Я для чего рожден?
Чтоб мыслить и страдать?
Или, что б - чувствовать,
Стремиться к наслажденью?
Глава 1
Я просто умер...
Что может быть интереснее актерской жизни? - Ничего.
-Вы находитесь не в сумасшедшем доме, а в клинике! - возражает профессор Стравинский Ивану Бездомному в "Мастере и Маргарите" Булгакова. Я тоже в клинике - вокруг психи излечимые и безнадежные, алкаши, невротики, симулянты, чифиристы, наркоманы, медсестры, нянечки и врачи.
- Из-за чего вы попали сюда?
- Из-за Понтия Пилата.
- Как!?! Потрясающее совпадение. Я тоже могу сказать - из-за Понтия Пилата, заодно Воланда в собственной инсценировке по роману Булгакова. Еще из-за друга, самого близкого, однокурсника. Умер он. Было у него три клинических смерти, а теперь - биологическая. Но по теории Федорова, с которой полностью согласен Достоевский, будет всеобщее воскрешение из мертвых. Так что теперь не страшно! Вынес я его из квартиры с друзьями в грузовой лифт. Гроб полустоймя. Вдвоем поехали с восьмого этажа, два раза лифт почему-то застревал. Панихида в подъезде с оркестром в четыре утра. Кэгэбэшники торопили, так как по плану в четыре должны уже везти через пол-Москвы к театру. Хоронила вся Москва. Доступ к телу вместо 12-ти до двух, а на кладбище еле пробились к могиле. Как опускали гроб из-за толпы не разглядел. На поминки поехал к первой его жене и детям. Выпил стакан водки и с этого опять всё началось. На сорок дней напился. Потом умерла моя первая жена. Запил. К тому же получил первый большой гонорар за инсценировку в ВОАПе, даже не успел всё пропить, оказался в клинике: сначала за решеткой у сумасшедших, но через два дня выбрался в двухместную палату, где дают свободный выход. В пяти метрах от меня место, где лежал Есенин, но сбежал и повесился. Свободного выхода за полтора месяца мне так и не дали. "А зачем вам свобода, Георгий Семенович? - повторяла зав. отделением, - вы и так уходите, когда хотите, а дай вам свободу, я вообще вас не увижу!"
- А почему вы меня ничем не лечите?
- А чем вас лечить? Если уж вас лечить, то тогда уже конец света. Это вы должны нас лечить.
- Так что же я у вас тут делаю?
- А я не знаю.
- Но я же больной?
- Нет - вы отдыхающий. День бы так пожить. Каждый день сауна, подводный массаж, музыкотерапия, питание - первый стол, каждый вечер танцы, друзья приходят, толпа девушек, по гостям ездите, гитара, магнитофон всю ночь.
Горький жене писал из тюрьмы, что и у тюрьмы есть своё достоинство - это её режим. И здесь режим. Утром зарядка, душ, питание вовремя, с утра - пишу пьесу, днем читаю, вечером пою, а зарплата идет полностью, но не бегаю по халтурам. Ведь халтуры изматывают, а не любимая работа. А какие книжки, и сколько (!) я прочел за три месяца. Читать хороший детектив не спеша - роскошь! Но нельзя читать Достоевского в сумасшедшем доме! Прочел "Двойника" и ... расстроился, рас-строился и... растроИлся: я - это я, я - моя противоположность, и я - за теми двумя наблюдающий.
Нигде так не узнаёшь жизни, как в больнице, только здесь люди пре-дельно откровенны, а уж в психиатрической выворачиваются наизнанку, ис-поведуются даже в самых тайных грехах. Вот в коротком диалоге с первым моим соседом по палате всё состояние нашего сельского хозяйства: он зоотехник одного из крупнейших знаменитых подмосковных совхозов, у него невроз ноги; отнимается, немеет нога.
- А из-за чего?
- Да Колька поручил Ваське, чтоб он за него коров выгнал пастись, а Васька напился, ну, коровы сломали загон и наелись молодого овса и все сто тридцать подохли. Началось следствие. Полгода таскали нас.
- Ну и что дали Кольке с Васькой?
- Им ничего. Директору дали штраф 500 руб, агроному - четыреста, мне - триста.
- Ну и что, заплатили?
- Заплатили. Двух коров зарезали, продали и заплатили. Но пока след-ствие, нервы помотали - вот нога отнимается.
- А у директора?
- У него хуже, он по пьянке машину разбил и любовницу насмерть, но он вывернется, у него рука наверху.
Другой сосед, подселили, когда зоотехник выписался, офицер, старший лейтенант, сердце надорвал.
- У нас в стройбате из Средней Азии - черные: я тебе, говорит, сколько хочешь доплачу, чтоб не работать, любимое место гауптвахта, лежит, жрет, пьет, магнитофон гоняет. И по ложным телеграммам в отпуска ездят домой, мол кто-то тяжело заболел или умер. Я на них собрал дела, что телеграммы липовые, началось следствие, так наехали родственники и высшее начальство деньгами задавили, а меня вот в больницу, дурака.
Третий сосед спасается от следствия по торговле кожей, брал партиями в Средней Азии, шил дублёнки в лучших ателье Москвы, даже в Большой театр. Мне предлагал включиться в сбыт изделий. Самое выгодное дело. Я отказался, говорю "нельзя мне, сразу найдется журналист, уж больно я для них буду лакомый кусок, представляешь? - статья: "Золотое дно Прохора Громова". (Это я в кино Прохора играл). Уж больно известный.
- Да, тебе нельзя! Но у тебя же связи и в милиции и в прокуратуре.
- Да, я вот в писатели пробиваюсь, а там хорошо платят.
- А-а-а, в писателя! Да... вон у Шолохова открытый счёт!
Четвертый сосед, студент, у него папа, устроил, нервы подлечить, чтобы экзамены не сдавать и в колхоз на лето не ехать. А здесь таких сынков и дочек много, каждый вечер танцы, весело и выход свободный, куда хочешь езди. Сказал папе, шофер сегодня мясо привезет, парное, отборное, уже готовое для шашлыка и вино домашнее привезли из Грузии, в обед во дворе будем жарить, Гиви сейчас шампуры и ткемали принесет.
- А вы из-за чего здесь?
- Из-за Понтия Пилата.
- Из-за того самого Пилата, который распял Иисуса Христа?
- Вот именно. Написал я про Понтия Пилата пьесу, по роману Булгакова "Мастер и Маргарита", играли мы её летом от Росконцерта на юге, на Кавказе, а в Ессентуках дом отдыха ЦК и написал кто-то в Министерство Культуры письмо, мол, что это такое - на сцену вывели Иисуса Христа! Что за письмо, какое, от кого - никто не видел, но шум большой, на коллегиях министерства меня склоняли. Театр, МХАТ должен реагировать, повесили мне хитрый выговор, что, мол, был я пьян на гастролях и не смог исполнять порученные мне роли Пилата и Воланда на должном художественном уровне, чем нанес урон качеству спектакля. А сейчас готовим новый вариант с новыми исполнителями, так как прежние испугались и от меня отреклись, и слава богу, теперь хорошие артисты, молодые и более талантливые. Летом опять поедем по тому же маршруту, правда, в это никто не верит, один я верю, но и в прошлом году никто не верил: сначала, что инсценировку напишу, я написал, потом не верили, что спектакль можно сделать, тем более что режиссер слёг с инфарктом - я сделал, что примет дирекция и Росконцерт и Союзконцерт, -приняли на ура, что Ефремов бумагу подпишет -подписал, что будет успех, аншлаг - был аншлаг и успех. Играли в Волгодонске, Керчи, Кисловодске, Железноводске, Мин-Водах, Майкопе, Орджоникидзе (в театре девять раз), в Сочи, всего раз пятьдесят, и всё развалилось из-за одного письма. Вот выйду из больницы, снова будем сдавать спектакль и театру и министерству.
И вышел я из больницы и вдруг... встречаю народного артиста, моего товарища и, как обухом по голове... он для летней поездки репетирует с моим режиссером, который у меня должен играть Мастера, а его жена - Маргариту, новую пьесу, которую написал сам этот режиссер по мотивам какого-то американского писателя детективного плана и с той же своей женой, и с моими артистами. А мне ни слова, а он этот режиссер и писатель - мой друг, и артисты мои друзья, и пока я был в клинике, они мне ни слова, будто я умер.
При первой встрече с Борей Борисовым, который единственный не предал меня из прежнего первого состава исполнителей "Маргариты", он Боря мне – «Ну что ж Жора, нам надо с тобой серьезно поговорить! Серьезный будет разговор». И вот на второй день, нашли время, место. Чтобы никто не помешал. И вот разговор:
-Ну что же, сука! (Это он меня). Я один тебе поверил, я тебе доверился, я один тебя не продал. Ты мне трепался, что у нас будет свой спектакль. И где он? Ты у меня был свет в окошке. Я тебе верил, сколько мы говорили. Ты был моя единственная надежда и теперь у меня вообще ничего. Зав. труппой говорит: "У тебя одна перспектива, он может тебя устроить актером в Мурманск или ещё куда, у тебя никаких перспектив, ты полный нуль". Сережка делает свою пьесу, меня не взял и у меня в театре вообще ничего, ни в кино, ни на телевидении.
- Ну что ж ты, Боря. Ты видишь, как меня "сделали". Мои друзья-товарищи! И вообще, раз всё так... то... я просто умер.
- Как умер?
- Умер, Боря. Нет меня, так предают только мертвых. Больше я ничего не могу сказать и только это меня оправдывает. Смерть она всё списывает. Но... Боря! Твоё дело, хочешь верь, хочешь не верь. Я тебе одному могу сказать по-секрету. Я не умер. Я живу. Я живой, но это секрет. Прошу никому. А ты, Боря, знаешь, когда я живу очень быстро, активно живу и мне ваши глобальные проблемы и неразрешимые задачи,с бесчисленным количеством неизвестных задачки - "один плюс один". У меня, Боря, еще в школе было "хорошо" по математике. Я в четвертом классе за седьмой задачки решал, в седьмом высшей математикой увлекался и плюс роман Достоевского "Преступление и наказание" в третий раз перечитывал. А пока, сейчас т.е., я просто умер. Подожди недельку, две, я поживу эти две недельки, а там поглядим. Договорились?
И надо отдать должное Боре, в его глазах мелькнула маленькая искорка веры, моей веры, что я ещё живу. Ой, спасибо тебе, Боря!
Глава 2
Я просто родился...
"Черт бы всё побрал! А ведь вывернется. Он по гороскопу кот, а котов как не подбрасывай, всё на четыре лапы приземляются. Везет же, суке!" - Такие примерно мысли высекли из Бориных глаз искорку. И, действительно, как удар грома - слух - Прудкин будет делать "Мастера"... Володя Прудкин, сын Прудкина, ученик Ефремова (окончил Ефремовский режиссерский). Какой спектакль он сделал на малой сцене! "Фантазия об Иване" или, как раньше назывался, "Пиджак", нашумевший на всю Москву, занявший 2-е место на конкурсе самостоятельных работ и постепенно снятый, т.е не разрешенный официально Министерством и теперь не играемый, и больше не играемый.
Новое слово в театральной культуре. Тот Прудкин, который делает "Дракона" Шварца уже второй год! Надежда молодого театра, её "свет в окошке". С новыми взглядами на театр, с оригинальным ощущением и видением, и пониманием жизни, мира, космоса, наконец "режиссер-диетолог", как зовут его в шутку. Если Прудкин, то это серьезно.
Ночь с 8-го на 9-е октября. 1981 г.
Письмо к самому себе
... Забросил дневник, а зря, сейчас в моей биографии происходят нечто значительное, интересное, потом буду вспоминать и ничего почти не вспо-мню.
Читаю письма Чехова за 1901 - 1902-1903 года и Горького за 1991 - 2-3-4-й. Хочется тоже написать письмо, но некогда и никому не хочется (надо обязательно матери и послать Наташину фотографию, умер дядя Ваня, её старший брат, она приехала с похорон, а я, свинья, откладываю, нет, мол, под рукой конверта. Поэтому решил написать письмо самому себе (вместо, или как дневниковые записки).
Итак, с "Мастером и Маргаритой" спектакль Ефремову: "понравилось, молодцы, со вкусом". Пригласил на другой день к себе в д/о "Актер", но зачем мы к нему приезжали, так и не поняли. Мне: "Жор, а о чём говорить, уже сами должны понимать - что хорошо, что плохо". Гафт встретил меня словами "Вот, мой любимый актер", ещё говорил, что вчера Олег Николаевич прийдя после "М и М" при многих актерах потирал от удовольствия руки и говорил: "молодцы, очень хорошо!". И вот через Прудкина - известие, он говорил с О.Н. и вроде будет ставить "М и М", из актеров остается только Жолобов, Пилат - Петренко, Мастер - Смоктуновский, Маргариты - Савина, Вертинская, Никанор Иванович - Евстигнеев, Берлиоз - Калягин, Азазелло - Бурков, Каифа - Киндинов.
Но инсценировка моя. Дал задание мне Прудкин, думать - как вставить по всей пьесе главу "Казнь", как самую значительную и интересную в романе, как мы и задумывали в разговорах в Махачкале-Сочи. Я думал, почти придумал, но...
Пока надо показать наш спектакль худсовету и дирекции, это чтобы утвердить Прудкину право на постановку с другими артистами. Дьяченко на Азазелло, т.к. болен Кулюхин, а Колесников - Мастер, для актеров - предлог - получить разрешение для игры в концертах.
Зашевелились Невинный, Гуляева, Пеньков, что если ставить "М и М", то ведь они "инициаторы" во МХАТе, это их собственность. Привальцев - забегал и забеспокоились Дик, Игнатова, Пузырев. Прудкин и Жолобов что-то темнят - не пойму, неужели продадут меня? Ну это скоро выяснится. Мне бы их заботы! Конечно, жалко, если меня выпихнут, ведь 24 октября исполнится ровно 3 года, как я начал заниматься "М и М", столько крови попортил, два раза в больнице лежал, один ведь всё толкал, а остальные только к моему нахальству (смелости) прилипали, а теперь вступают в борьбу "профессионалы-перехватчики", пройдохи, дельцы от искусства, ох, как бы им всем было хорошо и удобно - если бы я сейчас запил; будут подсылать, очевидно "людей", пытаться споить, ну уж "дудочки"!
Художником Ефремов предложил Левенталя, но Прудкин сказал ему, что Епифанцев хочет Мессерера, на что Ефремов (по словам Прудкина) не возражал. А 26 сент., через два дня после этого разговора, Ефремов был на открытии выставки Мессерера и на ней вероятно точно для себя решил, что делать с Мессерером. Я был на этой выставке 3-го октября, подарил Боре афишу (нашу концертную) "М и М" с написью, что художником во МХАТе должен быть Б.Мессерер (с одним "с"). А Боря подарил мне свой каталог выставки с надписью "Жоре с давнишней любовью" и внизу Бела написала "и я. Б.А.".
В театре смотрел "Дачников" Горького, Салюка. Вообщем понравилось, всё серьезно, только декорации надуманные и пьеса слабая (наивом драматургическим). Беседовал с Салюком, вроде он должен заняться моей пьесой "Друзья", но он молчит и я к нему не пристаю, т.к. придумал, додумался переделывать всю пьесу, т.е. сократить и ввести в первые два акта Чехова, но чтобы сделать это органично, а писал я пьесу серьезно, будучи очень погружен в материал и пребывая в интенсивном творческом напряжении, то опять вхожу в это напряжение в материал и читаю письма Чехова, Горького, перечитываю Горького рассказы, рассказы Чехова и пьесы Л.Андреева, письма и т.д. - это сейчас для меня основная работа. И приглядываюсь к моей пьесе "Новый год в Коктебеле", к Новому году должен дописать, пусть это будет первый, черновой вариант, но должен.
Вот обещает Татьяна 17-го купить мне машинку. Всё, без машинки мне уже нельзя. Чёрт, всего 135 р. "Москву", больше ничего для счастья (тьфу, для работы!) не надо. Детям за 110 руб. бинокль купил, банкет в Ташкенте дал на двести, а машинку купить не могу (как, впрочем, и ботинки, и штаны, и пальто и выкупить два тома Толстого, но... сдал 42 руб на энциклопедические словари Корнукову, дала 50 руб. взаймы Алла, может и ей достанется).
Дети за лето распустились. Да и вообще отпустили мы их. Ходил с Володей два раза в кино и Третьяковскую галерею. " На пер-р-р-вом месте "гора черепов", на втором "трупы на поле боя", на третьем - "Как Иван Грозный палкой убил сына", "ты - Понтий Пилат с Христом", "и иконы - жалко мало было времени их подробно рассмотреть". Что ж, со вкусом у мальчика всё в порядке. В школе в анкете на вопрос - любимый (лучший) фильм, - ответ "Кто есть кто" французский полицейский детектив с Ж.П. Бельмондо. В 8 утра встаёт и идет в кассу любого кино, чтобы попасть на хороший фильм, фантастику, приключения, американский.
Миша болтается по улицам, не ладит в школе с учителями, ломается голос и характер, хотя как теленок лезет ласкаться, нет материнской, так хоть отцовской
Вообще летом мы с ним бурно переписывались, охладели только в кон-це.
"Натуся, я никак не могу привыкнуть. Что ты уже школьница!". "Я сама не могу привыкнуть". Рассказал её сказку по просьбе, чтобы дракон не погибал, очень ей понравилось и удивило, когда дракон всё-всё съел и все звёзды и весь свет, а потом стал выплевывать, а то скушно одному в пустоте - темноте. Гуляли допоздна по парку. Хотели в лес, да дождь не пустил. Любовь у нас полная и взаимная, но увы - она учится в Загорске, а я к ней могу ездить раз в две - три недели: надо делать дела! Как говорят и советуют мои теперешние "друзья" Дьяченко, Жолобов и др...
Пил тут неделю. Начал с Толей Ивановым три дня у товарища из министерства рыбной промышленности, потом у Сережи Соколова с Сашей Нилиным. С Сашей, помню, согласился по всем пунктам искусства и жизни, дружит он с Гариком Саркисяном (надо повидаться), выходил из водки у Зарика, спасибо Ларисе. В театре начали было полошиться, но я вот он - тут, играю. Репетирую и нахально говорю не пью мол, болел. Был простужен, оттого и вид такой!
Но разожрался! Толстый, от жиру даже плохо, как от водки тяжесть. Всё днем сплю.
Был у Арсенова, он в трансе, начал снимать халтуру для денег, но её закрыли, как халтуру.
Видел Эмиля Лотяну, барственно жалуется на нехватку денег, снимать будет про Анну Павлову, а я - дай, говорю, Дягилева!
Смотрел 1-й акт "Идиота" - Петропавловский, камчатский театр в "малом театре". Плакал, жалко бедный провинциальный театр, (артистов).
"Тартюф" во МХАТе. Колягин - гениально! Он сейчас, конечно, первый артист во МХАТе. Хороши Богатырев и Дьяченко, Вертинская – замечательна, и просто очень слабо (а жаль) сам Тартюф (тьфу, фамилия заскочила) "Тартюф без Тартюфа", мне очень понравилось, но всё это перемалывание пройденного, и художником и режиссером вроде 10 лет назад, хотя такого ещё не было (во МХАТе, во всяком случае) успех на половушку.
Но я понял, что Тартюф - это комедия-трагедия-фарс, а они играют драматургическую комедию с современным (еврейским) намёком на современность. А-а! Бог с ними! Отстает Олег Николаевич! В 1970 г. так и остался, а дальше не пру и ну! А я репетирую у его зятя Яканина отца Базарова в "Евгении Базарове", но... молодой режиссер, самостоятельная работа, Сашка Серский просил. Я человек мягкий, не могу отказать, как не могу отказываться от ролей. Перекроил Яканину всю инсценировку, а в результате на показе О.Н.: "Жор, что у тебя с дикцией?".
Д. думает только о себе! А кто о себе не думает? Но "только"!! Давить их клопов надо! Учись у Горького, как там у него? "Негодяи и мерзавцы, ци-низм и нахальство - их сила. Мы уступаем им - почему? Они бессовестны и тем сильны, мы же избытком совести страдаем, и вот почему властвуют они". Жизнь борьба. Но не с собой, а за себя бороться надо.
18 марта 82 г. - На что я, собственно, злюсь, что обидно? Что не ценят моей титанической работы? Если бы только знали - что мне пришлось преодолеть. Ни чьи бы нервы такого напряжения не выдержали. Но...! С меня, наверное, другой спрос! Может быть все интуитивно ощущают, что я могу сделать и не оценивают моего "гигантизма" в сравнении с общим "пигмеизмом".
Как начиналась "Эпопея" Мастера и Маргариты. Перечёл я роман в октябре 78 года и сам тайно от всех решил писать инсценировку для "моего" коллектива, т.е. летом как бригадир, я возил спектакль-концерт "Четыре капли" Розова - Волгодонск, Ростов, Таганрог, Ставрополь, Кисловодск, Анапа, Туапсе. Сыграли 40 штук, меня признали лучшим бригадиром "всех времен и народов" и была мысль поехать бы следующим летом по тому же прекрасному маршруту, но сделать еще один спектакль в том же составе. И я объявил, что знаю уже - какой это будет спектакль, но пока не скажу, пока не сделаю пьесу. Мои товарищи, во главе с моим другом Мишей Горюновым, сделали вид, что мне поверили, но отнеслись к моим словам как к очередной фантазии, не больше.
И вот я сел писать. Пишу я всегда в тетрадках в клеточку, мелким почерком, не пропуская клеточек, с 66-го года, так я ощущаю по страницам композицию, время, ритм. И вот отмерил 66 страниц, почему-то по 33 на каждый акт, а не 27 и 39(скажем), как я делал раньше. В конце 33-й страницы написал "конец 1-го акта", а на 66-й в первый день написал финал пьесы полстраницы с последними словами "пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат!". И мне стало страшно! Во-первых - я почувствовал себя сумасшедшим: неужели же возможно уместить этот громоздкий сверхсложный роман в два часа диалогов. К тому же у меня даже не было примерной идеи, задумки - про что писать, что главное, а что отбросить. На Таганке я спектакля не видел (и, слава богу, что не видел, как потом оказалось). И кроме того, мне нужно было написать на девять конкретных человек. Более того - мне самому хотелось играть и Воланда и Понтия Пилата. Но эти рамки, сложности, как раз и стали помогать.
Коль, для себя пишу, значит главное линия Понтия Пилата и всё связывать должен Воланд. Как совместить игру двух ролей? Очень просто! Пилат - это рассказ Воланда. А история с Воландом - это рассказ Ивана бездомного Мастеру. Значит, начинать надо не с Патриарших прудов, а с клиники: темнота - высвечивается одинокая фигура беззвучно плачущего человека - это Иван, входит медсестра "Как вы себя чувствуете больной?... Это не сумасшедший дом, а клиника!" Так... далее является герой - Мастер и пошёл рассказ Ивана, внутри рассказа, рассказ Воланда о Пилате. В ответ Ивану Мастер рассказывает всю историю, которую прервет на словах "ко мне в окно постучали!" Стук! Мастер скрывается. Иван один. Темнота, конец первого акта. Замечательно начинается со стука в дверь и кончается стуком (сильным, громким, воображаемым). И следовательно 2-й акт начинается со стука в дверь опять входит Прасковья Федоровна: "Как вы себя чувствуете, больной?". Прекрасно, я уже начинаю разбираться! Второе явление Мастера: Мастер рассказывает, что произошло с Маргаритой и с ним, что он пришёл прощаться, так как он уже улетает навсегда, здесь и Воланд и Азазелло, и все, и финал!! Как всё просто и гениально! И действительно, через месяц работы я точно попал в конец 33-й страницы в моей тетрадке, а еще через месяц - в начало 66-й перед этим два месяца назад написанным финалом. Последнюю неделю рядом был "свидетель" - мой одиннадцатилетний сын Миша, который "болел" - попаду я или не попаду точно строчка в строчку к финалу. И я попал!!! Чудо! Не подтасовывал, не напрягался. Показывал потом всем эту тетрадку. Оценил правда потом эту интуитивную точность только Прудкин, а остальные расценивали как чудачество и мой обыкновенный авантюризм. А мне, когда я кончил этот первый рукописный вариант инсценировки опять стало страшно! Как-будто бы это не я писал, а кто-то свыше водил моей рукой и я был чьим-то орудием, чтобы делать это великое дело! Святое дело! Я первый раз ощутил. Что роман "Мастер и Маргарита" живой! Мистика! Как тут не поверить в Бога и его любимого слугу - Дьявола.
И... объявил я моим товарищам, что написал пьесу! Правда на девять человек не уложился. Нужно одиннадцать. Двенадцатое действующее лицо - вступительное слово о Булгакове и романе. А тринадцатый - режиссер- и, конечно, это мой друг Горюнов.
И такая прелюбопытная деталь. У нас три артистки. Ну, ладно, медсестру Прасковью Федоровну сыграет Махова. И еще только одна роль Маргариты, а у нас Игнатова и Мартынова. Тогда - гениально! Маргариту - Кюна, а после того, как она помажется мазью и станет двадцатилетней - будет молоденькая наша Люба! Это просто решение! И оригинально, и умно, и по смыс-лу и композиционный выигрыш... и не надо раздеваться, и чудо на глазах!
Стал читать всем по очереди, распределив роли так:
1. Мастер - Пузырев Ю.И.
2. Маргарита - Игнатова,
3. Маргарита - Мартынова,
4. Воланд, Пилат - Епифанцев,
5. Иешуа - Дик,
6. Берлиоз - Горюнов,
7. Иван - Борисов,
8. Секретарь, Каифа - Привальцев,
9. Азазелло, Афраний - Семёнов,
10. Левий Матвей - Пузырев (сын)
11. Прасковья Федоровна - Махова.
12. Ведущая - И. Горюнова.
Постановка и режиссура М.А. Горюнов.
Всем понравилось, без исключения. Все загорелись. Все, за! Володя Пешкин очень одобрил пьесу! И... начались репетиции. И оказалось в деле, что никто ничего понять не может. Почему две Маргариты? И как играть? Условно ли? Безусловно? Что это - театр чтецов? Или тонкая психологическая мхатовская игра? А Почему Мастер говорит и за себя и за Маргариту (вначале), мол у нас их аж две, а их слова у Мастера? А как объяснить появление Пилата во втором акте, ведь он уже не рассказ Воланда, а рассказ Маргариты, читающей строки из романа. А как можно Маргарите читать такой громадный монолог (отрывок из романа) "Солнце уже снижалось над Лысой горой..." - кто это так долго будет слушать во втором акте, и действие, мол, останавливается? И откуда Мастер знает, что было с Воландом и Левием Матвеем на крыше? И почему Воланд не с тростью, а со шпагой? И т.д. и т.д. И главное "наш автор" каждый день новые дописки приносит, понимает, видно, что написал бред и пытается видно что-то исправить. И ещё больше всё запутывает!
Тем не менее, на энтузиазме репетиции шли. Горюнов нашёл, привёл мальчика, химика, любителя музыки Сережу Литвинова, который стал носить нам слушать музыку Шуберта, Моцарта, Баха, Рахманинова, Штрауса, замечательную музыку, а Епифанцев, с присущим ему хамством и наглостью её бракует, чего-то хочется ему другого, а чего непонятно, ясно одно. Что он в музыке "ни бум-бум".
Наконец режиссер Горюнов получает инфаркт и ложится в больницу; и не раз и не пять раз, в 9 утра, единственно свободное время для репетиций я при-хожу один, хотя должны приходить все, и до 11-ти слушаю музыку, прохожу свою роль и расхожусь, звоню всем, что завтра в девять и опять никто не приходит. А я уже раззвонил в Росконцерте что мы им будем сдавать спектакль на днях, а сам с Пузыревым-мастером пью водку, а у того еще ноги разболелись и слова не учатся.
Дик откровенно, наконец, заявил, что он на репетиции ходить отказывается, так как у него уже оскомина от этого Иисуса Христа. Пять раз я назначал сдачу и снова и снова извинялся перед Росконцертом и снова отклады-вал, потому-что показывать было нечего.
А сроки поджимают. Уже май месяц, а ехать нужно в конце июля. А режиссер в больнице и когда выйдет всё равно ехать с нами не сможет, так что все внутренне согласились, что поедем опять с проверенными "Четырьмя каплями" и нечего зря время тратить. И всё таки я дожал! Сдача! Ведь это мой май месяц, мое тринадцатое число! Мне ещё 39 лет!
Пузырев Мастера - будет читать по бумажке. За Грюнова Петров - тоже по бумажке. Подобрал в театре себе серый костюм, отточил, почистил до блеска в мастерской шпагу! Переписали музыку на бабинный магнитофон. Дал десятку осветителю-мальчику, установили свет, поставили высокие черные ширмы на пол-пространства - где Пилат и белые туде - где Мастер. Подобрали стильную мебель - стол Пилата, стол Мастера, кресло Пилата, и пуфик для ног, и лежанку ему же, железные стулья в клинику Ивану Бездомному, реквизит и детали костюмов. В 3 ч. дня встречаю "приемщиков" из Росконцерта. И вот они идут. Ожидали человека три-четыре, а пришло одиннадцать. Наших плюс двое - Ваня Власов - мой друг, собутыльник и Новиков - зам. директора театра. Все будут смотреть впервые. Но на столике для зрителей лежит разрешение от театра за подписью Ефремова, как-будто он спектакль видел, принял с Худсоветом и одобряет. Авантюризм частой воды. Говорю вступительное слово, что заболел тот, вместо него этот, болел Пузырев - поэтому будет по бумажке и т.д. Наконец - темнота, но еще раньше звучала музыка, настраивающая на серьезное восприятие. И начали! Непонятно как, но все собрались, начали мягко, никто не давит, всё идет плавно, без киксов, музыку успеваем включать вовремя, общий верный тон, по моему ощущению. Я, конечно, волнуюсь, до потери сознания, еле-еле вытягиваю Воланда и, чувствую, "попадаю" в Понтия Пилата, у меня мурашки и тишина... что слышно как у зрителей волосы шевелятся, электричество. Напряжение в долгих паузах.
Второй акт - всё нормально, молодец Семёнов, Пузырев - не жмет. Лиричен, странен, Кюна монолог не играет, читает просто, как я её умолял, и слушается он как и должен, кованная серебрянная проза Булгакова, Мартынова хоть и в сапогах и дурацком платье, но просто прелестна, наконец, звучит финал 2-го концерта для фортепиано с оркестром Рахманинова - финал. Тишина.
Садимся перед комиссией, ну... решайте нашу судьбу. Я впереди со шпагой. Бейте. Душите. Давите, судите. Выносите ваш приговор. Я свое дело сделал. Главное мы сыграли! Остальное, неважно.
Председательствует обсуждение директор Ходыкин - "Ну, товарищи, кто первый выступит? Дело серьезное. Но, как говорится... да что тут говорить. МХАТ есть МХАТ. Спасибо! То, что мы сейчас видели, это серьезно. Замечательно!"
- Можно мне? - встает женщина лет 52-х, дородная, богато одетая, бла-гополучная, самоуверенная и сразу "прикладывает" инсценировку. И о ужас! За моей спиной ей дружно поддакивают мои товарищи.
Ну ладно! А спектакль она хвалит. Пузырев - поддакивающий, ей понравился. И, конечно, при доработке, особенно инценировки, это может иметь место и она благодарит всех за доставленное лично ей удовольствие. Потом оказалось, что она главный редактор, это уверенно-благополучная. За ней берет слово мальчик лет 27-ми - самый младший редактор, - как потом выяснилось, и вдруг - бух! "Я не согласен, категорически с предыдущим мнением об инсценировке. Она просто великолепная! Я не мог себе предста-вить, что можно было бы сделать из этого сложнейшего романа цельное, гармоническое; и то, что мы сегодня видели, это просто изумительно! А уж об актерской игре, которая выше всяких слов, хочется просто низко склонить голову. Мы присутствовали при рождении большого, великого акта творчества". И прорвалось! Третьим выступил редактор, который разложил всё по полочкам, цитируя и Маркса и Энгельса и Ленина, доказывая, что такой спектакль нужен Росконцерту и хоть не всё будет понятно простому зрителю, но он будет воспитывать и т.д.
В общем, полный успех! Напились у Пузырева дома на радостях. Звонили в Киев режиссеру Горюнову. Удивили! И началась организация летней поездки-маршрута. Начал я бегать. Но нервы не выдержали. 31 мая в день рождения, исполнилось мне 40 лет, отмечал эту дату в городе Львове. Где зарабатывал деньги от Бюро пропаганды Советского киноискусства, напился до бессознания и 5-го июня оказался в клинике неврозов им. Соловь-ева в отделении для алкоголиков с диагнозом "алкоголизм". И начался 45- дневный отдых...
1981.
Георгий Семенович Епифанцев родился 31 мая 1939 года в поселке Камыш-Бурун Краснодарского края. Жил и учился в г. Керчь.
В 1958 году поступил в Школу-студию МХАТ, после окончания которой в 1960 году, 30 лет работал во МХАТе. Сыграл многие роли, в том числе главную роль в пьесе "Обрыв", роль оружейника Просперо в спектакле "Три толстяка", Гоши в спектакле "Старый Новый год", роли в спектаклях "Вар-вары", "Мария Стюарт", "Сталевары" и мн. других.
Еще будучи студентом Школы-студии МХАТ, сыграл главную роль в фильме Марка Донского "Фома Гордеев" (1959), затем более 30 ролей в кино, в том числе роль Прохора Громова в киноэпопее "Угрюм-река" (1968), роль Саввы Крупнова "Истоки" (1974), роли в фильмах "Цветок на камне" (реж. С.Параджанов), "Девять дней одного года" (реж. М.Ромм), "Непридуманная история", "Залп Авроры", "Сердце матери","Течет Волга", "Приваловские миллионы", "Цветок на камне", "Поэма о крыльях", "С любимыми не расставайтесь" и мн. др.
Как драматург, Г.С. Епифанцев написал более 40 пьес и инценировок по произведениям русских и зарубежных авторов. Во МХАТе были постав-лены 2 пьесы Г.Епифанцева: "Бал при свечах" (реж. В.Прудкин) и "Друзья" (реж. Г. Ялович). Инсценировка "Собачьего сердца" (по М.А. Булгакову) поставлена в г. Симферополь и в г. Ашхабад и готовилась к постановке в московском театре на Бронной.
Среди других пьес значительными работами стали "Анафема" (по "Бесам" Достоевского), "Опыты Монтеня", "Уроки гения" (о Чижевском), "Ожидание" (по Маркесу), "Исповедь игрока" (по роману "Игрок" Достоевского), "Пророки" (о Достоевском и Толстом), "Каштанка" (по Чехову), "Ключ от храма" (по Битову), "Скарлетт" (по "Унесенные ветром"), "Я пришел дать вам свободу" (по Шукшину), "День творения" (по Солженицину).
Гражданским подвигом Г. Епифанцева стала его почти двухлетняя работа по переводу с церковнославянского языка трагикомедия Феофана Прокоповича "Владимир" и создание им пьесы и моноспектакля "Владимир. Крещение Руси", в котором он также стал и сценографистом, и режиссером, и актером. Эта пьеса в перспективе должна была быть поставлена во МХАТе. В 1989-1991 гг. Г.С.Епифанцев показывал эту пьесу во многих городах СССР.
Благодаря своей страстной, цельной натуре, мощному актерскому тем-пераменту, Г.С. Епифанцев создал многие незабываемые образы и навсегда вошел в историю русского кинематографа. Однако его жизненный потенциал был многократно больше, чем тот материал, который предоставили ему кино и театр.
Все свои силы он отдал внутреннему совершенствованию и творчеству. Его ориентиры - Достоевский, Толстой, Л.Андреев, М.Булгаков, Горький, Циолковский, Герцен - привели его к самовыражению через поэзию, философию, живопись.
В результате он написал сотни стихотворений, песен, живописных полотен, в каждом из которых он выкладывался с силой, присущей крупному таланту. Он оставил свой неповторимый след в русском искусстве. Дружная семья Епифанцевых, жена, сыновья и дочь всегда были поддержкой в трудные минуты жизни.
Еще в начале 60-х годов, вместе с В.Высоцким, на квартире у Елены Сергеевны Булгаковой он прочитал в рукописи роман "Мастер и Маргарита", и с тех пор творчество Булгакова стало частью его жизни. На многочисленных творческих встречах и моноспектаклях ("Владимир", "Булгаков и Высоцкий"), встречах с литераторами и любителями литературы Г.С. Епифанцев показал себя истинным художником слова, как человек, имеющий право говорить от имени поколения:
"Много в мире людей, как волн на море,
У каждого есть роковая волна,
Но все они общие, как и горе,
Судьба точно так же на всех одна.
И когда я умру, хоть в смерть не верю,
То бросьте мой пепел в морскую волну,
И она пусть для всех ударит о берег,
И снова вернется ко мне одному"
Подготовка к публикации Т.В Епифанцевой и А.А. Курушина