В эти темные осенние вечера, когда ветер разносит листья по окаменелым дворам, и дождь уныло тарабанит по стеклу, прося, чтобы его впустили, кажется, что вены особенно наливаются кровью, раздуваются, и становится невыносимо дышать. В такие минуты ощущаешь озноб на спине, пространство пахнет чем-то неведомым, влекущим и совершенно запретным. Нет мыслей, ты сидишь абсолютно потерянный. Или лежишь на полу, посреди комнаты, а вокруг разбросаны листы с эскизами. Твои руки перепачканы синей краской, будто ты пытался раскрасить осень в цвет лазури, но ничего не вышло.
Ты лежишь на полу и куришь. Пепел падает на ее портрет, у нее длинные рыжие волосы и загадочная улыбка. «Мона Лиза» - называешь ее ты, и беспрестанно водишь карандашом по безупречно белой бумаге, пытаясь навсегда запечатлеть это небесное лицо. Чтобы оно осталось в твоей памяти, так она больше не смогла бы тебя подвести. На ней черное пальто и синий шарф. Или красное платье. Или белое платье. Но это ты никогда не позволишь себе нарисовать, ты боишься, что твой рисунок оживет, превратится из мечтательной мысли в реальность, и она никогда уже не сможет стать твоей.
В окно залетает ветер, принося с собой печальные ноты настроения, дождь оставляет мокрые пятна на подоконнике и заливает беспечной влагой твое творчество. Тебе холодно, но нет сил встать. Где-то за стеной играет Морриконе, ты любишь его, ты даже можешь заплакать, но в эти холодные одинокие вечера нет сил плакать. В эти фантастические по накалу печали вечера нет сил ни на что. Ты даже не можешь больше думать о ней. Сегодня она так красива. Ты смотришь в небо, в самый его серый центр, и выдыхаешь стройные клубы дыма в разверзшийся потолок.
У тебя внутри все сжимается, как на морозе, в этот пожелтевший вечер хочется раскинуть руки и улететь куда-то навстречу такому же дождливому Парижу. Пройтись по узким улицам, где парижанки кутаются в большие шерстяные шарфы, а их галантные кавалеры держат зонты, где в опустившемся навечно мраке собора прячется что-то тихое и очень трогательное. Тебе порой кажется, что это ты спрыгнул с будто недостроенной крыши выдающегося своей готичностью монумента. Она наложила проклятие на это место. И на тебя. Хочется забиться в угол кафе на Монмартре, тихо пить ненастоящий эспрессо и курить, курить, курить! Курить, пока не перестанешь дышать, потому что в этой жизни для тебя нет пощады. Вслушиваться в незнакомые картавые слова, растекающиеся песней по окружению, а потом напиться. Так, чтобы не помнить больше ни себя, ни ее. Горланить незнакомые стихи с французской проституткой, а потом переспать с ней, наутро оставив лишь пару евро, которые она не сможет взять, поскольку это была для нее не ночь работы, а ночь любви. Той любви, которую ты мечтаешь подарить другой. А потом подняться на самую вершину металлического урода и сбросить оттуда все ее портреты, все до одного, чтобы избавить себя от этого тихого помрачения.
Ты поднимаешься и прикрываешь вход наглому ветру, берешь банку красной краски и со всей присущей твоему мягкому сердцу злостью бросаешь ее об стену. Она разлетается тысячами кровавых осколков по полу и дорожки бурой жидкости текут по белым обоям, оставляя причудливые надписи.
На кухне вскипает чайник, и ты завариваешь себе кофе. Однако есть в этой боли что-то манящее, заставляющее возрождать ее внутри себя вновь и вновь. Ты понятия не имеешь, где она сейчас, в этот печальный промозглый вечер, похожий на все другие. Возможно, греется в чьих-то объятиях, как кошка, а, может, может…Ты не решаешься продолжить эту мысль, берешь новый карандаш, и тщательно затачиваешь его. Ее больше нет в памяти, образ испарился, исчез, как туман поутру. Такое случается с тобой. Вот если бы сейчас она сидела напротив, прижимая лицо к коленкам, коварно и озорно улыбаясь, играя волнистыми прядками, то вставая, то опускаясь, то молча, то болтая…Ты бы уловил даже мельчайшие подробности, как мелкие послелетние веснушки, вечно трепещущиеся длинные пальцы или привычка кривить губы.
В эти темные осенние вечера, когда ветер разносит листья по окаменелым дворам, и дождь уныло тарабанит по стеклу, прося, чтобы его впустили, кажется, что вены особенно наливаются кровью, раздуваются, и становится невыносимо дышать, ты не живешь, бредишь, тихой поступью следуя за мечтой.
В эту осень я хочу быть рядом с тобой.