Котёнок
* * *
С улицы доносились возгласы и зовущие призывы ребятишек-приятелей. Толька несколько раз порывался бежать на улицу, но всякий раз задерживался, останавливаемый недовольным замечанием матери: «Ешь, пока горячие». Хотелось быстрее оказаться на улице, но на обед были любимые им драники – картофельные оладьи, со сметаной, запиваемые сладким чаем, которые удерживали за столом. Наконец пятилетний мальчуган наелся и «вылетел» на улицу. Был яркий, солнечный день, на небе ни облачка. Тепло. Конец мая. Около большущей лужи, посреди улицы, собралась небольшая группка пацанов. Лужа эта не высыхала в течение всего лета и была довольно глубокой, настолько, что даже грузовые машины, изредка проезжавшие по их улице, её объезжали. Когда Толька подошёл к приятелям, они спорили.
– Выплывет, – кричали одни.
– Нет, потонет, – спорили другие.
В луже, там, куда были направлены взгляды мальчишек, барахталось небольшое животное. Оно плыло по направлению к ребятишкам и, наконец, достигло края суши. И тут Толька увидел, что это был маленький котёнок. Мокрый, жалкий, облепленный грязью комочек лежал на краю лужи и тонко пищал. Вернее, это даже нельзя было назвать писком – жалобное, хриплое, тонкое верещание. Толька не успел ничего сообразить, как один из мальчишек подскочил к пищащему комочку, схватил его и далеко бросил обратно в лужу. Мальчишки опять заспорили: «Выплывет, не выплывет». Толька не отрываясь смотрел, как котёнок, инстинктивно загребая лапками, старается плыть к берегу. Какой-то пацан пытался рассказать ему, что его принесла тётка – соседка, и попросила утопить, что они и делают. Кидают его уже четвёртый раз. В пятый раз маленькое беззащитное существо не выплыло. Силы покинули котёнка и он, слабо пискнув, утонул. Толька бросился на мальчишку, забросившего последний раз бедного животного, повалил пацана в жидкую грязь и лупил куда попало. Слёзы жалости и обиды застилали его глаза. Остальные мальчишки, испугавшись, убежали. Домой Толька пришёл грязный и, задыхаясь от душивших его слёз, как был грязным, упал на кровать и зарылся головой в подушку. Он долго навзрыд ревел, не понимая, как можно быть таким жестоким взрослым человеком, чтобы отдать дурным мальчишкам беззащитное существо, за которое не может вступиться даже мать. Как можно быть таким бессердечным, чтобы бросить его, и бросать несколько раз в лапы смерти, из которых он старался выбраться изо всех сил.
Сейчас Тольке уже за сорок, и зовут его по имени и отчеству. Но до сих пор стоит в глазах тот карабкающийся в жизнь котёнок, и звучит в ушах его жалобное, зовущее на помощь верещание. И когда он об этом вспоминает, то мысленно произносит:
– Прости меня, котёнок, что не спас!