БЕЗЫМЯННЫЙ
ОГОНЬ
СОБР ждал команды. Боеприпасы, снаряжение и личные вещи, собранные и погруженные на мощные «Уралы», как и люди, ожидали отправки. Затянувшаяся пауза угнетала. Бойцы курили небольшими группками, приглушенно разговаривали, убивая время. О войне и о доме не говорил никто. Солдаты расквартированной неподалеку части с интересом наблюдали за ними.
- Слышь, Серега, говорят, в СОБРе все офицеры? – спрашивал щуплый солдатик.
- Точно, должности по званию выше нашего ротного.
- Врешь?
- У меня знакомый служит там, рассказывал.
- Смотри, вон два отдельно стоят. Со снайперскими винтовками.
- Где?
- Чуть дальше третьей машины, видишь?
- Ну…
- Совсем на офицеров не походят. Молодые, зашуганные какие-то.
- Их зашугаешь… там каждый рукопашник.
- Врешь?
- Че ты заладил, врешь да врешь? Говорят тебе – точно, – сплюнул покрепче, – у них отбор железный, даже по упрощенке – три раунда с краповыми беретами выстоять, каждый раунд – со свежим бойцом. Так-то вот, а ты – врешь…
- А почему знаков различия нет? – не унимался щуплый.
- В Грозный идут. Снайпера в первую очередь офицеров отстреливают.
- А нас когда отправят?
- Сиди, вояка, ты еще присягу не принял. Чем тебе в Моздоке плохо? Какие потери по радио передали?
- Четверо убитых, 187 раненых.
- Четверо убитых, 187 раненых, – с издевкой передразнил щуплого солдат покрепче. – Я вчера в госпитале был: ротный отправил узнать про земляка. Там врачам поссать некогда – по три тысячи каждый день привозят, а ты: «четыре, сто восемьдесят се-е-мь…»
- Врешь…
- Там таких, как ты – в первый день…
Он повернулся и зашагал в казарму. Щуплый, вздохнув, поплелся за ним.
- По маши-и-и-нам, – раздалась команда.
СОБРовцы, подбегая, запрыгивали в «УРАЛы». Двое спокойно стоявших в сторонке, Володя Стрельцов и Паша Игнатьев, берегли оружие: стукнешь, уронишь при посадке – собъется прицел, не жди точного выстрела. Оптика – дело тонкое.
- Наконец-то, – вздохнул Володя, – поехали.
Павел кивнул.
Подавляющая неопределенность исчезла, бойцы взбодрились, посыпались шутки-прибаутки, веселые истории.
По рации раздалась команда: «Входим в Чечню, оружие держать наготове. Предельная бдительность…»
Шутки смолкли, но нервозности, как при сборах, не было. Сотни глаз внимательно оглядывали окрестности.
- Хорошо, погода наладилась, солнышко.
- В Новый Год, интересно, дождик был?
- Четвертого был. Помнишь, прилетели – бетонка на полосе подсохла, а лужи в ямах и на обочине были.
- Дома, наверное, мороз под тридцать?
- Может – десять. Снег идет…
Замолчали надолго, думая о своем.
В селениях проходящую колонну встречали по-разному. Кто-то приветственно махал рукой, радостно улыбаясь.
- Я думал, будут встречать хуже.
- Рано говорить, может эта рука ночью автомат держит…
Опять замолчали, покачиваясь на выбоинах.
За селом, на пригорке, стоял одинокий старик. Внимание усилилось по обе стороны дороги, предполагая отвлекающий маневр. Старик повернулся спиной, привычно снял штаны и, наклонившись, завилял голым задом, встречая колонну.
- Вот гад, полоснуть бы очередью.
- Пара смачных пинков ему не помешала бы.
- Изгаляется – знает, что не стрельнем в безоружного.
- Я бы ему левое яйцо отстрелил, – тихо сказал Володя.
- Почему левое?
- Оно у них всегда больше, – пояснил он.
- Ерунда…
- Ты что, в России их не видел? – усмехнулся Володя.
Ожидая прикола, все с интересом следили за диалогом.
- Видел!
- Почему, думаешь, их налево, на наших баб всегда тянет? Горячая кровь – ерунда. Все дело в яйцах.
Взрыв хохота долетел до старика. Не ожидая подобной реакции, он заглянул между ног – в порядке ли его хозяйство? Новый взрыв сорвал его с места, погнал по полю, заплетающегося в штанах. Исчез старик, и появились слухи, что не выдержал кто-то и полоснул по нему из автомата.
Перед Грозным дорога запетляла, оставляя на поворотах сгоревшие танки с оторванными башнями, подбитые БТРы. Сухая трава, шелестя, рассказывала о погибших войнах, но никто не мог перевести ее слов. Понимали бойцы – это война.
Впереди забухали врытые в землю на окраинах города танки, попыхивая пороховыми облачками, им вторили пушки, подпрыгивая при выстрелах. Шел планомерный обстрел возможных мест скопления боевиков. А в Грозном строчили автоматы, шли в атаку солдаты, окропляя своей кровью землю, исчезали полками и бригадами. Но для политиков это была не война – первая чеченская, для них здесь пресекалась преступная деятельность бандформирований. С кровью, бронетехникой и авиацией….
Сводный отряд СОБР из двенадцати областей России разместился в пустом здании молокозавода на окраине Грозного. Осматриваться некогда – темнело, каждый готовил себе место ночлега. Пролежать ночь на бетонном полу не хотелось. Бойцы ходили, давя выбитые стекла. Кто-то сбросил несколько молочных ящиков из проволоки, настелил фанеру и раскинул спальник. Решение пришло само – искали куски фанеры, ДВП, пластика, делали настил, а место каждого определял его спальный мешок.
Ночью дремали, каждый раз вслушиваясь в вой сигнальных мин, взрывающихся осветительными ракетами, в пулеметные и автоматные очереди. Из полудремы выводили мины, попадающие в бетонные перекрытия третьего этажа. Бойцы смахивали с лица мелкие осколки бетона и дремали дальше, с головой уйдя в спальник. У некоторых подмерзал нос, и они оставляли лишь маленькие отверстия для дыхания.
Встали с рассветом, осмотрелись. В огромном здании, кроме поточных конвеерных линий и ящиков с пустыми молочными бутылками, ничего не было. Солдатская смекалка навела на мысль, и бойцы сделали искусственные комнаты из ящиков, устраиваясь удобнее. Здесь – иркутяне, там – ростовчане, рядом омичи, новосибирцы, барнаульцы, горно-алтайцы, читинцы, кемеровчане, томичи, улан-уденцы, красноярцы…
Поступил приказ: надеть белые повязки на руку. Рвали привезенные простыни для спальников, возмущались: почему белые? Чеченцы в такой же форме…
Подошел незнакомый – судя по бороде, не менее недели здесь пробыл – и начал наставлять:
- Не ходите открыто у оконных проемов, там, – ткнул рукой в сторону домов напротив, – наших частей нет. Вроде нейтралки. Вы ночью пришли, боевики узнают скоро, отправят снайперов, пулеметчиков и порешат…
Повернулся и ушел быстро, предупреждая вопросы.
- Тут и без снайперки салага не промахнется…
- Надо окна заделать.
- Чем, где мешки с песком возьмешь?
- Бутылками заставим, точно!
Быстро организовали конвеер, заставляя витринные проемы ящиками с бутылками в десять рядов напротив своих «стеклянных комнат».
- Все, теперь не пробьют, покрошат много, но не пробьют. И ветра меньше.
Отряд день не использовали, давая возможность отдохнуть, осмотреться, привыкнуть к разрывам снарядов и визгу пуль, устроить быт.
- Мужики, рядом склад есть, там тьма бабин, давай прикатим.
- Зачем? Че за бабины?
- Бумага намотана, из которой треугольные пакеты для молока делают. Большие, полметра в диаметре. Костер разожжем…
Прикатили, разожгли огонь, повеселели, согреваясь, вскипятили чай. Бабина горела долго, часов шесть, на прогоревшую кидали другую, и пепел хлопьями кружил над бойцами, навевая воспоминания о том, как сидели у костра когда-то…
И больше не затухал огонь, согревая не только чай и тушенку, он согревал тела и души, приносил запахи домашнего очага. Бойцы не называли его Вечным. Безымянный, он был дорог любому, сидевшему у костра.
Раздались выстрелы, посыпались бутылочные осколки, преграда внутри сооружения выдержала, не пропустила во внутрь ни одной пули.
- На вшивость проверяют.
Выглядывали из укрытий, стараясь угадать место, откуда стреляли, но оконные проемы зияли темной пустотой зданий. Часовые на укрепленных вышках иногда отвечали пулеметным огнем по окнам наугад, надеясь на шальную пулю-дуру, получали в ответ свинец, застревавший в песочных мешках. И все замолкало на время, лишь на соседних улицах гремели, не умолкая, выстрелы – шел бой.
Володя Стрельцов и Паша Игнатьев пили чай спокойно, не высовываясь из укрытий. Подкрепившись основательно, взяли винтовки и бинокли, пошли.
- На второй этаж сходим, посмотрим, – неопределенно бросил Володя.
- Мины на третьем этаже перекрытие прошивают, может даже куском бетона придавить, – предупредил командир.
- Определимся, – ответил Павел, и они молча ушли.
- Пошли на рекогносцировку, – пояснил командир, – часа три-четыре валяться наверху будут, если не больше. Потом спать завалятся. Ночью счет хотят открыть.
- Как днем спать? Я ночью – и то не мог, – удивился боец.
- Они меланхолики, им все равно, – объяснил другой.
- Они снайпера, – возразил командир. – Знаешь, чем снайпер от лучшего стрелка отличается, от мастера спорта, например?
- Если снайпер – мастер спорта, то ничем, – подумав, ответил боец.
- Не знаешь, – вздохнул командир. – Это все равно, что столяра сравнить с плотником.
- Какая разница, тот и другой по дереву работают.
- Нет, – снова возразил командир, – хоть бы «Каштанку» вспомнил… Стрелок в тепле отстрелялся в неподвижную мишень, которая висит долго, и все. Снайпер не просто отличный стрелок – это тип характера. Нужно замаскироваться, длительное время лежать в одной позе, когда от неподвижности затекает и ломит тело. Захотел пописать – ходи под себя. Огромная выдержка и терпение. Никогда из холериков не получалось снайперов – они флегматики, сангвиники. Наступает момент, мгновение, и один выстрел решает все. Ты сейчас сидишь, а они работают, изучают дома, окрестности, обозначают для себя, где может скрываться враг. Готовят фундамент для одного выстрела, чтобы ты завтра мог спокойно ходить здесь. Понял, меланхолик?
- Понял, командир…
Поднявшись, Володя с Павлом разошлись, каждый устроился отдельно, под балкой перекрытия, чтобы не досаждали отваливающиеся при взрывах куски бетона. Володя внимательно изучал окрестности – действительно, стрелять можно было только из домов напротив, не ниже второго этажа, иначе мешает забор перед заводом. Где может находиться автоматчик? Удобнее всего третий и четвертый этажи. Он определил десять самых вероятных окон, по пять на этаже. А где будет снайпер – второй этаж или крыша? Скорее второй, чтобы быстрее уйти после работы или в случае обнаружения. Он не сделает лежку в центре здания, туда прежде всего обратится взор противника. Так рассуждал Владимир.
В одном из выбранных окон показалась каска противника. «На палке держишь, – подумал Володя, – скоро морда появится». Каска исчезла. «Одевает на себя, сейчас вылезет». Автомат появился одновременно с чеченцем. Очередь – и исчез. В ответ заговорил пулемет с вышки, из другого окна в него хлестнула очередь. «Двое, – понял Володя. Он мог снять любого. – Хорошо, Пашка не среагировал, молодец, – похвалил он напарника. – Значит приберег напоследок, снимем обоих».
Он вынул бинокль и стал внимательно изучать здание.
- Ну-ка, ну-ка, что здесь? Ага, и здесь тоже. Опытный, заранее приготовил, – шептал тихо Володя.
Он заметил, что под окном второго этажа у одного из кирпичей нет обычного цемента с боков: вынул кирпич – и отличная бойница, стреляй на здоровье. Ночью не заметишь, и вести огонь лежа удобнее. У соседнего окна то же самое – запасная позиция.
Довольный, Володя убрал бинокль, посмотрел на Павла, держа руку на лежавшей винтовке, тот кивнул в ответ, беря свою. Ждали час, в окне снова появилась каска приманка на стволе автомата, помаячила и исчезла. Наконец, мелькнуло лицо бандита. Володя дал ему выстрелить, чтобы не прерывать обычную схему – выманить второго, – и нажал на курок. Застрочил пулемет с вышки, но Павлу не надо было ждать ответа боевика, он выстрелил первым. Взмахнув руками, он выронил автомат и упал на проем окна. Удивился часовой на вышке – не туда стрелял, а убил как-то, дела-а.
Стрельцов с Игнатьевым встали в рост, разминая ноги, и пошли вниз вырезать первую насечку на прикладе винтовки.
Пили чай молча, размеренно, не спеша черпая ложкой сгущенку. Товарищи ждали, не спрашивая, знали, что ничего не скажут, пока не выдержат время, не покончат с трапезой, с нетерпением смотрели на командира – ему не откажут.
- Ножик есть? – неожиданно спросил Володя.
Командир, улыбаясь, протянул свой. Стрельцов, сделав отметину, передал нож Павлу.
- Ну… не тяните, – не выдержал один из товарищей.
- Видишь – не стреляют. – Павел показал в сторону дома. – Шлепнули двоих.
- Пока вас не было, – начал командир, – я узнал про снайперов. «Белые колготки» – так их называют солдаты. Бабы, спортсменки из Прибалтики в основном…. Говорят, известные есть. Солдаты окружили одну, отстреливалась до последнего. Саданули рядом из гранатомета, взяли полуживую. Фамилию не запомнил, литовка, короче. Известная, в чемпионатах мира участвовала. Доучаствовалась, чего ее сюда принесло? – зло закончил командир.
- Многие прибалты русских не любят, баксы к тому же не лишние.
- А кто нас любит? – поддержал другой боец. – Геноцид русского народа идет, и молчат все. Кавказцы и азиаты всю Россию оккупировали, права качают, а у них попробуй качни – прибьют сразу. Все это знают. Ми-и-рно надо вопросы решать, по зако-о-ну. А у них закон всегда на их стороне, независимо от совершенного и написанного. Даст он тебе в морду, если не убьет – прокуратура, менты ихние посадят. Баб наших трахают, – все больше распалялся боец. – У них трахни – сразу смерть. Читал в газете, американец мусульманку трахнул – приговорили к высшей мере. Любила она его, по согласию было. Он веру их принял, женился – заменили на 20 лет. Клинтон из тюрьмы вытащил. Ельцин бы так, понимаешь, заботился.
Боец плюнул в пол, сжимая кулаки. Командир пожалел, что начал разговор, в душе он поддерживал бойца, и стало ему стыдно: приучили молчать.
- Хватит болтать, – властно сказал он. – Мы сюда не зло вымещать приехали, политика – не наше дело. Увидите чеченца с оружием в руках – в плен не брать, не хочу, чтобы эта гнида через месяц-другой снова в нас стреляла. Безоружных не трогать, не все здесь бандиты. Понятно?
- Другое дело, командир.
- Командующий так думает, – решил добавить он. – Говорит слишком открыто. Заменят его наверняка, потом будут не только приказывать в плен брать, патроны считать начнут… Вы офицеры, должны знать.
Командир, говоря это, как в воду глядел…
Володя с Павлом решили идти в полночь, отдыхали, лежа на спальниках, закрыв глаза. Кто знает, о чем думали два молодых лейтенанта. Может, о доме, любимой девушке или вспоминали детство. О чем думали их друзья, капитаны и майоры? О чем думает на войне солдат? О прошлом и будущем, вспоминая хорошее…
Пришло время, Володя с Павлом устроились на своих облюбованных местах, замерли в ожидании. Минуты тянулись часами, но удобные позиции, приготовленные заранее, сглаживали томящее одиночество. Кирпичи находились на месте и позволяли наблюдать без особого напряжения. Прошло два часа, обстановка не менялась, и снайпера отгоняли мысль – не придет.
Володя рассуждал: «Как бы поступил я? Пришел часа в четыре, если есть вражеский снайпер – устанет от наблюдения, потеряет выдержку. В это время бойцы встают сходить в туалет, особо не заботясь об осторожности, спросонок теряют бдительность. Не вернулся беспечный солдат – кто сразу заметит. Выстрел прозвучит в ночи чуть громче из-за близкого расстояния, и опять будут вести «переговоры» автоматы и пулеметы, приучая новеньких к звукам войны. Ждать еще полтора-два часа».
Тело начало уставать от одной позы. Володя мысленно поворочался, стало легче. Ощущалось сырость ночи, морозец (градусов пять ниже нуля) и промозглость забиралась под одежду, сковывая и так неподвижные суставы, руки коченели от холода и напряжения.
Кирпич исчез, Стрельцов обругал себя за невнимательность и настороженно наблюдал. Холод, тяжесть и ломота исчезли, мозг не фиксировал неприятные ощущения. В проеме появилась винтовка.
«Выстрелить, а вдруг он не смотрит в прицел? Пашка не стреляет, ждет верного момента». Мысли пронеслись вихрем, глаз не отрывался от прицела, палец лежал на курке. Взвыла сигнальная мина, взлетела осветительная ракета, из бойницы раздались подряд два выстрела, второй громче, сливаясь с Володиным.
Недалеко, чертыхаясь, ворочался Павел. «Ранен, – сжалось сердце, – по нему бил, гад».
Но, видя встающего товарища, успокоился.
Внизу Павел объяснил:
- Видимо, на свету прицел блеснул, лупанул, гад, сразу двумя подряд. Пуля в затвор попала, срикошетила, расщепляя приклад, ударила по ключице и ушла в потолок. Отстрелялась винтовочка, – вздохнул он.
- Ничего, он тоже отстрелялся. Давай рану посмотрим, – беспокоился Володя. Потом заулыбался:
- Нормально, кожу слегка обожгло. Днем посмотрим на бандита, может винтовку заберем, если целая.
- Командир не разрешит.
- Уговорим. Хорошо к огоньку вернуться, ощутить согревающее тепло. Красота…
Командир не поддавался на уговоры, ссылаясь на ненужный риск. Володя настаивал, показывая разбитую винтовку Павла.
- Никаких самоволок, – строго предупредил, уходя, командир.
Вскоре вернулся к солдатам, сел к огню и задумался, потом поднял голову.
Часовых предупредил, впереди саперы пойдут: вдруг минировано. Старший, – он указал на одного их саперов. – С Богом…
Быстро перебежав дорогу, прыгнули в оконный проем под отборный мат старшего.
- Вдруг мины, жить расхотелось?
На втором этаже сапер вначале осмотрел тело, махнул рукой – подходите. Павел взял винтовку: оптический прицел разбит пулей, но сама цела.
- Постреляет еще, – радостно сказал он. – Свой на нее поставлю. Смотри, сколько зарубок…
Володя ногой повернул к себе голову снайпера уцелевшей стороной и тихо сказал:
- Лия Адомантис…
- Че, знакомая? – спросил сапер.
Володя пожал плечами.
- Лично знаком не был, биатлонистка.
- Че ей дома не сиделось? – спрашивал сапер, разглядывая попадание. – Ух, и меткий же ты, прямо в глаз, надо же…
- Пойдем, – ответил Стрельцов.
Без происшествий вернулись обратно, сапер доложил командиру. Володя сидел, разглядывая язычки пламени.
- И она когда-то у костра грелась, – грустно сказал он. – Огонь, он всех согревает…