"...о прошлом всегда вспоминаешь с улыбкой.
Иногда с кривой..."
Автор.
Грань 3.
На улице было сыро и туманно. «В этом городе никогда не бывает нормальной погоды». Если солнце – то ветрено, если снег – то слякоть, если безветренно – то туман. Я уже начал забывать, когда здесь был настоящий новый год, с хрустящим под ногами снегом, с большими сугробами, со снеговиками во дворах и ребятней, катающейся на санках. Ртутный столбик на градуснике в канун праздника упорно не хотел опускаться ниже пяти градусов по Цельсию уже года четыре, и поэтому утром, первого января, можно было проснуться от звука капели, которая в тишине, спящего после бурной ночи города, звучала словно барабанная установка. А если приходилось выходить на улицу, то ноги сразу же утопали в грязно - сером месиве.
Правда, позапрошлогодний праздник мне запомнился и даже запал в память как один из самых лучших, самых необычных из тех, которые мне приходилось проводить.
Казалось бы, самый обычный новый год, как и все, даже снега не было, просто шел дождь. Вечером мы собрались в гостях у знакомых, не так много выпили, не запускали салютов и вроде бы даже рано легли спать. А утром я проснулся от тишины. Стояла необычная тишина, ни шума машин, ни шума капель. Тишина.
Я вышел на балкон и достал сигарету. Было около нуля градусов, но было очень тепло, я стоял в майке и совсем не чувствовал холода. На улице, насколько хватало взгляда, не было ни людей, ни машин, и казалось, что даже птицы спят где-то на чердаках или все вместе улетели на юг. Под балконом были лужи, деревья стояли мокрые черные и голые. И вдруг пошел снег. Не обычные снежинки, а огромные, невероятно огромные, хлопья снега медленно падали с высоты. В этом было что-то такое завораживающее и волшебное, что я позабыл, где я и зачем я здесь, рука с зажигалкой так и остановилась на полпути к сигарете. Я простоял так, наверное, минуты две, хотя мне показалось, что прошла целая вечность, и если бы не сработавшая сигнализация где-то внизу, еще долго оставался бы в том же состоянии. Я помню, что бросился всех будить, и ничего не понимающих и сонных, тащить к окну. Снегопад продолжался около пяти минут, а потом так же неожиданно закончился.
И как будто вместе с этим, будто ожидая пока последняя пушинка коснется земли, город наполнился звуками. Но не моментально, а лениво и сонно. Медленно и тягуче, звуки начали возникать из тишины по очереди, по одному, как в мелодию играющего оркестра постепенно добавляются все новые и новые инструменты.
Началась размеренная неторопливая жизнь. В магазины потянулись первые покупатели, таксисты начали развозить гостивших гуляк по домам, а птицы, отряхнув крылья, выбрались из своих убежищ. Через мгновение уже казалось, что это был сон, и не было никакой тишины, и никаких огромных и пушистых, падающих с неба перьев снега. Но внутри осталось чувство, будто тебе дали шанс коснулся чего-то необычного, чего-то сказочного, шанс который дается всего раз в жизни и ты его не упустил. И это чувство живет до сих пор. Чувство радости и восторга, какие бывают только в детстве, но по мере взросления превращаются в обычные воспоминания. А это осталось. Единственное, вспоминая о котором, жизнь вокруг тебя останавливается, а ты попадаешь в тот самый день, в тоже место и тот же миг и испытываешь его снова и снова. Словно ты владеешь чем-то очень ценным. Чем-то таким, чего нет ни у кого, тем, о чем ты можешь рассказывать тысячи и тысячи раз, но никто не сможет увидеть это воочию, да и ты сам ни разу не сможешь передать его так, как прочувствовал сам.
Остальные зимы были как одна похожи друг на друга. Ветер, слякоть, дождь, туман. Иногда после дождя ударял мороз, и тогда деревья становились, словно хрустальные и казалось, стоит дотронуться до них, немного качнуть, и они упадут и рассыплются на маленькие хрупкие осколки.
Бывали и редкие недели, когда лежал снег, но почему-то этого практически никогда не происходило на новый год. В такие дни, будучи мальчишками, мы играли в царя горы. В детском садике, что рядом моим с домом, раньше был продуктовый склад, который, как и многие в нашей стране склады советских времен был сверху «накрыт» земляной насыпью.
И когда выпадал снег, мы все мчались на эту горку и там творился настоящий переполох. Домой все приходили - хоть выжимай, но зато довольные и с горящими розовыми щеками.
«…лядь, - раздалось где-то сбоку». Невысокий толстенький мужчина споткнулся о ступеньку и чуть не растянулся прямо перед входом медицинской цитадели.
Я вот всегда думал, почему в таких ситуациях, первым вырывается именно это слово. Привычка? Воспитание? Или это в крови русского человека? Даже непроизносимое вслух, в подсознании первым всплывает именно оно. И кстати, именно это слово, совсем некстати к таким ситуациям. Хотя мое личное мнение, что мат все-таки правильный язык. Выразить что-либо всего одним словом и с такой энергетикой, можно только с помощью мата. Я не призываю никого ходить по улицам и употреблять всевозможные трехэтажные выражения, но считаю, что в некоторых ситуациях он уместен и даже очень. Между прочим, мат в разы ускоряет процесс командования или руководства. Доказано.
«Ладно, не будем о вечном. Так куда бы нам с тобой пойти мой друг, отведать по-настоящему жареной пищи, принять грех на душу в размере грамм эдак пятидесяти - ста, и наметить дальнейший план действий. Ехать отменяется. Категорически... Пошли-ка пройдемся пешком до «Старого города», там и людей немного обычно и место неплохое. Далековато правда, но хоть подышим воздухом, да с мыслями соберемся».
Напротив диагностического центра возвышалось восьмиэтажное и до слез знакомое здание родного общежития. В этом нехитром шедевре архитектуры осталось, как минимум, полгода моей свободной жизни, да и моей жизненной свободы тоже, не говоря уже о заведении через дорогу, которое отобрало все пять лет.
На временное местожительство в этот вертеп порока, разврата и строгой военной дисциплины я попадал с завидной регулярностью раз в два три месяца. Все это было не очень приятными, но, тем не менее, не самыми последними издержками учебы в военном Вузе.
Радужные перспективы окончить школу и поступить в институт, откосив от армии, растворились в воздухе с оглашением отцом фразы: «Мы будем поступать в училище связи».
Так называемое училище и было тем самым высшим заведением с ракетно-спортивным уклоном, в котором мне и предстояло провести немалую часть молодости. Не могу сказать, что это меня сильно впечатлило, но судя по выражению лица моего родителя, других вариантов у меня не было.
Да. Это сейчас вспоминается с улыбкой, а тогда казалось, что я абсолютно и бесповоротно попал, попал надолго.
Первые нехорошие мысли начали появляться вместе с началом моего посещения подготовительных курсов. После школы приходилось ехать в центр города и по два – три часа решать какие-то не совсем вменяемые задачи по физике и математике. Преподавательский состав был в основном из кадровых офицеров, и поэтому регулярно нужно было что-то докладывать, кого-то считать, и дежурить в классе, а самое главное стройно и хором говорить «Здравия желаю, товарищ преподаватель!». За каждый прогул тебя записывали в какой-то непонятный бланк, который передавали в учебный отдел, обещая непременно разобраться при поступлении. Также очень смущала реакция преподающих у нас товарищей на шутки, смех, улыбки и прочие вольности. Это потом я узнал, что в армии смеяться не принято, а тогда смущало. Немножко. И не зря.
Так как я был местным, т.е. жил в том же городе где и учился, то после второго курса меня, как и многих других моих сослуживцев, выпустили на свободное поселение в собственные дома, при этом строго настрого запретив находиться в городе после двадцати двух, ноль ноль. Наивные. Это после двух лет казармы-то.
В общежитии все обстояло гораздо суровее. После десяти вечера, дежурным по общежитию, проводилась вечерняя поверка и всех отсутствующих «брали на карандаш». Причем, с вечера до утра дежурный мог не раз наведаться в расположение роты и пересчитать наличие бодрствующих – наряда, полу бодрствующих – доложить, почему не спим, и спящих – двери в комнаты держать открытыми. После сложения, вычитания и каких-то еще не поддающихся научному объяснению военных действий, число присутствующих сверялось с записью в книге вечерней поверки, поданной дежурным по роте. Так что молча покинуть определенное тебе начальством место обитания, значило подставить своих же. Тем более войти и выйти представлялось возможным исключительно через балкон второго этажа, до которого необходимо было добраться, не повстречавшись с проверяющим.
Вот в это замечательное место я и попадал практический за каждый свой шаг, сделанный вправо или влево, от жизненного пути называемого Общевойсковым уставом ВС РФ. И в то время, как все нормальные люди проводили свое свободное время в клубах, барах, парках или на свиданиях с девушками, я был вынужден пить различные, порой не соответствующие ГОСТу, напитки в суровой мужской компании, что, естественно, книгой жизни тоже было строго настрого запрещено.
Здание стратегически важного объекта за семь лет не изменилось ни на йоту. Те же серые обшарпанные стены. То же болтающееся на ветру белье, свисающее за окнами и на балконах. Те же зеленые человечки входящие и выходящие через центральный вход. Даже тот же, еврейского вида, старикашка на углу соседнего дома, продававший нам семечки и сигареты поштучно, казалось никуда не исчезал со своего привычного места.
Единственным отличительным моментом с тех пор как я выпустился из института, был вертикальный рекламный плакат прикрепленный к стене общежития. В остальном все было таким же серым и унылым.
По другую сторону улицы, стояло само здание, ныне Военного Института РВСН. Мне даже показалось знакомым лицо какого-то преподавателя, проходящего через КПП, но не имени, ни тем более фамилии я вспомнить уже не мог. Догонять и здороваться, желания не было и подавно.
Неожиданно пришла мысль, что я уже все те же лет семь, не ходил по этому тротуару, по которому тогда бегал по несколько раз на день. То на уборку территории, то на занятия, то в увольнение, то на обед будучи на старших курсах, и наверное именно на нем (и несомненно на плацу), стоптал не одну пару солдатских кирзовых сапог. Даже легкая ностальгия пробежала вместе с воспоминаниями. Правда сапоги тоже припомнились. Не одна мозоль сошла со стоп в первый месяц, да какой там, в первый год службы.
А вот и остановка с которой я каждый вечер после так называемой самоподготовки (абсолютного ничегонеделания), на которой мы по замыслу отцов - командиров должны были выполнять домашние задания, отправлялся на ужин домой и затем уходил в ночь в поисках приключений.
«Интересно а одиннадцатый троллейбус еще ходит. Надо бы обязательно прокатиться если ходит».
Маршрутные такси в те времена были роскошью, лишавшей тебя лишней бутылки пива или похода на дискотеку и поэтому одиннадцатый троллейбус был самым скоростным средством передвижения между одеревенением мозгов и гражданской формой одежды. Было счастьем если удавалось выйти с построения ко времени его проезда.
Кто бы знал, как меня раздражали построения по любому возможному поводу. Подъем — построение, выход на зарядку (3 км.) — построение, окончание зарядки — построение, сбор на занятия — построение, развод (длинное бесполезное построение), окончание занятий — построение, перекур — построение, отправление на обед — построение, возвращение с обеда — построение, личное время — построение, снова развод (не такое большое как утром, но не менее бесполезное построение), отправление на самоподготовку — построение, возвращение с самоподготовки — построение, вечерняя пробежка (еще 3 км.) - построение, конечно же возвращение с пробежки — построение, перекур — построение, ужин — построение, вечерняя прогулка (о-о-о, это вообще unreal) — построение, вечерняя поверка — построение. И это все не считая построений во время занятий, по выходным и в торжественных случаях. И все это время — «ни о чем». Равняйся, смирно, товарищ капитан человек столько-то, построены для того-то. Можно подумать если бы вы меня не построили, я бы в сортир самостоятельно не сходил. Хорошо, что хоть туда строем не водили.
После второго курса количество построений уменьшило, но как говорится качество, а точнее их длительность намного возросла. С построения выходили рано в самых редких и удачных случаях. В остальных же выслушивали, кто не так что-то сдал, кто, что нарушил и какие мы все «мудаки», потому как каждый день находится хоть одно «чмо», своими подвигами подкладывающее «залет» своему отделению, а значит и своему взводу, своей роте, факультету, институту и всем вооруженным силам вместе взятым. И ведь никто, никто не слушал этого бреда, а драгоценное время молодости безвозвратно уходило в прошлое.
Но несомненно свой отпечаток учеба в военном заведении наложила. «Сейчас ты Дениска уж точно не тот сопляк, что был после школы, и армия, как не крути, сыграла в этом свою немаленькую роль ». А ведь после окончания школы казалось, взрослый настолько, что не знаешь куда свою взрослость применить. Хотя, наверное, это в каждом возрасте. Только с годами становишься умнее и мудрее, а соответственно и применяешь по большей части в необходимом направлении.
По левому борту проплывали ресторан «Нива» и кафе «Театральное». Конечно, можно перекусить и в одном из них, но уж очень обстановка не соответствует желаниям и настроению ни там ни там. Да и хочется пройтись старыми маршрутами по городу с которым столько всего связывает. Связывало. Хотя, чем черт не шутит.
«Хм, пройти через площадь или через сквер возле театра»?
В театре раньше работала мама. Точнее ее фирма, как и еще некоторые, снимала там помещение, видимо тем самым помогая держаться на плаву первородному из искусств. По этой причине, на спектаклях я бывал достаточно часто, и абсолютно не соврал бы, если бы сказал, что в театре бываю практически каждый день. В то время я заканчивал первый курс и уже научился выискивать себе увольнения с целью подготовки ротной документации, набора книг преподавателям, и всякого рода работ всевозможным родственникам офицеров, которые для меня печатало чуть ли не половина города. Соврал конечно. Двое знакомых, одна типография, и конечно же, вся мамина рабочая офисная техника. С типографией удача подвернулась неожиданно, у ее начальницы, сын только поступал в училище и я взял его под крыло на взаимовыгодных условиях. Типография меня спасала. Пока люди трудились я мог дышать воздухом на свободе, вне стен уже к тому времени осточертевшего Вуза. А также спасало то, что компьютера в роте еще не было, а точнее стипендия первокурсника еще не позволяла офицерам ободрать его до такой наглости чтобы приобрести РС. И я печатал и печатал,тратя пачки бумаги и килограммы тонера. Но что это такое в сравнении с ощущением свободы, с тем что ты предоставлен самому себе. Тьфу.
Фонтан в сквере почему-то не работал, но хуже от этого не было. Здесь можно было с удовольствием отдохнуть в тени каштанов с книгой в руках. Именно с книгой, а не с пивом и чипсами, как делали многие. Обстановка, мне кажется, располагала. Памятник Лермонтову, словно идущему вперед с развивающимися на ветру полами пальто, высившееся рядом здание театра в классическом стиле с колоннами, и множество красиво оформленных декораторами ярких клумб. Лавочки были еще аккуратные и не изгаженные молодежью и даже мусорные баки стоящие на ножках были окрашены в преобладающий вокруг яркий и свежий зеленый цвет. «Жаль что мало времени, а то бы с удовольствием просидел с какой-нибудь интересной книжкой пару-тройку часов, благо дом книги в ста метрах ходьбы на площади».
О! А я даже раньше и не задумывался какой оказывается культурный у нас центр города. Вокруг площади, имени вождя революции, в аккурат расположились одновременно театр, центральный дом книги, центральная библиотека и центральный музей. Сто раз ведь тут был, а в голову не приходило. Правда по непонятному стечению обстоятельств сюда же попали стадион и здание администрации.
«А вот и легенда, стоит зараза». Построенная за домом книги, боюсь соврать, но по моему восемнадцати этажная гостиница, уже как лет десять грозилась упасть. Здание забраковали и в его эксплуатации отказали. Но сносить не стали, а замазав трещины, сдали первые несколько этажей под магазины и офисные помещения, чего деньгам пропадать-то, пусть капают, авось пронесет.
На площади было пустынно, лишь несколько человек пересекали ее, торопясь видимо по каким-то рабочим делам. Именно здесь у нас проходили все важные военные мероприятия: торжественный парад по случаю дня победы и выпуски военных училищ,. Именно здесь мне вручали мой красный диплом с медалью, который я конечно же не заслужил целиком своими знаниями, а заработал, по большей части, умением в нужное время выполнять нужную работу на кафедрах, участием во всевозможных научных обществах и конечно же благодаря моему отцу и крестному, время от времени намекающему товарищам преподавателям, что «мы» учимся на золотую медаль. А с другой стороны почему нет. Заработал ведь все таки. Был бы дураком или козлом, не было бы и диплома.
Как же мы все ждали выпуска. Наконец, можно было распрощаться с несвободой и начать новую жизнь. Наконец-то ты сам становился офицером, а не каким-то жалким курсантом, которого каждый имеет право ткнуть лицом во все что угодно, наказать, построить, посадить на гауптвахту. Конечно же это означало прощание с людьми, с которыми ты бок о бок провел последние пять лет жизни, но это было чувство глубокого удовлетворения. Все закончилось. Все то, что ты ненавидел последние пять лет. Все то, от чего ты ни один раз хотел сбежать, все бросить и сбежать, но выстоял до конца.
И вот, в этот торжественный день, после двух месяцев тренировок в пять часов утра, ты стоишь в строю. На тебе выглаженная, вычищенная до блеска, парадная форма. У тебя на плечах лейтенантские погоны и начальник гарнизона зачитывает приказ. Начинает звучать оркестр. Ты преклоняешь колено и под ним оставляешь традиционные десять рублей и гвоздику (когда все пройдут торжественным маршем из оставленных гвоздик получится российский флаг). Ты встаешь и понимаешь, что еще никогда, за все это время, ты так усердно не выполнял приемов строевой подготовки и так чутко не прислушивался к командам начальника. Звучит гимн России. Все вытягиваются по стойке смирно а курсовые и взводные выполняют воинское приветствие. Затем наступает тишина и начальник института, своим громогласным голосом командует: «Р-а-а-а-вн-я-я-я-йсь! См-и-и-и-рно-о! В походную колонну! - выходят линейные, - Повзводно! Командование института прямо, остальные напра вО! Одного линейного дистанция! Под Боевое Знамя части! Равнение на право! Шаг-о-о-м Арш!» Звучит Славянка, и ты отбиваешь последние метры в этом строю. По прохождению трибуны с командующим гарнизоном, командир роты командует: «Вольно!», - и в этот момент в небо взлетают сотни монеток искрясь на солнце. А потом поздравления, переходящая от одного к другому хрустальная ваза с шампанским и значками Вуза, после взлетающая в воздух и падая, разбивающаяся на мелкие осколки, которые каждый, по одному, берет себе на счастье.
Вечером вас ждет ресторан. И вы все уже настоящие офицеры, приходите с вашими жены одетыми в нарядные вечерние платья и у вас впереди только служба Родине и далекие неизвестные гарнизоны.
«Интересно, что пошло с тех пор наперекосяк? Ведь было же желание служить, быть честным, соответствовать оказанной тебе чести — быть офицером.»
Конечно, понятно, что за один день и даже месяц, а может быть даже и год, трудно стать офицером морально, прочувствовать это, понять. Но ведь что-то вокруг пошло не так. Все те кто тебя окружал, кого ты видел, никак не укладывались в это понятие, да и ты сам понимал, что никакой ты не офицер, а тот же курсант, только сменивший буковку «К» на плечах на звезды.
«Не может быть. Неужели Ленка, - немного впереди и сбоку от меня несомненно шла Ленка, - Точно, она! Вот это да, вот это встреча! - с последней нашей встречи Ленка успела выйти замуж и уехать от родителей и ее координаты были окончательно утеряны».
Ленка была той самой девушкой с которой каждый мужчина полез бы в огонь воду и медные трубы. И мы были немножко больше, чем друзьями. Мы никогда не трепали друг другу нервы, никогда не ревновали друг друга, нам всегда было о чем поговорить и чем заняться. У нас были прекрасные свободные отношения. И я не видел ее «лет сто».
«Здравствуйте девушка, - пристроился рядом я, - торопитесь?».
Ленка медленно, будто не веря своим ушам повернула голову, вытаращила глаза, а потом как ни в чем не бывало, мило улыбнулась и произнесла: «Это самое ужасное, что могло сегодня случиться....»