всякие новые идеи придумывает и выносит их на общее обсуждение. "Пирл Харбор" тоже он придумал. А Козодой, когда услышал, обеими руками за эту мысль вцепился.
- Хорошо развиты хватательные рефлексы, - прокомментировал я. Значит, Ружин, а с ним и информаторы из госбезопасности были в значительной степени правы - именно тщательно замаскированный Катаев, а не выставленный напоказ Козодой был генератором идей секты. Что мне это давало? А ничего и ни в каком смысле. Кроме, разве, еще одного предлога для того, чтобы наведаться к гражданину Катаеву раньше, чем он прибудет на собрание иерархов.
И Гаврила Сотников - он мне тоже был теперь без надобности. Все, что нужно было, я у него уже выпытал, так что теперь он в моем номере был просто ненужным балластом, портил кислород и занимал место. Очень наглый, нужно сказать, балласт. Сообразив, что у меня к нему вопросов больше нет, он подхватил с дивана бутылку, из которой еще не вся водка вылилась, и принялся уничтожать ее.
Посмотрев на этот беспредел, я хлопнул рукой по подлокотнику и решительно остановил его, заявив:
- Все. Хватит. Бери шинель, пошли сдаваться.
- Куда? - спросил он, отняв от губ бутылочное горлышко и вытаращив на меня глаза.
- Родным властям, - пояснил я. - Давай живее, а то они без тебя заскучают - власти-то.
- А я не хочу никуда идти, - заявил Гаврюшка. Он был уже пьян даже больше, чем я, и потерял представление о всяких нормах приличия. Или просто забыл, где находится.
- Вставай, брат Гаврилка, пора, - поторопил я. - А то я тебе сейчас вторую руку, к чертям собачьим, сломаю.
До него наконец дошло, что упираться смысла нет и, как приговоренный к смерти через поедание, он поднялся на ноги, оставив бутылку сиротливо лежать на диване.
Я тоже поднялся, взял в руку пистолет и повел стволом в направлении двери. Свесив буйну голову, Сотников двинулся в путь. Я - следом.
Гэбэшник очень удивился, увидев нас. На сей раз он не стал прятаться за дверью, услышав мой голос. Наверное, запомнил его с первого раза и теперь идентифицировал, как опасности не представляющий. Для него, естественно.
Я втолкнул Гаврилу в комнату и сказал:
- Вот, понимаешь. Принимай гостя. Гаврила Сотников собственной персоной. Ты хотел, чтобы я уступил его вам - так я уступаю. Я добрый. Можете забрать его в свои застенки и вести там задушевные беседы. Только не убивайте сразу - мне кажется, он еще не совсем потерян для общества. Хотя, конечно, я могу и ошибиться.
- А вы уже наговорились? - подозрительно осведомился любитель истории Ближнего Востока.
- Ну, как на исповеди. Он мне все выложил. Правда, Гаврилка? - я ущипнул его за задницу и, когда он возмущенно дернулся, весело хохотнул: - Ну, не переживай ты так. Тут люди культурные, насиловать тебя не собираются.
- И что же вы от него узнали? - ну, очень любознательный молодой человек, этот гэбэшник.
- Мой юный друг, - заметил я. - У меня есть одна навязчивая идея - дожить до полудня. Воплощению ее в жизнь я и посвящаю все свое свободное и даже несвободное время. Это все, что я имею вам сказать. Так что можете с чистой совестью приниматься за чтение своей макулатуры - никаких государственных секретов товарищ Сотников мне не выдал.
- Гм? - недоверчиво удивился гэбэшник.
- Да вот высосите мне глаз, если это не так, - заверил я. - За сим - бывайте. Я пошел. Не забудьте вызвать машину - Гавриле трудно ходить, у него перебита передняя лапка.